О маме - продолжение

Закончила читать книгу Лены Алексеевны Никитиной. Привожу отрывки из ее книги с чудесными примерами и свои размышления по ходу.

Какой должна быть реакция родителя на проступок ребенка: Не реагировать сгоряча, выждать немного, обдумать что произошло самому, а потом сесть и обсудить эту ситуацию. Выслушать его и высказать свою точку зрения. Решить, как действовать в будущем.

Снова о естественности родителей перед ребенком: Б. Шоу: «Правильное воспитание детей в том, чтобы дети видели своих родителей такими, каковы они в действительности»

Пример про то, как можно взаимодействовать с ребенком, когда он начинает различать "твое-мое", может жадничать и отстаивать свои права. Оказывается, с ним нужно просто считаться как со взрослым и спрашивать его разрешения, заходя на его "территорию".

"Анюте 2 года 8 месяцев, и она начала утверждать свое «я» (раньше мы бы сказали «капризничать»).

Надела Оля ее кофточку без спроса—плач, неудержимый и горький.

Попробовали из ее тарелки ложку каши без разрешения — то же самое.

В общем теперь я замечаю (ведь подобное было раньше и с другими ребятами): капризы, рев, крик бывают, когда действительность противоречит представлениям о ней малыша. Как правило, криком человек хочет восстановить справедливость. И если чуть предвидеть это, можно предотвратить капризы.

— Можно взять твой карандаш, Анночка? — Анка смотрит, сдвинув бровки, будто используя свое право разрешить или не разрешить, и соглашается важно и ласково: «Дя». И хорошо, что она не выносит бесцеремонности, приказного тона."

Уважение и еще раз уважение даже к такому маленькому карапузу. Тогда и капризов будет меньше.

А вот этот пример меня очень тронул и вместе с этим огорчил:

"Горжусь: сегодня Алеша сам, без мамы, ходил сдавать кровь на анализ (ему 4 года 9 месяцев).

Конечно, до больницы мы шли вместе и в очереди стояли вместе. По дороге я рассказывала, как берут из пальчика кровь.

— А это больно? — тревожится Алеша.

— Немножко, но ты же видел, как папа уколол иглой себе кожу. И даже не поморщился.

Алеша как-то сосредоточился в себе, словно подготавливался к трудному. Одна девочка лет семи пошла в кабинет без бабушки, одна.

— Ого, храбрая девочка,— говорю я,— а ты так не сможешь, наверное… Да? Алеша молча прижался ко мне: нет, чувствовалось, он не решится на это, но ему хотелось расхрабриться.

— А папа был бы рад…

И мой Алешик стал «расхрабряться». Он стоял около меня, и сердечко его билось у меня под ладонью тревожно-тревожно: трудная работа совершалась в человеке—он преодолевал свой страх!

Подходит наша очередь. Я говорю:

— Ну, пойдем раздеваться, мне тоже надо снять пальто, а то в кабинет нельзя в пальто входить,— и начинаю расстегивать пуговицы.

— Мам,— вдруг хрипловатым голосом говорит Алеша,— не надо тебе снимать пальто, я один пойду.

— Да ну? — искренне удивилась я.— Неужели не побоишься?

Мы подошли к двери лаборатории, высокой белой двери, за которой происходит что-то непонятное, таинственное, даже для меня страшноватое. Ну, думаю, испугается, не выдержит Алеша. И берусь за ручку двери сама.

— Не надо, мам, я сам,— как-то серьезно, отчужденно говорит Алеша, он весь сосредоточен на том, что сейчас будет с ним, и даже движением плеч как бы снимает руку мою с себя. Сжал бумажку (направление) в руке, посмотрел на меня и, открыв тяжелую дверь, мгновение помедлив, шагнул вперед.

— Да что же вы его одного-то отправили? — спрашивает женщина из очереди.

— Он сам захотел,— отвечаю я. Стою у двери и у самой от волнения муторно на душе. Жду: вот-вот рев послышится. Проходит минута, другая… Наконец выходит совершенно спокойный Алеша и улыбается вдруг, как солнышко. Пальчик у него в ватке. Я подхватываю его на руки так неловко, что ватка с пальчика сваливается. Мы оба очень рады. Меня распирает от гордости и радости за сынишку. Когда мы начинаем одеваться, Алеша вдруг всхлипывает.

