Хамси

25 часть.

Маджид и Маммал помогли нам переехать. Кроме того, они дали нам денег на самое необходимое: полотенца, одеяла, кастрюли и продукты.

Другие родственники тоже поддерживали нас - они были рады, что мы осели. Довольные нашим примирением, ага и ханум Хаким пригласили нас на ужин и приготовили сюрприз. Когда мы вошли, Муди просиял:

"Хамси! - закричал он. - Зари!"

Это были сестры, которые росли рядом с Муди в соседской семье. Он потерял с ними связь, но сейчас был безмерно счастлив снова их увидеть. Хамси сразу вызвала мою симпатию, еще до того, как я узнала подробности ее жизни. Хотя она и носила чадру, но эта чадра отличалась от тех, что мне приходилось видеть. Она была пошита из прозрачного кружева и таким образом противоречила своей цели. Под чадрой Хамси носила западную одежду. Она дружелюбно заговорила со мной на безупречном английском.

Мы сидели на полу, ужинали, и я услышала, как Зари спросила Муди:

"Как твоя сестра относится к Бетти?"

"Ну, у них там свои проблемы", - пробормотал Муди.

Хамси тут же набросилась на него:

"Ты не должен оставлять Бетти на растерзание своей сестре, - сказала она. - Я ее знаю, и не могу представить, чтобы они с Бетти нашли общий язык. Бетти ей никогда не угодит. Культурные различия слишком большие. Я уверена, Бетти ее терпеть не может". 

Муди ничуть не почувствовал себя оскорбленным такой тирадой от женщины:

"Верно", - кивнул он.

"Вам нужно ехать домой, - продолжала Хамси. - Почему вы здесь застряли?". Зари согласно кивала.

Муди пожал плечами.

Нужно чаще встречаться с этими женщинами, подумала я.

Начальник Муди наконец-то сообщил ему, что перевел зарплату в банк, где Муди нужно было открыть счет. Там ему сказали, что из-за возни с бумагами он сможет получить деньги только через десять дней. Муди был зол:

"Только атомная бомба приведет в порядок эту страну! Стереть с карты Земли и начать заново".

И это был не конец, потому что, когда деньги пришли, сумма была значительно меньше, чем обещано. Муди посчитал, что заработал бы столько же, если бы работал два дня в неделю, а не шесть, как раньше. Поэтому он сообщил в больнице, что отныне работает по вторником и средам. Так у него появилось время для своей практики.

Он повесил снаружи простую табличку с надписью: "Доктор Махмуди, получил диплом в США, лечит боли". 

Когда его племянник Мортеза Ходси, адвокат, увидел надпись, он с криками прибежал в дом:

"Не делай этого. Тебя арестуют".

"Мне все равно, - возразил Муди. - До сих пор я ждал, и они ничего не сделали для моей лицензии. Больше ждать не буду".

Почти прямо за нашим домом проходила большая улица с тремя магазинами, куда я ходила почти ежедневно. Одним из них был "супер" - не американский супермаркет, но все-таки магазин для ежедневных нужд. У них в запасе всегда были фасоль, сыр, кетчуп и приправы. Вторым магазином была овощная лавка, третьим - мясная.

Муди подружился с владельцами этих трех магазинов. Они и их родственники бесплатно лечились у моего мужа. За это они всегда сообщали нам, когда появлялись редкие товары, и откладывали для нас самое лучшее. 

Почти ежедневно я носила им газеты для упаковки товаров. Владелец "супера" звал меня "лучшая женщина в Иране". Все трое обращались ко мне "ханум доктор", и всегда посылали со мной какого-нибудь мальчика, относившего домой мои покупки.

Муди хотел жить на том уровне, на котором он когда-то жил в Америке, но у него не было времени заботиться о мелочах. Он осыпал меня деньгами.

"Покупай все, что нам нужно, - говорил он. - Украшай дом, обустраивай практику". 

Для меня это было непростой задачей. Ни одна из знакомых мне женщин не ходила в Тегеране за покупками без сопровождения мужчины или, по крайней мере, другой взрослой женщины.

Однажды Муди попросил меня поехать в центр, в магазин, принадлежавший отцу Малук. Он хотел, чтобы я купила платки и ткань для простыней, вещи, которые явно указывали бы на нашу принадлежность к высшему классу. 

Я хотела исследовать разные виды транспорта, поэтому последовала совету Муди поехать на автобусе (в больнице ему выдали бесплатные билеты). Мы ехали со многими пересадками дольше часа. 

Наконец, мы нашли магазин и купили необходимое. И я, и Махтаб были утомлены. Нагруженные пакетами, мы пробивали себе дорогу среди толп людей, пока не добрались до автобусного депо. Автобуса с нужным номером нигде не было видно; я растерялась. Это было написано у меня на лице, потому что один из иранцев спросил:

"Ханум, что вы ищете?"

