ливан-сирия-4

Только упав на сиденья, мы обнаружили, что наши вещи пропали, и соседи не те, и салон синий, а не красный, как раньше. Нам объяснили, что наш автобус уже в Сирии, сейчас мы будем его догонять. Приятного мало – ни вещей, ни денег, одни паспорта. Но только тронулись, как из динамиков заскулила, задрожала, забряцала мелодия, и вырвавшиеся на волю домохозяйки (в салоне были только тетки лет 50-60) вышли в проход и пустились в пляс. Они подергивали бедрами, притопывали, изгибали свои широкие талии и пластично поводили руками над головой, потряхивая кистями в такт. Остальные дружно хлопали в ладоши и подпевали.

За окном потянулись сирийские горы – лысые бугры. На каждом – огромный щит с портретом президента. И вот Дамаск. Ныряем под эстакаду и вливаемся в поток гудящих, тесно движущихся машин. Пропыленные фасады домов, запруженные перекрестки, взмыленные регулировщики с палками и свистками, серые школьные автобусы, за рулем джипа дама, туго повязанная платком и с сигаретой в зубах.

Конечная остановка — сук Хамидие – улица магазинов, крытая стеклянным куполом и похожая на трубу. В ее недрах поспешно скрылись наши попутчицы: на приобретение дешевых сирийских рубашек, масла и стирального порошка у них было всего 3 часа.

Мы тоже немного потолкались там, для разминки попробовали торговаться – получалось плохо. Грустно добрели до противоположного конца улицы, упиравшегося в огромную мечеть, и боязливо поворотили обратно: у входа восседала котла мрачных женщин в черном, должно быть, поджидая неверных, чтобы отколошматить их палками.

Вернулись к началу улицы-трубы. Сбоку к ней прилепилось воинственное сооружение из огромных серых камней – дамасская цитадель.

Крепость строили и разрушали несколько раз, как и сам город. В 1076 г. ее начал возводить мятежный тюркский князь, посланный на усмирение бедуинов, но решивший вместо этого окопаться тут против своего господина. Вскоре у него отобрал этот недострой другой проныра. И очень вовремя, потому что к Дамаску уже мчались крестоносцы. Брат Салах ад-Дина укрепил цитадель, но монголы в 1260 г. покрошили ее на черепки, упиваясь своей кровожадностью и беспощадностью. Не успели египетский султан Бейбарс и его мамлюки привести все в порядок, как прибежал Тамерлан и снова напакостил. Хозяйничавшие позже турки-османы не желали тратиться на восстановление легендарного комплекса. Французская артиллерия в 1945 г. завершила разрушение.

Теперь под стенами цитадели медленно течет густой и пыльный поток такси. Через 10 минут из открытой дверцы одного из них наши ножки ступили в мягкий зеленый ковер, протянувшийся до холла «Шератона». Налюбовались видом из номера на большой крестообразный бассейн в хороводе изумрудных пальм и за ним пыльный перекресток, забитый машинами, — площадь Омейядов; пожевали фруктов и отправились в сторону Крак де Шевалье. Мой интерес к Сирии сконцентрировался на этом огромном замке XII века.

Еще в Москве я пересмотрела кучу путеводителей, которые в унисон утверждали, что искать это чудо средневековой архитектуры надо у города Хомс, километрах в 60 от Дамаска.

Часы пробили четверть четвертого. В предвкушении близкой цели мы попытались выяснить маршрут. Внимательный мальчик с ресепшн терпеливо объяснил, что сперва надо добраться до автовокзала (на арабско-французском – гараж), оттуда следуют маршрутки в нужном направлении. Изнывая в очередной пробке, развлечения ради начали торговаться с юным таксистом о стоимости поездки прямиком в Крак – нарисовали на клочке бумаги веселенькую машинку и зубчатый замок, ткнули пальцем: Хомс, Крак де Шевалье. Тот, к удивлению, старательно вывел – 8 долларов. Мы для порядка скинули доллар и ударили по рукам.