— Что ты?

— Пальчику немножко больно,— улыбается Алеша сквозь слезы, и ротишко его немного кривится.

— Теперь уж все, скоро пройдет, это ерунда,— успокаиваю я его,-—ты молодчина, самое трудное уже перенес.— И мы отправляемся в детскую консультацию: показывать реакцию Пирке на Алешиной ручке. А там говорят, что пора делать Алеше прививку против оспы и укол против дифтерии. Врач предложила сегодня сделать прививку против оспы.

— Это пустяки — царапинка,— небрежно говорю я, но чувствую, что Алешик натягивается, как струнка.

Мы входим в процедурный кабинет. Вдруг неожиданно решают сделать Алеше укол от дифтерии. Я не решаюсь возражать — растерялась от неожиданности. Алеша смотрит молча за всеми приготовлениями, но когда я начинаю поднимать ему рубашку, вдруг срывается.

— Это больно! Не хочу!—Приходится держать его изо всех сил. Он вырывается и исступленно кричит: — Не буду — бо-о-оль-но!—После укола он всхлипывает долго: обижен и на нас, и на себя, и на то, что было больно.

Но главная обида — обманули и держали силой.

Конечно, надо было бы перенести прививку на другой день и не допустить обмана.

Тогда я не осмелилась на это. Жаль."

Как важно уметь слушать своего малыша и считаться с ним. У меня сердце ёкает - жалко мальчишку. Он проявил мужество, поборол свой страх (уже натерпелся за сегодня), а тут еще одно испытание. На него его маленьких силенок уже не хватает, а мама его "не слышит" идет на поводу у медсестры и делает ему этот укол. А такая обида и "предательство" со стороны мамы может запомнится на долго. Но как же сложно без должной тренировки слушать своего малыша, анализировать ситуацию и чувствовать его состояние. А потом еще и принять решение, учитывая интересы и состояние всех. А ведь еще существует давление других взрослых. Получается, что мама не смогла, не осмелилась противостоять врачу и медсестре (чужим, в общем-то людям), и пошла против своего сына. А вот так задать себе вопрос: а действительно ли то, что мне предлагают другие, будет хорошо для меня (и для моего ребенка)?

А вот еще шикарный пример того, как реагировать на слезы:

"Сегодня я пришла с работы, вхожу в комнату: стоит высокий стул у турников и Тинь (2 года 8 месяцев) на турнике. Я убираю стул с дороги, а мой Тинек как расплачется! Горько, неутешно, с крупнющими слезами — и сказать даже ничего не может. Оказывается, он с большим трудом этот стул сюда поставил, затем влез на турник, а потом хотел на него же и слезть, а я его убрала!

Ему еще не хватает слов для выражения своих чувств (их и у взрослого не хватает) — и вот плач.

«Как реагировать на плач?» — размышляю я (в который раз!).

Наказывать — преступно, потому что несправедливо.

Не обращать внимания очень обидно для малыша: у него неприятность, даже горе свое.

Отвлекать, как это делают (и успешно!) бабушки, тоже, по-моему, выход, удобный для взрослых, но вредный для малышей, так как не позволяет маленькому человеку самому как-то преодолеть в себе эту неприятность, пережить ее в себе, осмыслить ее по-своему.

Пожалеть («Ах ты, бедненький мой, ну иди ко мне на ручки!») и свалить вину на кого-нибудь («Ах эта мама, убрала Тинин стул, нехорошая такая!»)? Это несправедливо.

Утешать и задабривать («Ну, перестань, перестань! Ну что тебе хочется, хочешь конфетку? Хочешь книжку почитаю?») — значит потакать плачу, своеобразно одобрять плач — не годится! Но ка к же быть? Как выразить неприязнь к реву, но сочувствие и готовность понять и помочь малышу?

Видимо, именно так и лучше всего: неприязнь к плачу как к способу выражения чувств, но в высшей степени уважение к самим чувствам (тут тоже зависит от конкретной ситуации). Это я осмыслила и записала потом. А тогда я сказала горько плачущему Ти-нюшке:

— Тинек, ну совершенно не понимаю, зачем плакать,— говорю с досадой, с той, которую сама чувствую.— Ты хоть скажи, в чем дело, разберемся.

