В.Цой (из ЖЖ-сообщества "Чтобы помнили")
Любимые музыканты
Перепост отсюда 
«Смерть стоит того, чтобы жить,
А Любовь стоит того, чтобы ждать…»
В конце декабря 1986 года Цой первый раз поехал в Москву к режиссеру фильма «Асса» Сергею Соловьеву. Дмитрий Шумилов (он же в фильме - негр Витя и музыкант группы «Вежливый отказ») рассказывал: «Я не сразу понял весь масштаб фигуры Цоя. Наверное, это тот случай, когда нет пророка в своем отечестве. Проще говоря, трудно трезво оценить того, с кем выпиваешь. Тем более Цой всегда говорил, что он поп-музыкой занимается. «Чем занимаешься?» — «Поп-музыкой». Я помню, он приехал в Ялту и говорит: «Вот, я новую песню написал». Это была песня «Бошетунмай»: «Все говорят, что мы вместе, все говорят, но немногие знают, в каком». Песня всех рассмешила. Я помню, как он летал по перилам в гостинице, как ниндзя какой-то, ну Брюс Ли — самое очевидное сравнение. Он самый сильный до сих пор, никто его не превзошел. Совершенно самодостаточный человек, отдельная единица. Он как в фильме был Цой, так и вне фильма, в жизни был такой же Цой. Можно было бы сказать, что он сыграл самого себя, с единственной оговоркой — в реальной жизни он не пошел бы работать музыкантом в ресторан. Собственно, он начинает играть песню «Мы ждем перемен» в ресторане, и только потом появляется толпа в Зеленом театре. Меня всегда удивляла эта сцена: с одной стороны — «Мы ждем перемен», с другой — вот он говорит с этой теткой-администратором, потом встает и идет — а куда он идет? На ту же сцену, в тот же ресторан играть. Юрий Шумилов: Впервые я увидел Цоя в «Тавриде», где мы снимали все ресторанные сцены. Вижу: бродит по площадке такой высокий азиатский человек в черном. Посторонние на площадке — это моя зона ответственности. Подхожу, спрашиваю: «Почто здесь?» А он мне: «Я к Соловьеву приехал». Переспрашиваю Соловьева: «К вам?» А Соловьев: «Ты чего, Юрик? Это же наш композитор, знакомься — Витя Цой». Познакомились. Я увидел у него значок Шаолиня. Говорю: «Ты чего, имеешь какое-то отношение к этой теме?» Наверное, отсюда и взаимная симпатия возникла. Стали в перерывах всякие единоборческие темы обсуждать. Но фанатом Цоя я стал позже, когда снималось начало сцены с песней «Мы ждем перемен». Он встал на сцене ресторана, на площадке громко включили фонограмму (в кино ведь все под фанеру снимается), я стоял за камерой, за Павлом Тимофеевичем, и был буквально оглушен мощью, которая обрушилась из динамиков. Цой со своей кошачьей пластикой тоже впечатлил. Прямо уши к голове прижало. Павел Тимофеевич стоял, смотрел в дырочку (тогда еще камераменов никаких не было), и когда закончился трек, повернулся ко мне и сказал: «Ну что, Юрок, понял?» Он-то к тому времени уже слышал это все. А меня оглушило. После этого я подсел на Цоя, для меня это было какое-то полное откровение — это ведь был тот же парень, с которым мы только сейчас болтали про Шаолинь и которого за звезду никто по большому счету не держал. Их вообще тогда никто звездами не считал. Были какие-то странные пацаны в странных одеждах, с гаджетами, которых мы тогда не видели. А у них тем временем уже была связь с заграницей, была Джоанна Стингрей — какой-то заступ за кордон, во всяком случае в виде предметов материальной культуры. Они уже были одеты иначе, чем мы, и вот эта одежда во многом отразилась в одежде Бананана. Помните этот их проезд с Крымовым в троллейбусе? Все эти очки, хламиды, большие американские ботинки — это казалось тогда странным и неожиданным. Мы понимали, что это модно, но модно как-то по-другому. Я, например, носил клетчатые джинсы, которые совпадали с клетчатой культурой люберов. У Сергея Александровича было обостренное чувство правильной конъюнктуры, он слышал эти вибрации. Я не знаю, как он себе это формулировал, вообще, творческий процесс — это дело темное, неведомое. Вот он снимал какие-то эстетские фильмы про