На окраине города наш черноглазый Фади, похожий на гусенка с лягушачьей головой, купил кружку кипятка, медленно выпил его, задумчиво глядя вперед и как бы примериваясь к дороге, потом решительно брякнул пустую посуду на приборную панель и втопил педаль газа. За окном со свистом понеслись выжженные рыжие поля, недостроенные бетонные домики, жалкие хибары и пестрое белье между накренившимися жердями.

Я рассказывала Ире об истории земли, мелькавшей вдоль дороги. О том, как еще в VII в. из Константинополя были изгнаны еретики, утверждавшие, что у Христа было две сущности – божественная и человеческая, - с единой волей. Новая христианская община сгруппировалась вокруг церкви Св. Марона, и потому ее прихожане стали называться маронитами. В XI в. племена сельджуков хлынули из глубины континента, и марониты, жившие вдоль средиземноморского побережья, взмолились о помощи к братьям по вере.

Маленькая Европа к тому времени уже была поделена, каждый феодал ревностно оберегал свой клочок земли от соседа. Не успевшим к разделу пирога ловить было нечего, а Ближний Восток манил возможностью разбогатеть, наскоро обзавестись титулом и хотя бы захудалым замчишком. И вот неприкаянная европейская голытьба устремилась на Иерусалим первым крестовым походом, для отвода глаз провозгласив целью освобождение от мусульман гроба Господня.

Первые отряды крестоносцев ступили на Святую землю в 1098 г. Предводитель одного из них, граф Тулузский Раймон Сен-Жиль, проскакал мимо крепости на окраине Триполи и даже не попытался ее взять – впереди маячили более интересные места. И только 10 лет спустя, поняв, что кругом остался с носом, граф вспомнил о Триполи. Испуг не урвать ни кусочка помог ему взять штурмом не только крепость Ирку, но и зачем-то замок в 50 км на северо-восток. Раймон понимал, что не сможет удержать свое второе приобретение и передарил курдский замок на высокой горе ордену иоаннитов (госпитальеров). Монахи-рыцари превратили укрепление в огромный город с десятками улиц под единой крышей (чтобы обстрел не мешал передвигаться осажденным)

и приступили к своим прямым обязанностям – вооруженному сопровождению паломников через свою территорию. Времена, действительно, были неспокойные: рыцари поделили захваченные территории и теперь воевали не столько против сарацин, сколько друг с другом. А с горы (джебель) Ансари открывался величественный вид на долину с петельками дорог, на далекий Триполи и море, и как на ладони видно было любого путника.

Пока крестоносцы ссорились и грабили друг друга, облагали податями местных христиан, которые уже неоднократно пожалели о необдуманном приглашении освободителей, госпитальеры с высоты птичьего полета следили за порядком в округе, сами по мере сил разбойничали, возводили дополнительные стены, долбили в горе запасной колодец, заполняли закрома запасами на случай осады и истово молились. И не зря: вскоре появился со своими всадниками Саладдин – султан, объединивший необузданные силы мусульман. Он стоял целый месяц – удивленно разглядывал вздыбленную гору, увенчанную неприступными стенами. Потом ушел. Решил приберечь силы для более реальных побед.

Тем временем в Триполи кипели страсти. В одной из стычек с коллегами-крестоносцами погиб граф Раймон. Его сын Бертран захватил власть в городе, а позднее присоединил к своим владениям территорию до самого Библа и создал графство Триполи.

В Иерусалиме плели интриги соперничающие кланы. Наследник рода Жиль, Раймон II, никак не мог решить, чью сторону принять. Войска, присланные из Святой земли, нередко наведывались сюда, чтобы уточнить, с кем на сей раз глава графства. Однажды прибывший для выяснения обстановки монарх вместе с хозяевами был осажден отрядом сельджуков. Изворотливый король тут же заслал парламентеров и, уплатив выкуп, умчался. Триполитанский же граф остался обороняться, но, осознав, что силы не равны, поступил очень хитро: он сдал врагу крепость, но перед этим срыл все укрепления, и вскоре без труда отбил ущербный замок обратно. Однако победой хитрюга наслаждался недолго – его зарезали у городских ворот асассины, мусульманские сектанты, которые специализировались на гашише и убийствах неверных.

