Феминизм, ответственность и собирание соломинок
что такое феминизм?В нашем обществе едва ли можно ухитриться вырасти, не слыша вокруг себя постоянного и повсеместного обвинения жертвы. «Если бы она хотела, давно бы ушла»; «Когда человек по-настоящему хочет, находит способ»; «Значит, ей это нравится»; «Ей это просто выгодно». Часто это даже облекается в псевдонаучную форму: «не берет на себя ответственность за свою жизнь», «увлеклась ролью жертвы», «виктимность», «смещение локуса контроля». Потом некоторые из нас становятся феминистками и принимаются за тяжелую работу по перестраиванию привычных способов думать и оценивать. Мы узнаем о когнитивном искажении под названием «вера в справедливый мир», узнаем, что на нем и строится обвинение жертвы, которое пропитывает нашу культуру и делает ее культурой насилия. То есть культурой, в которой насилие нормально, оно прямо или косвенно одобряется, а вот быть жертвой — это стыдно и плохо, и на жертву возлагается ответственность за действия насильника.
Было время, когда я твердо верила, что все устроено строго наоборот. Что в ситуации насилия насильник контролирует вообще все, а жертва не контролирует вообще ничего, ни за что не отвечает и ничего не решает. В моей картине мира получалось, что у женщин [1] личного выбора вообще не существует, что женщины всегда и неизменно — жертвы обстоятельств. Но теперь я думаю, что реальность более многомерна, чем эта плоская схема.
Суть в том, что все эти расхожие поп-психологические формулы про ответственность и локус контроля отражают извращенное (кем? — культурой насилия) понимание вполне обоснованных и научных, а не псевдонаучных психологических концепций. Сами по себе эти концепции совершенно не противоречат феминизму, а являются важным и нужным дополнением к нему.
Я сформулировала для себя эту мысль в процессе собственной психотерапии, когда стала осознавать, что женщины тоже могут совершать насилие. В том числе надо мной.
Ответственность в ситуации насилия
Те, кто настаивает, что женщине, которую ее партнер [2] систематически унижает и/или избивает и/или насилует, «на самом деле все это нравится», не замечают социальных факторов. С одной стороны, фактора социализации: общество внушает женщине ценность отношений с мужчиной, подрывает ее самооценку и самоуважение, приучает воспринимать многие виды унижений как норму и даже что-то лестное. С другой стороны, фактора ресурсов: чтобы выйти из насилия, нужно иметь куда выйти. Нужно иметь место, где жить, возможность себя прокормить и главное — психологический ресурс на то, чтобы сделать этот решительный шаг. А психологический ресурс — это именно то, что насильник постоянно забирает у своей жертвы.
Правда в том, что мы не можем влиять на поведение наших насильников. И на государство, которое не обеспечивает нам даже минимальной защиты в ситуации насилия. (Можем, конечно, влиять при помощи политических рычагов, добиваясь принятия нужных нам законов и изменения общественного мнения, но это, во-первых, очень долгое дело, а во-вторых, если мы это делаем изнутри ситуации насилия, то мы это делаем во вред себе, отнимая у себя ресурсы и продлевая свои мучения.) Но мы можем искать и находить соломинки, чтобы, ухватившись за них, постепенно выйти из ситуации насилия.
Насколько я могу судить по собственному опыту и по опыту моих знакомых, соломинка — это в первую очередь внешняя поддержка со стороны близких людей. Часто это может быть даже не очень хорошая поддержка, условная, ограниченная, близкие люди тоже могут иметь корыстные (в том числе насильственные) мотивы. Соломинка может быть гнилой — и тогда, немного окрепнув и встав на ноги, мы можем ее отбросить и пойти дальше. Помимо внешней поддержки, в моей жизни соломинками были классовые привилегии — внушенная мне в моей интеллигентской семье убежденность в том, что профессия и самореализация важнее, чем отношения с мужчиной — и, собственно, сама эта профессия, которую я считала бессмысленной, но которая все же давала мне какую-то почву и уверенность в том, что хоть что-то в этой жизни у меня получается хорошо [3].
И вот в этом состоит наша свобода и наш собственный выбор. Когда насильник отнимает у нас силы, веру в себя, саму жизнь, у нас есть выбор: либо бороться, пусть медленно, потихоньку, цепляясь за любые гнилые соломинки, либо сдаться и позволить ему уничтожить нас — медленно или быстро, как ему захочется. Выбирать первый вариант — это и значит брать на себя ответственность за свою жизнь.
