Ну оооочень интересно и познавательно. Путин уже до революции всех зомбировал видимио)

Пт, 16/05/2014 - 14:15 — Администратор

Нынче вошло в моду кидание такими выражениями, как «украинофобия». Дескать, путинская киселевщина рисует пропагандистский образ украинцев, который насаждается в стране. Стоит разобраться, как воспринималась украинская идея среди аутентичных русских — до Революции и в Белой эмиграции.

Сначала стоит понять, что «украинцы», которых мы знаем и любим (по крайней мере, знаем), родились в Советском союзе и при поддержке советской власти. Сама концепция украинского национализма существовала и до Революции, она появилась во второй половине XIX столетия. Но то «украинство» было маргинальным феноменом; про его истоки мы писали. В русском же обществе эти люди считались фриками, сектантами. Критиковали украинство самые разные слои населения, и среди охранителей черносотенного направления, и среди националистов-критиков Царского правительства. С консервативной стороны стоит отметить Андрея Владимировича Стороженко, известного историка, слависта и литературоведа. Он считается одним из главных специалистов по истории Украины и состоял в Киевском клубе русских националистов, одного из главных правых интеллектуальных центров страны. После Революции большевики расстреливали членов Клуба по спискам; Стороженко один из немногих, кому удалось сбежать от ЧК.

Стороженко интерпретировал украинский национализм как культурный атавизм; как спровоцированное поляками и австрийцами отступление от русской культуры. По его мнению, русское население, лишившись русской культуры, становится варварской недонацией. А. Царинный приводит в своей книге «Украинский сепаратизм в России. Идеология национального раскола» цитату Стороженко, в которой он изложил эти мысли предельно кратко:

«Знакомясь с деятелями украинскаго движенія, начиная с 1875 г., не по книгам, а в живых образах, мы вынесли впечатленiе, что „украинцы“ — это именно особи, уклонившіеся от общерусскаго вида в сторону воспроизведенiя предков чужой тюркской крови, стоящих в культурном отношеніи значительно ниже русской расы».

Т.к. на территории так называемой «Украины» нет иной культуры, кроме русской, украинствующим или «мазепинцам», как их ещё называли до Революции, приходится обращаться к иным культурам, в том числе автохтонным, т.е. кочевникам. Как отмечает Стороженко:

«„Украинская идея“ — это гигантский шаг назад, отступление от русской культуры к тюркскому или берендейскому варварству»

Стороженко был крупнейшим специалистом по истории южной России, настоящим эрудитом и убежденным русским патриотом и националистом — он являлся членом Киевского клуба русских националистов и Всероссийского Национального Союза. После того, как его чуть не расстреляли большевики, его труды были запрещены в Советском союзе. Их объявили «буржуазно-помещичьей, великодержавной» литературой, т.к. они мешали украинизации.

Сама украинская идея отнюдь не ассоциировалась с малороссами или даже галичанами. Особенно галичане тогда ещё были русскими патриотами, вплоть до того, что австрийцам пришлось построить концлагерь Тальергоф и массово вешать русских националистов из Галиции. Между прочим, на одном из таких процессов в качестве свидетеля обвинительной стороны выступал прадед известного украинского националиста Олега Тягнибока, Лонгин Цегельский.

Носителями украинской идеи, помимо сектантов из австрийских пробирок и городских сумасшедших, воспринимались, в первую очередь, поляки и евреи. Например, знаменитый русский националист и публицист Михаил Осипович Меньшиков описывает демонстрацию украинских националистов в 1914 году около австрийского посольства в Киеве таким образом:

«Итак, дождались мы и этого позора: в Киеве выкинуто красное знамя отделения Малороссии от России. Пусть это знамя, выброшенное жидами и мальчишками, тотчас же было сорвано и преступные скандалисты были избиты толпой. Революционные толпы бродили от политехникума до таких центральных пунктов, как Владимирский собор и площадь Богдана Хмельницкого. Такие же толпы двигались по киевскому Невскому проспекту — по Крещатику. „Да здравствует самостийна Украина! Да здравствует Австрия! Долой Россию!“ — вот что кричали и ревели жиды и мазепинцы пред австрийским консульством, причем, как гласит телеграмма, „протестовавших из публики демонстранты избивали“. Если бы не вмешательство казаков и солдат, мятежники, несомненно, взяли бы верх: „Среди демонстрантов более половины было евреев. Руководил студент-еврей, разъезжавший верхом по городу и делавший свои распоряжения…“»