К власти пришла вдова Раймона, которая, судя по обстоятельствам, сотрудничала то с христианами, то с мусульманами, казнила и продавала подданных. Однажды, повздорив с патриархом, она вымазала его медом и наблюдала, как тот умирает под палящим солнцем от укусов насекомых. Ее сын развлекал себя резней армян и маронитов, которых считал «не вполне христианами».

Между вторым и третьим крестовыми походами Триполи правил сеньор Раймон III, мудрый политик и опытный воин. Он был оптимальной заменой умершему от проказы королю Иерусалима Болдуину IV. Но более хитрым и расторопным оказался Гвидо де Лузиньян, который женился на королевской сестре. Саладдин знал и уважал Раймона Сен-Жиля. Во время битвы под Хаттином лишь кавалерия графа Триполи и барона Ибелина (в фильме «Царство Небесное» это Джереми Айронс и Орландо Блум соответственно) вырвалась из окружения – с негласного одобрения Саладдина. Когда султан подошел к стенам Триполи, вызывая на честный поединок достойного противника, тот уже скончался от ран. Организовывать оборону было некому. Город готовился к сдаче. Спасло лишь то, что Саладдин для верности запросил подкрепления, но никто из единоверцев не откликнулся. Обидевшись, он горько сетовал: «Есть ли хоть один мусульманин, который приходит, когда его зовут?»

Тяжелые бои шли и южнее Бейрута – в Сидоне. Король Иерусалима лично руководил взятием этого города, после чего на острове около побережья возвел мощную цитадель. В ее стены были вмурованы выдержавшие испытания веков античные колонны. Саладдин окружил Сидон. Осажденные христиане, чтобы утолить жажду, вспарывали вены лошадям. Помощи ждать было неоткуда: византийский патриарх устал увещевать крестоносцев, которые продолжали истреблять местных христиан, и обещал каждому, кто убьет больше 10 католиков, полное отпущение грехов. Саладдин, довольно подмигнув, позволил в ответ исповедовать на своих землях христианство.

В июле 1187 г. Сидон пал. Мусульмане по своему обыкновению разрушили город до фундамента, чтобы укрепления невозможно было больше использовать. Французский король Людовик IX, возвращаясь из плена, спешился у дымящихся развалин. Между камнями то тут, то там валялись разлагающиеся на солнце и облепленные мухами трупы. Горстка христиан стаскивала их к огромной яме. Монарх молча засучил рукава и поднял ближайший труп. Наравне с остальными он разбирал груды камней и убитых, за что был прозван Святым и канонизирован. Однако церковь в Сидоне, построенная в его честь, вскоре превратилась в Большую мечеть, а Сидон окончательно стал мусульманской Сайдой.

Саладдин подошел к стенам Иерусалима. Граф Триполи был мертв, новый король Гвидо де Лузиньян после поражения под Хаттином отдыхал в мусульманском плену, оборону города возглавил барон Ибелин. Он сумел не только организовать простых горожан и противостоять многочисленной дамасской армии, но и в итоге выторговать свободу иерусалимцам при неизбежной сдаче города (правда, при условии внесения каждым из них выкупа). Так христиане, после 200 лет владения Иерусалимом безвозвратно потеряли его.

На помощь единоверцам двинулись новые отряды крестоносцев. Один из них возглавлял Ричард Львиное Сердце.

Этот дурковатый, но храбрый воин прибыл под Акру, забросал ее камнями, знатных жителей пленил и выставил условия Саладдину: всех пленных христиан освободить, Животворящий Крест вернуть и выплатить 200 тыс. марок золотом, - а сам в ожидании выкупа принялся буянить. Сначала сорвал и затоптал флаг австрийского герцога Леопольда – тот якобы занял дом в английской части города, потом без объяснений выгнал из своих рядов немецких рыцарей, отобрав у них имущество, оружие и коней. По войску побежал шепоток: Ричард – полный идиот, эти англичане начинают всех доставать.

