Коваль. Маврина. Стеклянный пруд.

Я всё думаю об этой книге. Хочется как всегда словами, чтобы красиво, а как..

Лёва называет эту книгу "Картина".. И повторяет "Красиво". Не знаю насколько это самостоятельные его мысли, но мне достаточно того, что он смотрит..

И я смотрю. И правда этого достаточно. Сначала не хотелось переводить глаза на текст. И я понимаю, что это всё уже смешная сентиментальность, но где-то внутри подступают слёзы. И, конечно, их гонишь, что за плакса, но эмоции и восхищение остаются, благодарные, огромные. Яркая до ослепительного света, яркость часто ассоциируется с громким, кричащим даже. Не так здесь и близко. Просто, свободно, широко и невозможно хорошо.. Возможно хорошо.

И Коваль. Я читаю уже Лёве вслух. Он просит о картинах. Вслух совсем не то, что про себя. Спокойствием по-прежнему веет, воздухом, жизнью. Вспоминаются тысячи детских картин из жизни и книг, или из жизни с книгами. Папина рыбалка, наши небольшие походы, любимая база отдыха на острове, у меня не было деревенских бабушек и дедушек, зато было одно место, которое так навсегда и осталось внутри. Остров, тропинки, жёлтые и белые кувшинки в озере в гуще настоящего леса из тутниковых деревьев и вязов, пасмурно, вода внизу прозрачная и цветы сверкают. Обрывы к реке, белые цапли на другой стороне, деревянные домики с верандой и комары, коровы, сладкий запах репейника и качели до неба, горячий чайник в руке, идёшь из кухни к домику по тропинке, тихо, душно, только кузнечики стрекочут и шлёпанцы стучат о голые пятки, как будто усиливая тишину, осторожно идёшь, чтобы кипяток не расплескать, а потом чай...

Или осенний лес, грибы, привал, свежесть и прохлада, миллион ржавых тополиных листьев на земле, снегопад из солнечных листьев в мире, солнце вдруг после пасмурного утра.

Я об этой книге даже писать боюсь, слишком много помещается в ней, такой тонкой, большой как альбом или весь мой мир.