"Саед Хандан", - сказала я. В этом районе жил Маммал, оттуда мы могли пересесть в оранжевое такси и быстро попасть домой. 

Мужчина показал жестом следовать за ним и привел нас к пустому автобусу. Мы сели на первые же свободные места за водителем. Скоро автобус заполнился людьми. Мужчина, к моему удивлению, занял место водителя. Я пожалела, что мы сели рядом, потому что от него нещадно воняло. 

Перед поездкой водитель начал проверять билеты. Махтаб очень устала и капризничала, пакеты были тяжелыми и  мешали сесть поудобнее. 

Мужчина взял билет и задержал мою руку в своей. Я не придала этому значения и хотела только поскорее попасть домой. По дороге Махтаб уснула. Когда мы прибыли на конечную остановку, мне не удалось разбудить ее. 

Пассажиры уже высыпали из автобуса, когда я подняла голову и заметила, что водитель ждет нас. Он вытянул руки и показал, что может вынести Махтаб. Как любезно с его стороны, подумала я. Он взял Махтаб и, к моему ужасу, поцеловал своими грязными губами моего спящего ребенка. Я осмотрелась, и мне вдруг стало страшно. В автобусе было темно и тесно. Я собрала свои пакеты и встала. Но водитель, держа одной рукой Махтаб, прижался ко мне всем телом.

"Бабакшид, - сказала я, - простите".

Я вырвала у него Махтаб и попыталась протиснуться, но он загородил мне дорогу. Он все еще молчал и прижимался ко мне своим отвратительным вонючим телом. 

"Я вас довезу домой", - сказал он, и положил руку мне на грудь.

"Бабакшид!" - закричала я что есть сил, и, с внезапным приливом сил, удачно оттолкнула его локтем. Мне удалось выбраться из автобуса со все еще спящей Махтаб.

"Приходи пить чай", - предложила Хамси по телефону. 

Я попросила у Муди разрешения.

"Конечно", - сказала он. Он уважал Хамси и Зари и, очевидно, не хотел, чтобы они узнали, как он в прошлом обращался со мной.

Мы с Хамси быстро подружились и проводили тем летом много времени вместе. 

Обычно Хамси жила только два месяца в своем красивом доме неподалеку от нас, но в этот раз она задержалась в Тегеране на более длительное время, потому что они с мужем хотели продать дом и перевести деньги в Калифорнию. Хамси радовалась возвращению в Калифорнию, хотя мы обе грустили из-за грядущего разрыва нашей сестринской связи. 

Хамси была свежим бризом в моей жизни, но я не сразу решилась доверить ей свою историю. Я не сомневалась в ее поддержке, но меня уже один раз предали. Она могла побежать к Муди и начать обвинять его, а я как раз только начала немного освобождаться от контроля. Но она постепенно сама заметила неладное. За каждую прогулку, за каждый риал я должна была отчитываться перед Муди. 

Однажды я рассказала ей, как беспокоюсь за своего отца в Мичигане.

"Почему же ты не поедешь домой и не навестишь его?"

"Не могу".

"Бетти, ты делаешь большую ошибку", - и она рассказала мне историю, как ей внезапно захотелось съездить домой к отцу. Ее муж был против, потому что она тогда училась; он предлагал ей поехать через месяц на каникулах. Они поссорились, и Хамси сказала, что, если муж ее не отпустит, она его покинет. Они с отцом долго разговаривали в вечер ее приезда, вспоминали и шутили, а на следующий день он умер от сердечного приступа. 

"Если бы я тогда не поехала к отцу, я бы себе не простила. И, наверное, развелась бы с мужем".

"Я не могу", - заплакала я, и рассказала ей, почему.

"Не могу поверить, что Муди так поступал с тобой".

"Сейчас у нас все хорошо. Но он мне запретит дружить с тобой, если узнает, что ты знаешь об этом"

"Не бойся, я ему не скажу", - сказала Хамси.

Она сдержала слово. Но с тех пор ее отношение к Муди изменилось. Она держалась с ним холодно, пыталась скрыть ярость, но это удавалось ей так же хорошо, как ее кружевной чадре - скрывать ее одежду. 

Лето незаметно пролетело. В последние дни августа по улицам сплошь и рядом проходили марши. В точном ритме солдаты били себя цепями по плечам - по правому, потом по левому. Постоянные песнопения вгоняли их в транс. Кровь текла по их спинам, но не чувствовали боли. 

По телевизору не прекращалась агрессивная риторика, но я уже знала разницу между словом и делом в Иране. Грозные речи и громкие гимны были только та'ароф.