Тинек, всхлипывая, объясняет, из-за чего он плакал. Я стараюсь изо всех сил понять, что он хочет сказать, и вскоре становится ясно.

— А-а,— говорю я,— чего ж кричать? Я-то думала, что этот стул стоит на дороге и только мешает, а он, оказывается, тебе нужен.

— Нужен,— всхлипывает Тинек.

Я водружаю стул на место, и Тинек, удовлетворенный, слезает на него с турника: справедливость восстановлена.

Я, конечно, была довольна, что нашла хорошее решение да еще тут же. по свежим следам, успела подумать, осмыслить происшедшее. Если бы всегда так! В суете это часто не удается сделать. Однако, кроме нашей вечной занятости, есть еще причина плохой «успеваемости» родителей: мы следуем своим намерениям, а детей не слышим."

Мама перебрала варианты реагирования и выбрала правильный - уважение к чувствам и выяснение причины. Я бы еще попросила прощения за то, что убрала нужный ему стул.

Пример про то, как можно помочь ребенку проявлять свою агрессию безобидно для окружающих:

"Вот уже с полгода мы играем с Любашей (3 года) в «крокодила Гену. Трудно вспомнить, с чего это началось. (Потом это повторялось много раз.) Кажется, это было так.

Люба на что-то разобиделась за столом, влезла на свой стул с ногами, повернулась к нам спиной и, уткнувшись в колени лицом, начала уже поревывать, пока еще негромко. Папа сказал:

— Или прекращай реветь, или я тебя высажу! А я говорю вдруг:

— Папа, это не Люба, это кто-то другой. У нас Люба не такая. Это какой-то… кроко!

Любашка заинтересованно прислушивалась, а потом, прикрыв глаза тыльной стороной ручонок, шевеля при этом растопыренными пальчиками, вдруг заявила низким голосом:

— Я злой крокодил, я вас съем!

Мы все, конечно, «задрожали» от страха и стали громко звать Любу, чтобы она справилась со злым крокодилом.

Через минутку Любаша сообщила, что она уже добрый крокодил Гена, который «скоро превратится в Любу».

Позже игра проходила в разных вариантах: с исчезновением «крокодила» под стол и «внезапным» появлением Любы; с постепенным превращением крокодила в Любу: она потихоньку открывает ладошками лицо, освобождая глазки (мы радостно восклицаем: «Ой, глазки уже Любины!»), носик («Ой, носик уже Любин!»).

Когда Люба превращается в «злого крокодила», то мы все должны «дрожать от страха». Если мы забываем это делать, то Любашка напоминает с неудовольствием:

— Ну что же вы не дрожите? Дрожите! (Надо же выполнять правила игры!) Так можно очень быстро успокоить Любочку, снять очередной конфликт."

Процесс проявления негативной стороны характера управляем и родителями и что важнее самим ребенком, можно выпускать агрессию и не чувствовать потом вины и ощущения "я плохой". Очень хороший инструмент.

Про наказания:

"Мы убедились и убеждаемся, что как бы ни был наказан ребенок, что бы он ни сделал, он должен чувствовать в нас, родных, самых близких людей — нельзя отталкивать ребенка в трудный для него момент. Можно огорчиться, рассердиться, наказать, но ребенок должен чувствовать, что это тяжело и для родителей, огорчает их, но мама и папа все равно любят его".

Как же важно научиться так наказывать своего ребенка, чтобы разделять поступки и личность маленького человечка, ни в коем случае не задевая второе. И не манипулировать своей любовью в надежде добиться послушания.

Ругать или не ругать?

"Дочь изрезала носовой платок, выкраивая кукле платье. И выкроила, и сама сшила — первый раз в жизни!

— Почему не спросила? — возмущается мать.— Хорошую вещь испортила.

— Я не испортила, я сши-и-ла,— обижается, заливаясь слезами, девочка.

И правильно обижается: испорченный платок действительно мелочь по сравнению с тем важным, что произошло. У человека впервые получилось трудное дело — это же радость необычайная! А изрезанный платок — дело житейское. Так сказал бы умница «Карлсон, который живет на крыше». Он не силен в педагогической теории и поэтому доподлинно знает, что разломанная («А что там внутри?») дорогая игрушка — чепуха по сравнению с восторгом открытия.

