О двух томиках Бориса Васильева (Речь, 2018)
отзывы
Давненько не баловали нас издательства хорошими изданиями произведений Бориса Васильева. А тут такая удача - сразу две новинки! Покажу сначала знаменитую повесть о подвиге защитников Брестской крепости - "В списках не значился".
Книга, не прочитав которую, кажется, упустишь что-то очень важное в жизни, что-то краеугольное, что-то такое, что делает человека человеком... Одна из самых пронзительных повестей о войне... И это прекрасная идея - издать книгу именно в таком, почти карманном формате - чтобы держать ее рядом, всегда под рукой, перечитывать, обдумывать, но главное - НИКОГДА НЕ ЗАБЫВАТЬ тех событий, которые в ней описываются.
В книге необычные иллюстрации. Немного схематичные, но в них чувствуется какой-то надлом, прямо как у Достоевского. Это подчеркивается и густым темным цветом, и резкими ломаными линиями, но особенно - этими взметнувшимися вверх руками. Очень тяжелое производят они впечатление. Война. Смерть. Конец пути.
"- Скажешь нашим… - тихо сказал неизвестный. - Скажешь нашим, когда они вернутся, что я спрятал. … - Он вдруг замолчал. - Нет, ты скажешь им, что крепости я не сдал. Пусть ищут. Пусть как следует ищут во всех казематах. Крепость не пала. Крепость не пала: она просто истекла кровью. Я - последняя ее капля… какое сегодня число?
- Двенадцатое апреля.
- Двадцать лет. - Неизвестный усмехнулся. - А я просчитался на целых семь дней…
- Какие двадцать лет?
Неизвестный не ответил, и весь путь наверх они проделали молча. С трудом поднялись по осыпи, вылезли из дыры, и здесь неизвестный отпустил плечо Свицкого, выпрямился и скрестил руки на груди. Скрипач поспешно отступил в сторону, оглянулся и впервые увидел, кого он вывел из глухого каземата.
У входа в подвал стоял невероятно худой, уже не имевший возраста человек. Он был без шапки, длинные седые волосы касались плеч. Кирпичная пыль въелась в перетянутый ремнем ватник, сквозь дыры на брюках виднелись голые, распухшие, покрытые давно засохшей кровью колени. Из разбитых, с отвалившимися головками сапог торчали чудовищно раздутые черные отмороженные пальцы. Он стоял, строго выпрямившись, высоко вскинув голову, и, не отрываясь, смотрел на солнце ослепшими глазами. И из этих немигающих пристальных глаз неудержимо текли слезы.
И все молчали. Молчали солдаты и офицеры, молчал генерал. Молчали бросившие работу женщины вдалеке, и охрана их тоже молчала, и все смотрели сейчас на эту фигуру, строгую и неподвижную, как памятник. Потом генерал что-то негромко сказал.
- Назовите ваше звание и фамилию, - перевел Свицкий.
- Я - русский солдат.
Голос позвучал хрипло и громко, куда громче, чем требовалось: этот человек долго прожил в молчании и уже плохо управлял своим голосом. Свицкий перевел ответ, и генерал снова что-то спросил.
- Господин генерал настоятельно просит вас сообщить свое звание и фамилию…
Голос Свицкого задрожал, сорвался на всхлип, и он заплакал и плакал, уже не переставая, дрожащими руками размазывая слезы по впалым щекам.
Неизвестный вдруг медленно повернул голову, и в генерала уперся его немигающий взгляд. И густая борода чуть дрогнула в странной торжествующей насмешке:
- Что, генерал, теперь вы знаете, сколько шагов в русской версте?
Это были последние его слова. Свицкий переводил еще какие-то генеральские вопросы, но неизвестный молчал, по-прежнему глядя на солнце, которого не видел.
Подъехала санитарная машина, из нее поспешно выскочили врач и два санитара с носилками. Генерал кивнул, врач и санитары бросились к неизвестному. Санитары раскинули носилки, а врач что-то сказал, но неизвестный молча отстранил его и пошел к машине.
Он шел строго и прямо, ничего не видя, но точно ориентируясь по звуку работавшего мотора. И все стояли на своих местах, и он шел один, с трудом переставляя распухшие, обмороженные ноги.
И вдруг немецкий лейтенант звонко и напряженно, как на параде, выкрикнул команду, и солдаты, щелкнув каблуками, четко вскинули оружие «на караул». И немецкий генерал, чуть помедлив, поднес руку к фуражке.
А он, качаясь, медленно шел сквозь строй врагов, отдававших ему сейчас высшие воинские почести. Но он не видел этих почестей, а если бы и видел, ему было бы уже все равно. Он был выше всех мыслимых почестей, выше славы, выше жизни и выше смерти.
Страшно, в голос, как по покойнику, закричали, завыли бабы. Одна за другой они падали на колени в холодную апрельскую грязь. Рыдая, протягивали руки и кланялись до земли ему, последнему защитнику так и не покорившейся крепости.
А он брел к работающему мотору, спотыкаясь и оступаясь, медленно передвигая ноги. Подогнулась и оторвалась подошва сапога, и за босой ногой тянулся теперь легкий кровавый след. Но он шел и шел, шел гордо и упрямо, как жил, и упал только тогда, когда дошел.
Возле машины.
Он упал на спину, навзничь, широко раскинув руки, подставив солнцу невидящие, широко открытые глаза. Упал свободным и после жизни, смертию смерть поправ".
Второй томик Бориса Васильева включает в себя две повести: "Завтра была война" и "А зори здесь тихие...". По объему он практически такой же, как и "В списках не значился", и вместе они составляют отличный "военный" двухтомник. К тому же здесь тот же художник - Клим Ли. Иллюстрации выполнены в той же манере, но почему-то на меня лично они произвели куда менее тягостное впечатление, чем в предыдущей книге. Я бы сказала, что здесь присутствует больше света, больше мирной жизни, вообще жизни, больше надежды... Знаете, есть понятие: жизнеутверждающий. Вот и иллюстрации эти такие - жизнеутверждающие.
Я все думала, зачем же издательство объединило эти повести в одну книгу... Наверное, можно было бы издать их по отдельности со шрифтом покрупнее - как в "Тарасе Бульбе", например. Тем более, что в "Завтра была война" описываются даже не военные, а предвоенные события... Но потом поняла, что ведь и в "А зори здесь тихие..." тоже очень много довоенного. Тема мирной жизни так и проходит через все произведение - отголосками, воспоминаниями, отдельными эпизодами, когда герои как будто забывают, что вокруг война... Девчонки есть девчонки, даже если они вынуждены надеть военную форму и взять в руки оружие.
И в иллюстрациях прекрасно это отражено, особенно в сцене купания Комельковой. Сколько здесь жизни, легкости, безмятежности, как будто дышишь полной грудью и живешь в полную силу...
Манеру художника, пожалуй, не сразу понимаешь и принимаешь, но это тот случай, когда не нужно торопиться выносить свое суждение, со временем раскроется и глубина, и многослойный смысл рисунков.
В списках не значился
Автор Борис Васильев
Художник Клим Ли
Издательство: Речь, 2018
Книга в Лабиринте
Завтра была война. А зори здесь тихие...
Автор Борис Васильев
Художник Клим Ли
Издательство: Речь, 2018
Книга в Лабиринте