девочек и мальчиков, Висконти ему нравился, но когда эти пацаны принесли нечто, что взрывало его эстетику, Сергей Александрович смог это уловить, у него хватило широты, красоты и таланта все это пропустить через себя. Потом были какие-то всхлипы из рок-тусовки, что все это, мол, какой-то папик снял, но, с другой стороны, он это сделал так, что по большому счету ему нечего предъявить. И все эти идеологи рока, тот же Сережа Курехин и Троицкий Артемий, они с большим пиететом к нему относились. Я это знаю, потому что мне потом довелось дружить с Курехиным. Соловьев был ими принят. Когда на повестке дня встал вопрос съемки сцены в Зеленом театре, второй режиссер Витя Трахтенберг направил меня в парк Горького. В то время там уже проходили какие-то концерты, но были они вялые, на ползала. Когда собирались люди, я брал микрофон в будке, которая наверху амфитеатра, и довольно корявым языком вещал: «Будет такая-то съемка, приходите тогда-то. Будут те и эти…» Доносил информацию. В версии Сергея Александровича решающими были звонки Вити Цоя по трем телефонным номерам, после которых волшебным образом собрался полный Зеленый театр».
Время съемок «Ассы» стало началом отдаления Виктора и Марианны друг от друга. На съемках этого фильма Виктор познакомился с Наташей Разлоговой. Джоанна Стингрей вспоминала: «Он очень любил Наташу, и за те три года, что они провели вместе, они были неразлучны. Мне кажется, что большую часть жизни Виктор чувствовал себя одиноким, но с Наташей он нашел себя». Марианна уход Виктора прокомментировала: «Последний период жизни Витя провел с другой женщиной. Ее зовут Наташа. Это длилось три года, и было очень серьезно. О нашем разводе речи не было, потому что существовал Саша. Мы уже переросли эти женитьбы, разводы... Витя ушел к ней. К этому моменту мы уже были совершенно свободными людьми... Мы оба устали от недосказанности и вранья».
По приглашению компании крупной японской компании «Амьюз корпорейшн» весной 1990 года Джоанна с Виктором побывали в Японии. Вернувшись из Японии, Виктор был в восторге. Японцы были до этого заочно знакомы с музыкой «Кино» и творчеством Цоя - в начале 1988 года в Японии был выпущен компакт-диск с оригинальной записью альбома «Группа крови». В планах фирма «Амьюз корпорейшн» намеревалась организовать концертное турне группы «Кино» в Японии. В Америке, по словам Джоанны Стингрей, Цою тоже очень понравилось.
К 1989 году Виктор обосновался с Наташей в Москве, хотя в то же время чувствовал ответственность за Марианну, и их сына Сашу. Рашид Нугманов рассказывал: «После встречи с Наташей он стал очень домашний, его круг общения ограничился считанными людьми. Конечно, каждому человеку хочется иметь свой угол. Они собирались с Наташей покупать квартиру. Тут все понятно - если лет в двадцать неустроенность можно переносить относительно спокойно, то в 1990 году ему уже было двадцать восемь, и хотелось жить по-человечески». Виктор хорошо знал, сколько стоит его концерт и не шел на коммерческие уступки, при этом не стараясь заработать шальные деньги. Он всегда интересовался: полон ли зал - если узнавал, что половина зала пуста, мог отменить концерты. Если «Кино» предлагали десять концертов, Белишкин и Виктор соглашались только на пять, если просили четыре - давали два. Цой категорически отказывался от сборных концертов, даже когда предлагали те же деньги за пару песен. Цой по словам директора «Кино», умел считать деньги, но скупердяем никогда не был. В интервью Цой говорил о своем отношении к материальным благам: «Когда я начинал заниматься рок-музыкой, в последнюю очередь я думал о деньгах. Тогда было понятно, что, кроме неприятностей (причем самых серьезных), за это ничего не получишь. Мы были значительно беднее, чем могли бы быть, работая на каких-то работах... И все время сталкивались с гонениями, были люди с совершенно испорченной репутацией».