Но если никакого открытия нет, а есть капризное, агрессивное «А я хочу-у-у» и — оторванная у куклы нога («Кукла-то дешевая»), или разрисованная книга («Она и так растрепана»), или сорванный с молодой веточки листок («Вон их сколько!») — пустяк, одним словом, что тогда? Внимание: так проявляется своенравие! А это далеко не мелочь. Главное — не ошибиться в оценке. "

"«А не лучше ли не наказывать, а просто огорчиться, расстроиться— просто не скрывать своего огорчения, и не хвалить, а порадоваться за ребенка, порадоваться его радости?»

«А какая разница?»—спрашивают меня, и я долго и путано пытаюсь объяснить то, что бабушке Наташе ясно без слов, а мне пришлось постигать сначала умом, а потом уж сердцем. Говорю я примерно так.

Разница здесь огромная. Одно сближает людей, другое разъединяет. Давайте вникнем. Осудить (наказать) или одобрить (похвалить) может лишь судья, стоящий над тем, кого он судит. У него должно быть для этого право старшинства, или силы, или мудрости, или ответственности — и это право отчуждает его от людей. В любом суде это необходимо, ибо настроения, пристрастия, даже чувства ненависти и любви там не должны иметь никакого влияния на решение судьи. Только тогда суд и может быть справедлив. Нам, родителям или учителям, когда мы караем и милуем, осуществляя функции судьи, редко удается быть справедливыми вполне; и мы отталкиваем от себя детей, и вызываем, стимулируем в них главным образом отрицательные эмоции, а потом и качества характера. Наказания почти всегда порождают озлобленность, обиду, страх, мстительность, притворство. А у остальных, «свидетелей»,— чувство облегчения («Не я!»), даже злорадство, желание жаловаться, ябедничать, доносить — целый мешок этих мерзостей, с которыми так трудно бороться.

Не лучше и с похвалами. Мы знаем, какому остракизму подвергаются «примерные» дети в школе. Взрослые их хвалят, награждают, в пример ставят, а дети их нередко дразнят, терпеть не могут. Закономерно! Похвала, награда у награжденного почти неизбежно порождает не просто гордость, а тщеславие, желание блеснуть, чувство превосходства, даже презрения к окружающим. А те, в свою очередь, маются от чувства соперничества («Почему не я?»), зависти, выискивают возможность выклянчить эту похвалу или какую-то награду. Лесть, подхалимаж, подсиживание в борьбе за «призовое место» — явления нередкие даже в начальных классах.

И совсем не то получается, если нами руководят чувства сопереживания: радости (до восхищения) и огорчения (до отчаяния), которые может выразить любой человек, находящийся рядом. Конечно, и здесь нужна оценка (чему радуешься, из-за чего огорчаешься — это зависит от твоих нравственных качеств), но при этом происходит сближение людей, их взаимопонимание. Каждый может проверить это на себе. Если за тебя радуется кто-то, ты приобретаешь уверенность в себе, чувство достоинства, готов «горы свернуть». В то же время испытываешь высокое чувство благодарности и признательности к тому, кто искренне рад твоей радости. И тот становится тоже щедрей сердцем, доброжелательней, великодушней."

Да, вот и тут очень применимо правило - не реагировать сразу. Сначала подумать самому и проанализировать ситуацию (и подостыть:)), а потом уже выдаватьсвою реакцию. Всем известно, что крики и нотации не работают, а со временем пропускаются мимо ушей, но мы раз за разом (даже во взрослой своей жизни - по привычке) наступаем на одни и те же грабли.

Быть "вместе с", а не "над" своим ребенком - очень ценное умение. Думаю, что оценка родителя тоже важна для малыша - но именно тогда, когда он сам ее ждет или просит. Оценка позволяет сформироваться понятием плохо-хорошо, например, т.е. нравственности. Но чрезмерности оценки чреваты тем, что ребенок будет оценивать себя через призму оценок взрослых. Во взрослой жизни это выливается в излишнюю зависимость от мнения окружающих, неуверенность в себе.

В целом, для мам: жить в большей степени сердцем, а не умом, не бояться идти на поводу у своих чувств, а прислушиваться к ним. Некоторые мамы боятся "распустить", избаловать ребенка и недодают ему тепла и любви.