Именно поэтому вопрос «почему она не уйдет?» не имеет смысла: пока вы не знаете женщину близко, вы не можете знать, сдалась ли она или незаметно для невнимательных глаз собирает свои соломинки. Да и даже если близко знаете, это все равно может происходить незаметно для вас. Ну а если она уже сдалась (о чем вы, повторю, едва ли можете знать наверняка), это тем более не может служить оправданием насилия — наоборот, это яркое подтверждение его разрушительности.
Как соотносится ответственность с феминизмом?
Выше я описала, как умела, как работает взятие на себя ответственности за свою жизнь в ситуации насилия в отношениях. Но конечно, брать на себя ответственность за свою жизнь — это не только выходить из насилия (со стороны партнера, родителей, подруг/друзей, в ситуации травли на работе и пр.). Это еще, например, отказываться от саморазрушительного поведения. А также выживать в условиях социальной несправедливости. Только отличие этого случая в том, что тут особо не получится взять и выйти — можно только ежедневно бороться и сокращать до минимума вред, который социальная несправедливость наносит нашей жизни.
Как я сказала выше, никто, кроме самого человека, не может точно знать, берет или не берет он_а на себя ответственность за свою жизнь в целом. Но отдельные случаи того или другого решения часто очевидны. И конечно, (без)ответственные (в отношении самих себя) решения принимают не только женщины, но и носитель_ницы всех других гендеров, а среди женщин — как феминистки, так и нефеминистки. Но мне, как всегда, важно зафиксировать то, что я вижу внутри феминистской среды, потому что эта среда мне важна.
Среди феминисток я вижу две основных стратегии решений, основанных на непринятии ответственности за самих себя.
1. «Вы все мне должны».
Феминистская позиция состоит в том, что за насилие несет ответственность насильник, а за социальное угнетение — те индивиды и социальные группы, которые его осуществляют. Это значит, что агрессор действительно несет ответственность перед пострадавшими от его действий и в идеале для восстановления справедливости должно произойти некое возмещение ущерба. Но оно должно быть 1) не со стороны третьих лиц, которые не участвовали в нарушении справедливости, 2) адекватным нанесенному ущербу. У носитель_ниц привилегий по отношению к лишенным привилегий есть обязанность не использовать свои привилегии им во вред — но нет обязанности отдавать последнюю рубашку и вообще все, что у них есть, в тщетных попытках возместить вину всей своей социальной группы.
Допустим, есть я, гендерно-неконформно выглядящая квир-женщина, и есть моя гетеросексуальная и гетеронормативно выглядящая подруга, которая, в отличие от меня, пользуется гетеросексуальными и цисгендерными привилегиями — например, ей не орут оскорбления на улице и не разглядывают злобно, долго и настойчиво при каждой поездке в метро. Из того, что у нее есть привилегии по сравнению со мной, следует, что я буду ждать от нее внимательного и бережного отношения к моей стигме — например, я не позволю ей рассуждать о моем опыте (она на моем месте никогда не была) или как-то его оценивать. Но из этого не следует, например, что я имею право потребовать от нее 1) чтобы она устроила меня на работу или купила мне шкаф, или 2) чтобы она стала выглядеть так же гендерно-неконформно, как я, или 3) чтобы она регулярно ездила со мной в метро и защищала меня от агрессии окружающих, или даже 4) чтобы она часами выслушивала мои жалобы на то, как меня достают гомофобы. Потому что это уже нарушение ее личных границ. Если нам плохо, а кому-то рядом хорошо, то мы не можем от этих людей требовать, чтобы им стало так же плохо, как нам. Это не решение, а террор, то самое «отнять и поделить» [4]. Возвращаясь к примеру с моей гипотетической подругой. Я могу ее попросить поддержать меня эмоционально или каким-то действием. Но я не буду этого от нее ожидать или тем более требовать. Согласиться на мою просьбу, если у нее самой есть такое желание и возможности, или не согласиться, если их нет, — это ее свобода, которую я должна уважать.
2. Решать чужие проблемы вместо своих.