За три года до этого создатель Всероссийского Национального Союза и личный друг Столыпина Меньшиков давал украинскому движению такую характеристику:

«Самые ярые из них отказываются от исторических имен „Россия“, „русские“. Они не признают себя даже малороссами, а сочинили особый национальный титул: „Украина“, „украинцы“. Им ненавистна простонародная близость малорусского наречия к великорусскому, и вот они сочиняют свой особый язык, возможно, более далекий от великорусского. Нужды нет, что сочиненный будто бы украинский жаргон является совершенно уродливым, как грубая фальсификация, уродливым до того, что сами малороссы не понимают этой тарабарщины, — фанатики украинского сепаратизма печатают названной тарабарщиной книги и газеты. В науку русской вообще и в частности южнорусской истории мазепинцы вносят систематические искажения и подлоги, а самые крайние психопаты этой партии провозгласили необходимость для малороссов жениться на еврейках для того, чтобы кровью и плотью как можно дальше отойти от общерусской закваски»

Очевидно, что эти люди, в общем, имели мало общего с современными украинскими националистами. Украинский националист до Революции — это городской сумасшедший, пытающийся внедрить побольше польских слов в русский язык и предлагающий сношаться с евреями, чтобы удалиться от великорусской наследственности. Всего несколько лет спустя украинский национализм прославился тем, что в лице Петлюры устраивал настолько чудовищные еврейские погромы, что «белый каратель» Унгерн нервно курил в сторонке.

С последней, боевой версией украинского национализма, столкнулись русские националисты-белогвардейцы после Революции. В первую очередь, украинских националистов воспринимали как Иуд, предателей, изменников. Одна из листовок Вооруженных Сил Юга России за 1919 год объявляла:

«Юго-Западный край — русский, русский, русский… и он не будет отдан ни украинским предателям, ни еврейским палачам»

При этом предатели знали, что они предатели, и поначалу старались избегать столкновений с вчерашними братьями по оружию. Павел Феофанович Шандрук, штабс-капитан Русской Императорской Армии, впоследствии прометеист и генерал-хорунжий армии Украинской Народной Республики, описывал в своих мемуарах случай в самом начале Гражданской войны: его украинский бронепоезд въехал в Мелитополь, где он обнаружил каких-то солдат, говорящих по-русски. Подумав, что это большевики, он приказал открыть огонь по ним. В ответ «вежливые люди» открыли встречный огонь и подняли русский триколор. Солдаты оказались отрядом Михаила Гордеевича Дроздовского, они находились в известном «Дроздовском походе» из Румынии на Дон. Шандрук отправил парламентера к Дроздовскому, и Дроздовский объявил, что выйдет из города — с боем или без. Шандрук, поняв, что придётся иметь дело не с чумазыми красногвардейцами, а с «Первой Бригадой Русских Добровольцев», испугался их и приказал пропустить. Дроздовцы спокойно продолжили свой путь.

Дроздовский, герой Первой Мировой, кавалер Ордена Святого Георгия и монархист, оставил в своем дневнике заметку о своем отношении к украинцам. Особый интерес вызывает поведение немцев, которые никаких иллюзий насчет своих мурзилок не испытывали:

«Немцы — враги, но мы их уважаем, хотя и ненавидим… Украинцы — к ним одно презрение, как к ренегатам и разнузданным бандам. Немцы к украинцам — нескрываемое презрение, третирование, понукание. Называют бандой, сбродом; при попытке украинцев захватить наш автомобиль на вокзале присутствовал немецкий комендант, кричал на украинского офицера: „Чтобы у меня это больше не повторялось“. Разница отношения к нам, скрытым врагам, и к украинцам, союзникам, невероятная. Один из офицеров проходящего украинского эшелона говорил немцу: надо бы их, то есть нас, обезоружить, и получил ответ: они также борются с большевиками, нам не враждебны, преследуют одни с нами цели, и у него язык не повернулся бы сказать такое, считает непорядочным… Украинец отскочил…»