В это время Саладдин стремился, но физически не мог так быстро выполнить условия Ричарда. Разъярившийся английский король вытащил к стенам Акры 2 тыс. заложников и велел заколоть их. Конечно, после этого деньги не были выплачены вовсе, ни один пленный христианин не получил свободы, а Животворящий Крест остался в руках мусульман. Зато Ричард стал именоваться Львиным Сердцем. До сих пор не пойму, обругали это так его или восхитились.

Из Акры Ричард, став признанным лидером Третьего крестового похода, двинулся на Иерусалим. Так начался знаменитый марш на Аскелон. Окружив свои колонны арбалетчиками, Ричард лишил Саладдина возможности изнурять крестоносцев мелкими набегами. Когда отчаявшиеся мусульмане решились на крупную атаку, англичане протрубили условный сигнал и в течение всего нескольких минут перебили 7 тыс. человек из армии Саладдина.

За время пребывания в Палестине Саладдин сумел найти общий язык с неистовым Ричардом, хотя придворные султана были уверены, что имеют дело с больным человеком: «английский король постоянно меняет уже принятые решения или предъявляет новые затруднения, только что он дает слово, как берет его обратно, и когда он требует сохранения тайны, то сам ее нарушает». Однако Львиное Сердце заспешил в Европу, где младший брат пытался оттяпать у него королевство, и Иерусалим остался за мусульманами, которые продолжили очищать Ближний Восток от неверных.

Время от времени я прерывалась, ленинским жестом выкидывала руку перед носом Фади и кричала: «Ялла! Ялла!» - что переводится «давай-давай!». Я нервничала: мы ехали часа 1,5, солнце начинало клониться к закату, а Крака не было видно.

Недоумевающий Фади протянул карту. Мы развернули ее и ахнули: от Дамаска до Хомса было 160 км и оттуда до Крака еще км 40! Чертовы путеводители потеряли где-то единицу от сотни. Миновав Хомс, мы мучительно вглядывались в окрестности – всем нестерпимо хотелось замка. Фади первым облегченно заулыбался и закивал в сторону какой-то сопки. Через несколько минут мы тоже разглядели, вернее угадали, руины на вершине пестрой горы.

С рычаньем и скрежетом наш автомобильчик взвихрился наверх и уперся в запертые ворота. Никого. Лишь сутулый рыжий человек в растянутом свитере замешкался под стенами замка, нежно окрашенного рыже-розовыми бликами заходящего солнца. Минута отчаянного молчания, и я увидела, как в Ирининых глазах зажегся огонь азарта. В следующую секунду она уже с напором афинского оратора доказывала чахоточному работнику музея, что я – исследователь истории этого замка, всю жизнь мечтала увидеть его своими глазами, оказалась в Сирии случайно на один день и эта неудача станет величайшей трагедией моей жизни. Мне оставалось испуганно кивать.

И вот рассохшаяся дверь заскрежетала, пропуская внутрь. Мы в каменном могильно холодном коридоре, одновременно петляющем и увлекающем куда-то вверх. Гулкие шаги дробятся под его сводами. По бокам открываются залы конюшен. Еще несколько переходов, и в глаза ударили косые лучи солнца – внутренний двор. По его периметру зияли черные холодные дыры, ведущие в казармы, кухню, церковь. Мрачные стены с суровыми бойницами глубиной в человеческий рост поросли изумрудным мхом.

По белой лестнице поднялись на крепостную стену, а затем на верхнюю площадку, откуда долина под горой выглядела, как школьная географическая карта. Еще выше была только маленькая дозорная башенка с винтовой лестницей. «Триполи», - ткнул костлявым пальцем вдаль гид. Посреди верхнего двора, который одновременно являлся крышей кухни и казармы, белел ровный круг с дырами пазов. Это след от круглого стола – госпитальеры любили поиграть в рыцарей короля Артура.

Так вот он, замок, ни разу не взятый штурмом. Когда армия Бейбарса практически покончила с крестоносцами на Ближнем Востоке, Крак де Шевалье еще держался. Он оставался одним из нескольких очагов сопротивления.