Из другого интервью: «Для меня главное - сохранить самоуважение и некоторую внутреннюю свободу, которая у меня сейчас есть. Но сохранить ее очень трудно, приходится все время бороться с разными соблазнами. Например, если вдруг встанет вопрос так, что я буду вынужден играть ту музыку, которую не хочу играть, но которая будет нравиться людям, - это было бы нечестно с моей стороны ее играть, правда! Уже будет соблазн...» Писатель Александр Житинский рассказывал о Викторе: «Мне кажется, что Витя был от природы чрезвычайно умен. Он обладал врожденным вкусом и при всей своей гордости был крайне застенчив. И в творчестве, и в жизни он, как мне кажется, воплощал принцип разумной достаточности. «Все, что сверх того - все лишнее». Он минимизировал выразительные средства, он минимизировал и человеческие отношения, оставляя и там, и там самое надежное и проверенное».
При этом коллеги по творческому цеху иногда придерживались о Викторе иного мнения. Константин Кинчев рассказывал: «Мы все вместе поехали на дачу, где продолжали выпивать, и он мне там говорил, что он все рассчитал: сейчас они на какое-то время пропали, затихарились, а потом у него выйдет фильм и пойдет совершенно ломовой подъем. Все будет круто. Это еще перед «Иглой» было. И, в общем, правильно рассчитал. Вообще Цой пафос любил. Он чувствовал себя звездой и старался этому соответствовать. Ездил только на машине с затемненными стеклами. Не удивлюсь, если у него и телохранители были. Не помню, в Красноярске или Новосибирске он заявил: «Я на сцену не выйду - зал неполный». Так в зале такое началось, что их там чуть не убили. Заносило его, это точно. Может, потом и прошло бы. ...У них Юрик Айзеншпис появился, у которого все схвачено. ...Менеджер-то он хороший, другое дело - какой человек. Мне Цой в последнее время с гордостью говорил: «Мы сейчас восемьдесят концертов зарядили!» - «Ну, - говорю, - ты что, все деньги заработать хочешь?» - «А что? Пока можно зарабатывать - надо зарабатывать!» Об этом же говорил Михаил Науменко: «Мне не нравилось то, как он изменился в последние годы. Вероятно, это болезнь, которой переболели многие рок-музыканты. Деньги, девочки, стадионы - и ты начинаешь забывать старых приятелей, держишь нос вверх и мнишь себя суперкрутым. Что же, не он первый и не он последний. Все мы люди».
Многие отмечали, что в определенный момент в жизни Виктор начал меняться. Он замкнулся, ограничил круг друзей, почти все время проводил дома с Наташей. Александр Титов рассказывал: «Мне показалось, когда я в последние годы видел Витьку, что ему тесно в рамках той группы, которую он уже не контролировал. Ему бы надо было иметь побольше единомышленников...» Об этом же говорил Юрий Белишкин: «В 1990-м году он вообще как-то изменился. Стал участвовать в сборных концертных солянках, выступил вместе с французской группой. Ничего особенного, ничего предосудительного, но раньше Цой не делал бы этого, он следил за собой, был архиосторожен. Но, в то же время, сделал прекрасный новый альбом, поездил по миру, собирался вновь с группой сниматься у Нугманова...»