Переговоров с сепаратистами не было. Генерал Май-Маевский четко обозначил, что «Петлюра или станет на нашу платформу единой неделимой России с широкой территориальной самобытностью, или ему придётся с нами драться». Последовали боевые действия и взятие Киева — по сути, эти события являются единственным эпизодом в истории, который можно назвать «русско-украинской» войной. Сия война была блестяще выиграна белыми (т.е. русскими), а вошедшие в Киев белогвардейцы разогнали всю армию УНР. В Киеве стояло 18 тысяч регулярных бойцов УНР, к тому же, имелось 5 тысяч партизан в районе города. В город вошли 3000 белогвардейцев и ещё тысяча бойцов из офицерских дружин — украинская «армия» капитулировала, не оказав сопротивления. Генерал Бредов объявил после «битвы», что «Киев никогда не был украинским и не будет».

Дальнейших переговоров не было — только с «западными украинцами», а точнее — русскими людьми из Украинской Галицкой Армии. Бредов продолжил переговоры с ними и добился Зятковского договора — вступления Галицкой армии в состав Вооруженных Сил Юга России. Остальным же так называемым «украинцам» Бредов приказал передать, что «…пусть не приезжают, будут арестованы и расстреляны как изменники и бандиты».

Однако, белогвардейцы сталкивались с украинцами не только на Юге. Патриоты Дикого Поля попадались и в других регионах, что иногда приводило к забавным эпизодам. Георгиевский кавалер и герой Белой борьбы в Сибири генерал Сахаров описывает один из таких случаев:

«В вагоне пришлось ехать вместе с несколькими офицерами. Два из них сидели, а одному места не хватило, стоял. В углу же разместился какой-то железнодорожник с яркой желто-голубой „украинской“ ленточкой в петличке и на утрированно хохлацком жаргоне разглагольствовал о „самостийной Украйне“. Слушал его поручик, слушал, да и говорит:

— „Вот что, пане добродию, вылезайте-ка из угла, — я хочу сидеть. Дорога-то ведь наша русская, да и Самарская губерния тоже Россия, ей в Украйну не попасть.“

— „Как так? Позвольте, какое вы имеете право?“ перешел на литературный русский язык желто-голубой железнодорожник.

— „А такое, пане добродию, что я русский, значит здесь дома у себя, хозяин. Вот поезжайте на Украину, там и посидите. Ну! вылезайте!“

Сконфуженно оглядываясь, под смех остальной публики вышел новоявленный украинец из купе и даже из вагона»

Полемика с украинцами продолжилась и после победы большевиков, в эмиграции. Даже больше — только в эмиграции украинские предатели наконец смогли спокойно писать свои сепаратистские книжки и рисовать карты с Украиной от Карпат до Кубани, так как рядом, к сожалению, уже не было стальных полков Белой армии.

Один из самых примечательных русских ответов на украинство был напечатан в Белграде, в 1939. Написан он неоднозначной и спорной фигурой — В.В. Шульгиным, но не согласиться с его довододами в этом труде мы не можем. Данный труд носит название «Украинствующие и мы». В нём он кратко описывает историю украинствующих, доказывает абсурдность их исторической и национальной концепции, и дает обзор настоящей ситуации. По его мнению, сложившаяся украинская нация — продукт неудачных исторических событий и, естественно, разгрома России. Он резюмирует:

«Вот краткая история украинствования. Оно было изобретено поляками (граф Ян Потоцкий); поставлено на ноги австро-немцами („Украину сделал я!“ — заявление генерала Гофмана); но консолидировано оно большевиками, которые вот уже 20 лет без просыпа украинствуют (конституция Сталина 1937 года)»

Таков приговор русского народа. Кто бы из настоящих русских не сталкивался с так называемыми украинцами — царские ученые, националистические публицисты, белогвардейские офицеры, простые русские крестьяне — все они встречали украинствующих с враждой. Как убежденные сторонники Исторической России, видящие в ней нравственный идеал, мы можем только повторить пророчество и мечту Шульгина, которую он поставил в самый конец своего произведения:

«Придет пора, когда вместо лжи и человеконенавистничества украинствующих раскольников восторжествует правда, согласие и любовь под высокой рукой Единой Неразделимой России!»

Кирилл Каминец