Тут есть как минимум два варианта: решать проблемы 1) конкретных людей или же 2) групп, к которым ты не относишься. Первый вариант, на мой взгляд и по моему опыту, особенно разрушительный как для тех, кто пытается оказать помощь, так и для адресаток/в этой помощи. Адресат_ки страдают потому, что нарушаются их личные границы. Те, кто спасает, — потому, что невротическая роль Спасатель_ницы ничего хорошего не приносит, кроме хождения по невротическому треугольнику, в котором либо Спасатель_ница, выгорая, начинает проявлять агрессию в адрес той_того, кого собиралась спасать, либо, наоборот, Жертва, подпитавшись от Спасатель_ницы, проявляет агрессию к ней_нему. У меня есть богатый опыт попыток спасения окружающих близких, знакомых и даже совершенно незнакомых людей. Я хорошо помню это неотступное желание выложиться на все сто, чтобы у страдающего человека как по мановению волшебной палочки все в жизни стало прекрасно. Я действительно выкладывалась на все сто, но это никогда не давало вообще никакого эффекта — только изматывало меня. Если бы я могла из сегодня дать совет себе тогдашней, я бы сказала: «Дорогая Вера, посмотри на себя в зеркало. Это лицо счастливого человека? Человека, которому есть чем делиться? Твое сопереживание другим людям основано на том, что тебе самой плохо и ты в них видишь себя. Отстань уже от них и займись собой!»
Главный минус таких попыток спасения, конечно, заключается в том, что мы тратим силы впустую, и нам самим от этого становится только хуже. Главная ловушка — в том, что желание спасать других основано на страхе перед собственными проблемами, настолько сильном, что он выливается в страх признать их существование. Но не признавать их значит продолжать вредить себе и тем, кого мы пытаемся спасать.
Другой способ решать чужие проблемы вместо своих — это всяческая благотворительность и великодушный социальный или политический активизм. Хотя, безусловно, у благотворительности и активизма могут быть и совершенно иные мотивы. Но при этом тем, кто стремится сбежать от собственных проблем, действительно может быть очень удобно защищать сирот, просто детей (если ты взросл_ая), людей с инвалидностью (если у тебя такой инвалидности нет), бездомных, животных, ЛГБТ (если ты гетеро и цис), беженцев/ок, мигрантов/к, рабочих (если ты из среднего класса или выше) и т. п. Удобно в том смысле, что это в полной мере удовлетворяет потребность отвлечься от собственных кошмаров и заодно дает прекрасную возможность почувствовать себя благородной/ым альтруисткой/ом — ну или пламенной/ым революционеркой/ом, носительницей/ем настоящей солидарности и революционного духа — кому что ближе. Интересно то, что таким способом делается много прекрасной, действительно важной и нужной работы, социальной и политической. Но если люди делают ее, убегая от собственной жизни и ответственности за нее, то они тоже неизбежно переживают выгорание — потому что это снова усилия, направленные не туда, попытка что-то построить, когда собственный фундамент крошится и разваливается. Рано или поздно он рассыпается в прах, и тогда человек не может уже вообще ничего. Ну или можно подпитываться за счет насилия над более слабыми — собственно, многие иерархические активистские организации и сообщества, которые я видела (в том числе феминистские), именно на этом топливе и работают.
Я на самом деле не знаю, какой вывод из всего этого делать. Я не могу призывать по_друг-феминисток и вообще всех людей брать на себя ответственность за свою жизнь. Потому что кажд_ая это делает только тогда, когда для этого есть внутренняя готовность. Мне просто хотелось бы, чтобы мы меньше обманывали самих себя и друг друга. Чтобы мы не искажали хорошие и дельные феминистские и психологические теории, встраивая их в свои болезненные стратегии (которые я описала выше), а, наоборот, разбирали бы по камушку свои болезненные стратегии, используя мощный инструмент феминистских и психологических знаний.
Примечания
[1] Тут, конечно, закономерен был бы вопрос о том, что такое «женщина»: человек с определенной анатомией, или хромосомами, или с определенной социализацией, или с женской идентичностью, или с какой-то (какой?) комбинацией этих (и других?) параметров? Но я тогда себе этого вопроса не задавала. А по мере того как я прониклась квир_интерсекциональным подходом, эта моя картина мира, конечно, постепенно рассыпалась.
[2] Такие разговоры обычно пропитаны не только циссексизмом, о котором было примечание выше, но и гетеросексизмом, поэтому существование однополых пар и насилия в однополых парах в таких разговорах обычно упускают из виду.
[3] Безусловно, пример с классовыми привилегиями хорошо показывает, что социальная иерархия дает одним людям в руки больше соломинок, чем другим, и безусловно, такого не должно быть — для этого и нужна упомянутая выше политическая активистская работа.
[4] Тут еще есть такой момент: одно дело отнять у условного Прохорова его нефтедобывающие предприятия (и национализировать их), яхты и виллы (и на них открыть, скажем, феминистские летние лагеря) и другое дело — ультимативно требовать вложений денег и/или времени от людей, чье положение не так уж значительно отличается от нашего (а мы в действительности никогда не знаем до конца специфики чужого положения).