Юрий Каспарян считал, что концерты последнего времени и гастроли никому не нравились. «Боролись за одно, а напоролись на другое, - говорил он. - Как начались деньги, началась какая-то зависимость. Это превратилось в работу. В такое выбивание денег. Когда это началось? Пожалуй, с концертов, которые проходили в Евпатории и в Алуште (осень 1988 года). Группа резко стала популярной, все появилось, не только деньги. Менеджеры пошли один за другим. Один другого лучше. Конечно, были и передышки на отдых, на запись. Но я хочу сказать, из-за чего возникали трения. Может быть, я смотрю с негативной точки зрения на все эти вещи. А вообще, все было отлично. За границу ездили. Машины купили. Побились все на этих машинах. ...Слава в этой стране приобретает уродливые формы. Все борются за славу, программа известная. И мы отработали ее до упора. А удовлетворение кончилось, не помню уже когда. Сначала было интересно, потом еще интереснее, а потом все меньше и меньше. Меньше было интереса к живому творчеству».
Александр Титов рассказывал: «Я знаю только одно - последние два года ему было очень одиноко. Не с кем было вместе порадоваться, приколоться к чему-нибудь. К тому же последнее время ему было сложно общаться с людьми чисто технически. К нему все лезли, какие-то посторонние люди...» Тем временем сам Виктор в интервью говорил об этом этапе своего творческого пути: «Я просто занимался тем, что мне нравится, и к каким-то препятствиям, которые приходилось преодолевать, относился философски. Потому что точно знал, что ничем дурным я не занимаюсь. По большому счету все эти конфликты с роком на меня не влияли. Они меня не заботят. Заботит отношение людей - в массе. И я бы не согласился поменяться местами с... кого бы лучше вспомнить? В общем, с любым представителем популярной эстрады».
И все же друзья Виктора намного больше рассказывали о Викторе хорошего, нежели плохого. Рашид Нугманов вспоминал: «Вот это сочетание романтизма и иронии и привлекало меня всегда в Викторе, было самым ценным в его творчестве. Помню, в Нью-Йорке мы давали интервью для журнала «Премьер», по-моему. Помимо всего прочего корреспондент спросил Цоя: «А в чем - если одним словом - вы видите разницу между московским и ленинградским роком?» Он сказал тогда, что ленинградский рок делают герои, а московский - шуты. Конечно, Цой никогда не был шутом. Но и чистым героем - тоже, хотя многие сейчас делают упор именно на это».
«Крестный рок-отец» Виктора Борис Гребенщиков тоже хорошо сказал о личности Цоя: «Мне даже, честно говоря, неудобно Цоя называть Витькой, есть в этом какая-то ложная задушевность, которой никогда не было. Потому что то, что я знаю, не назвать ни Витькой, ни Виктором, ни Цоем - это реальность, никакого обозначения в языке на имеющая. У него другое имя, и не человеческими губами его говорить. Вот как обычно описывают ангелов? Ангел - это фигура бытия, выполняющая определенную функцию в бытии, совершенная изначально, то есть неразвивающаяся. И то, о чем я говорю, это не ангел, но это фигура такого же типа. Она совершенна от природы Вселенной. Сущность, которая так или иначе находит разные методы воплощения. Вот то, что делала группа «Кино», то, что делал Виктор Цой. Просто мы не о том говорим, имя - оно уводит в сторону. Не было никакой задушевности ложной. Никогда».
В интервью «Музыкальной газете» Юрий Белишкин сказал: «Виктор - даже не музыка, а явление, личность. А это как раз то, чего сегодня не хватает нашим музыкантам, играющим на сцене, они не личности, они, в лучшем случае, просто хорошо играют. А вне сцены они никто. Артист мужского пола должен быть Мужчиной, должен быть умным, обаятельным... Витя был Поэт, и чем дольше я живу, тем отчетливее это вижу, тем больше он для меня ценен, ...с каждым годом я все отчетливее вижу, что Цой как был среди них самым для меня интересным и главным человеком, так он им остается и по сей день».
