Инвалидность и секс

просто понравилась статья и манера, в которой она написана...

Любовь не даром, или «Кто даст убогому»

Гальего Рубен Давид Гонсалес (http://www.litru.ru)

Автор - журналист и писатель, родился в СССР в 1968 г., инвалидность с детства, ДЦП. Вырос в детских домах и интернатах для престарелых. Сейчас он живет в Вашингтоне США. Женат третий раз. От первых браков – две дочери.

«Да никто ему, убогому никогда не даст. Только не надо его, убогого, жалеть. Может, и плохо ему без секса, допускаю, что плохо. Но не хуже, чем прочим убогим. Родился человек непохожим на других, или в аварию попал, или так, просто так абсолютно, постарел и стал не очень привлекательным. Ничего тут не поделаешь. Так карта легла. Судьба.

Где-то там, на Востоке, полушутя-полусерьезно, прослышали убогие, что далеко на Западе, кажется, в Бельгии, государство собирается компенсировать инвалидам оплату труда проституток. Если можно в Бельгии, почему бы и нельзя в Москве. Чем черт не шутит?..

Можно посмеяться, можно отмахнуться от темы. Хорошо им там, в Москве, шутить. Если шутки пошли о сексе, значит, с едой и лекарствами у них все более или менее в порядке. У кого-то инсулин не вовремя в аптеку завезли, кто-то на диализе, а у москвичей – и не проблема даже, и не затруднение, а так, блажь, придурь.

А все-таки? Как быть? Вон там, в Бельгии, вроде, скоро разрешат. Запад. Только все относительно в этом мире. Это для москвичей Бельгия на западе, а для меня, к примеру, на востоке. Хорошо им в Бельгии экспериментировать на людях. Страна маленькая. Сегодня разрешат, завтра запретят. Можно вносить предложения в парламенте, можно дискутировать. Свобода…

Мир устроен с огромным запасом юмора. Кто-то стоит на морозе в ожидании очередного клиента. Кто-то сидит в теплой квартире с рюмкой горячего чаю перед компьютером. В инвалидной коляске. Бессмысленно рассуждать, невозможно сравнивать. Я предпочитаю иметь то, что имею. На мороз не хочется. Я не завидую ей и надеюсь, она не завидует мне. И встречаться с ней мне абсолютно не хочется. То, что я могу дать, ей не нужно. В лучшем случае, она захочет только денег. Того, что я хочу, у нее нет. Это выбили у нее опытные палачи, выдуло уличным ветром.

А с другой стороны. Мы похожи. В газетных статьях инвалид, бомж и проститутка – вещи одного порядка. Так же, как и она, я знаю, что такое презрительные взгляды «нормальных» людей. Я такой же изгой, как и она. Я не могу и не хочу использовать преимущество денег, чтобы получить что-то от женщины помимо ее желания. Всегда удивлялся вместе с Оводом из детской книжки желанию рабов иметь кого-то в подчинении. Да и невозможно это. Абсолютно невозможно купить секс за деньги. Если поставить себя на ее место и спросить: а я бы смог за деньги? Я уверен, что нормальный мужчина на подобный вопрос не станет отвечать. Он-то, конечно, купить секс может, но продавать себя – ни-ни, ни за что. Два подхода. Та, что себя продает, – проститутка. А тот, кто покупает другого, никаким плохим словом не называется. Он – нормальный человек. Просто сходил к проститутке. Что тут такого? Как на зоне. Тот, кто подставляет – педераст, петух, плохой человек, изгой. А тот, второй, который пользуется чужой беспомощностью, ничего себе, так, обычный человек. Но в том-то и дело, что я – не как все. Я парализованный человек. Я не полностью мужчина, не на все сто процентов. Я могу себя представить на ее месте. Как представлю, – страшно становится. Да и представлять-то особой необходимости нет. Не на панели, так на паперти я вполне мог бы очутиться. Вот смог бы я милостыню просить? Смог бы просто сидеть на улице и просить у прохожих денег? Наверное, смог бы. Но не уверен. Не люблю просить. Мало того, что просить не люблю, не люблю, когда просят… Когда вижу нищих, сразу представляю себя на их месте. Как будто это я сам сижу и прошу у прохожих разрешения на жизнь.

И потом, цена. Вот Клеопатра тоже, говорят, себя продавала. Просила жизнь за ночь. Мне кажется, не дорого. Вполне допускаю, что Клеопатра именно так и стоила. Для кого-то. Но не для меня, конечно. Смотрю в зеркало. Не Аполлон. Руки кривые, торс костлявый. Нос горбинкой. А ноги? Ноги вообще никуда не годятся. Две тонкие палочки. Сколько стою я? Вот вывел кто-то не очень умный простенькую формулу: девяносто, шестьдесят, девяносто. Что у меня может быть девяносто? Что измерять? Что на что умножать, как делить, и куда складывать полученные цифры? Объем груди значения не имеет, грудь измеряют у женщин, а я мужчина. У мужчин измеряют не это. У мужчин измеряют рост. Так роста у меня тоже нет. У меня есть длина. Как у змеи. Я в длину чуть больше полутора метра. Нет. Я согласен, что полтора метра – это очень мало. Пусть я не дорого стою. Но хоть сколько-то ведь стою! Никак не меньше нуля. Если я плачу женщине, получается, что я отрицательную цифру стою. Не может такого быть. Я три языка знаю. У меня глаза латиноамериканца. Не может латиноамериканский взгляд совсем ничего не стоить. А мозги? Я ж ну просто очень умный… У меня душа есть. Моя душа очень много стоит. Я знаю, что есть люди, которые совсем-совсем в душу не верят. Пусть их. Мне все равно нравится верить, что у меня есть душа. У меня так мало чего есть, пусть будет душа в придачу. У меня сердце есть. Оно не совсем здоровое, мое сердце, но оно есть... Не стану я свою жизнь отдавать.

Каждому свое. Каждый сам перед собой отвечает. Я поступаю, как мне поступать легче. Мне гораздо проще пива с креветками купить за деньги. Чисто теоретически я допускаю, что кому-то на свете может однажды стать так плохо и одиноко, что захочется купить раба на пару часов. Не знаю, не уверен. Или мне еще никогда в жизни не было так плохо, как тому гипотетическому человеку, или мозги у меня неправильно устроены. По-моему, лучше пива с друзьями выпить. Друзья, конечно, всегда за пиво заплатят, если совсем плохо. Но мне больше нравится, когда каждый сам за себя платит, или когда я плачу за все.

А если нет у человека друзей. И денег на пиво у человека нет? Как быть тогда? Сложно себе представить такое. Убогий это человек получается, ущербный какой-то. Хоть один друг у каждого есть. Или не у каждого? Лично я таких людей не встречал, чтобы совсем без друзей были. Даже у самых плохих людей были друзья. А если все-таки? Если задуматься и решить вопрос одиночества на правительственном уровне…»