Летом 1990 года Виктор Цой отдыхал в небольшом рыбацком поселке Плиеньциемсе на берегу Рижского залива. Марианна Цой в интервью рассказывала: «Витя уже три года ездил отдыхать в Латвию и всегда брал с собой на два месяца Саню (сына). Наслаждались общением, отдыхали...» Они жили в частном доме, и 21 августа собирались возвращаться в Ленинград. А 15 августа Виктор рано утром, около 6 часов, на своем автомобиле отправился на рыбалку в сторону Талсы, на одно из лесных озер. Трагедия произошла, когда Цой возвращался с рыбалки. В следственном протоколе было записано, что видимость в это время была ограниченной, а асфальт - сухим. На шоссе Слока - Талсы, двигаясь в направлении Слоки, неподалеку от моста через речушку Тейтупе, «Москвич-2141» Виктора Цоя выехал на обочину и 233 метра мчался по ней. Об этом говорил четко отпечатавшийся след колес. А в 12 часов 28 минут на 35-м километре трассы Слока-Талси случилось столкновения его автомобиля с рейсовым автобусом «Икарус-280». Автомобиль Цоя двигался по трассе со скоростью не менее 130 километров в час, и Виктор не справился с управлением. Смерть наступила мгновенно.
Очевидец происшествия Артур Нейманис рассказывал: «Мимо меня по шоссе на огромной скорости пронеслась легковая машина типа «Жигули-Спутник» («Москвич-2141» похож на эту машину). Скорость ее была никак не ниже 100 километров в час. Утверждаю это с уверенностью, потому что сам автомобилист почти с 35-летним стажем. Тут же послышался ужасный грохот. Когда я подбежал, увидел совершенно разбитую легковую машину и покореженный автобус». Как случилось, что машина Цоя выехала на обочину и почти четверть километра шла по ней? Ответить на этот вопрос невозможно. Видимо, Виктор уснул за рулем, а когда очнулся, попытался вырулить на дорогу, но, по-видимому, слишком резко вывернул руль. «Москвич» пошел юзом, выехал на встречную полосу. А впереди, по трагической случайности, ехал «Икарус-250». Водитель автобуса, по его словам, подтвержденным следствием, чтобы избежать столкновения, попытался сам выехать на обочину, но скорость легковой машины была слишком велика, и он не успел избежать столкновения. «Москвич» ударился передним правым углом в левую переднюю часть «Икаруса». После чего автобус съехал в речку. Экспертиза не обнаружила в крови водителя автобуса признаков алкоголя. В момент аварии «Икарус» шел со скоростью 60-70 километров в час. Проведенные лабораторные исследования подтвердили, что и в крови Цоя следов алкоголя или наркотических веществ также не было.
Когда Виктор не приехал вовремя, Наташа Разлогова, вместе с которой Виктор отдыхал, забеспокоилась и поехала сама его искать. И увидела рядом с дорогой автобус, нырнувший в речку... Она поехала в ближайший городок, где и выяснились обстоятельства трагедии. Сначала она дозвонилась своей маме в Москву, а та стала звонить в Ленинград. Нашла телефон Каспаряна, но его не оказалось дома, и тогда нашли жену Виктора Марианну, а та разыскала Каспаряна по телефонам друзей. Через полчаса они все вместе выехали из Ленинграда. С ними поехал Игорь Тихомиров с женой. Выехали на двух машинах, и в десять утра на следующий день после случившегося несчастья Марианна была у следователя и подписывала необходимые бумаги. А через сутки они выехали оттуда, увозя с собой тело Виктора.
В то, что было написано в протоколе, Марианна не верила так же как и отец Виктора, как не верил никто из его близких. Марианна писала позже в своей повести «Точка отсчета», написанной ею в 1991 году: «Витя шел по жизни на мягких кошачьих лапах, был крайне осторожен. Я думаю, что он просто увлекся движением - бывает такая эйфория. Ездил он на ста пятидесяти. По всей видимости, нарушение было со стороны Вити, судя по следам протекторов на асфальте. Он врезался в автобус на встречной полосе. Элементарная автомобильная катастрофа. В убийство я не верю. Цой не был человеком, которого кому-то хочется убрать».
В машине Цой был в тот трагический день один, хотя мог бы взять с собой на рыбалку и сына. Но Саша остался и не поехал с отцом в тот день. Марианне позже рассказали, что Витя уезжал на рыбалку в пять часов утра. Обычно все спали, он уходил один, а тут внезапно все вскочили. Он Сашке сказал: «Поехали со мной». И ребенок отказался.
На вопрос: «Был ли «Москвич» в тот день исправным?» - ответил Гунар Цирулис: «Если бы вы видели эту машину после аварии, наверное, не спрашивали бы, не ней, что называется, живого места не осталось. Что-либо установить было попросту невозможно».
Роберт Максимович Цой говорил почти через год после гибели сына в интервью: «Я лично считаю это маловероятным, ведь от озера, где он рыбачил, до дачи 15 минут езды. Можно заснуть через 20 - 30 минут, но чтобы за это время - не думаю. И как он мог не вырулить на повороте: ведь Витя отдыхал в том месте три года подряд и отлично знал дорогу. Один Бог знает, что на самом деле произошло. Может, он не справился с управлением, не совладав со скоростью, поскольку у него был небольшой водительский стаж. Но говорят, что он метров 200 - 250 до поворота почему-то ехал по обочине. Я знаю, что он сочинял песни везде, прямо на ходу. Кто знает, может, как раз в этот момент его осенило, и он забыл про этот поворот. Но точного ответа нет. Вот и рождаются разные нелепые слухи».
В прессе об обстоятельствах аварии сообщалось довольно скупо, что породило различные слухи и кривотолки. Всем любившим Виктора и его творчество казалось, что такой человек не может так нелепо погибнуть. Для сотен тысяч людей Виктор был не просто рок-звездой. Он стал символом целого поколения, выразителем его мыслей и настроений. Отсюда - полные залы и даже стадионы на каждом концерте. Его песня «Мы ждем перемен» стала гимном молодежи восьмидесятых - девяностых. Сам Виктор говорил о том, как понимает свое место в жизни в интервью незадолго до гибели: «Живу для чего? Чтобы заниматься своим делом, чтобы было интересно жить. А каким бы хотел себя видеть? - Я бы хотел не запятнать свое доброе имя, чтобы ни у кого не было повода меня в чем-либо упрекнуть. Все остальное не очень важно».
Нина Барановская, которая работала в Ленинградском рок-клубе и хорошо знала Виктора, вспоминала те страшные дни: «Я в его смерть сразу поверила. Даже как будто почувствовала ее. Пятнадцатого августа с утра в голове одна «Группа крови» вертелась. Просто кошмар. А еще я на даче цветочки разные сажаю, и мне на рынке вместо белых лилий в том году подсунули какую-то дрянь. Выросло Бог знает что. Пятнадцатого утром вышла в садик, и мне просто по глазам ударило: на одном из этих кустов распустились два цветка - ядовито-желтые с черными пятнами, очень красивые. Почему-то сразу вспомнился фестиваль восемьдесят четвертого года и Цой. Он тогда выступал в желтой куртке с такими крыльями - «Фильмы» как раз пел. То есть просто имя Цой в мозгу зажглось. А потом мне отец сказал, что он погиб. Отец у меня все время радио слушает. Можно к этому относиться как к мистике, но такого со мной никогда не было...»
А вот что рассказывал Михаил Науменко: «Я несколько удивлен тем, что после смерти из него пытаются сделать некоего ангела. Не был он ангелом, как не был и демоном. Как и все мы, он был просто человеком со своими плюсами и минусами. Но в нашей стране желательно погибнуть, чтобы стать окончательно популярным. Пока ты жив, тебя почему-то не ценят. Примеров тому, как известно всем, масса».
Но лучше всего для завершения этой истории подходят слова Рашида Нугманова: «Просто он являлся олицетворением романтизма, он в нем жил, он был у него в крови».
Виктор Цой был похоронен на Богословском кладбище в Ленинграде.
О Викторе Цое снят документальный фильм.
Использованные материалы:
Материалы сайта
Текст статьи «Большая перемена», авторы Борис Барабанов, Игорь Мухин
21 июня 1962 года - 15 августа 1990 года