Египетский султан Бейбарс пришел на смену Саладдину. Непобедимый предводитель мамлюков (воинов-рабов) сам был куплен мальчиком на распродаже. Он шел как уцененный товар, так как один его глаз был с бельмом. Однако из мамлючонка вырос сильный и свирепый мужик, который перебил конкурентов и в течение беспрецедентно долгих 17 лет сидел на троне. А умер по глупости. Решив избавиться от очередного соперника, он ловко подсыпал тому яду в чашу с кумысом и предложил выпить за здоровье. Но по оплошности перепутал посудины и хлопнул собственной баланды. Уцененный товар рано или поздно даст осечку.

Весной 1271 г. Бейбарс приблизился к неприступной крепости, которую обороняла лишь горстка рыцарей-монахов.

Неимоверными усилиями он сумел разломать внешнюю стену, но за ней оказалась внутренняя, гораздо крепче первой. Догадливые монахи через сложную систему проходов устремились во внутреннюю цитадель, вмещавшую, кроме прочего, огромные запасы провизии. Султан так расстроился, что в приступе отчаяния рвал себя за бороду, а потом придумал организовать провокацию. Придворные каллиграфы изготовили письмо с приказом о сдаче за подписью Великого магистра ордена Гуго де Ревеля, и якобы верный человек доставил его в замок. Монахи приуныли. Тут Бейбарс из-под стен крепости подал голос, предложив сдаться в обмен на жизнь. И обещание свое сдержал: несколько израненных госпитальеров прошли сквозь лагерь мамлюков в сторону Триполи.

Незадолго до этого в столице графства побывали полчища монголов. Триполитанский граф наглухо запер ворота и приготовился к обороне. Монголы пожали плечами и решили вернуться позже. Но ислам покончил и с монголами, и с крестоносцами. Египетские мамлюки захватили Триполи в 1289 г.

Ветер неистово полоскал волосы и облеплял одеждой тело. Зато отсюда еще было видно солнце: оно зацепилось за край соседней горы. Облокотившись на теплые камни, мы щурились под его последними лучами и молча смотрели на воинственные руины, погружающуюся в сумрак долину, туда, где в туманной дымке терялось море. Под стенами замка отчаянно били барабаны и бубны и тянулось многоголосое нытье. «Свадьба», - объяснил гид.

Под горой уже растеклась ночь. Все втроем удовлетворенно расслабились. Ирина озорно грозила мне пальцем, я оправдывалась, что не знала, как далеко на самом деле Крак. Фади, размахивая руками, учил нас арабскому. Через час пути мы принялись делать зарядку: Ирина скручивалась в немыслимые узлы, я наваливалась на нее всем телом. Тяжело пыхтя, мы замирали в сказочных позах на несколько минут. Фади включил свет и изумленно наблюдал за этим занятием в зеркало. Когда мы, обессиленные, откинулись на сидении, он предложил развлечься, отвечая на телефонные звонки. Его мобильник звонил, не переставая, Ирина с деловым видом вещала в трубку: «Кто говорит? Ничего не понимаю». Потом болтали на ужасающей смеси всех известных нам языков и пели. Мы мрачно провыли «Ой мороз, мороз…». Фади долго молчал (видимо, был удивлен или напуган) и затянул тоскливую любимую песню своей мамы, а потом в шумной придорожной забегаловке угощал бисквитом, источающим приторный сироп.

В Дамаске вместо отеля Фади упрямо завез нас на горный хребет Касьюн, обнимающий чашу города.

таков он днем

Здесь свершилось первое в истории человечества злодеяние – Каин убил своего брата Авеля. Местные жители утверждают, что причиной убийства стала ревность: оба брата соперничали за любовь своей сестры. Эта же гора, по преданию, стала местом гибели 40 мучеников. Кто они были, мнения разделились. Одни считают, что иудеи заточили в пещере 40 христианских проповедников, которые и умерли тут от голода, другие – что мусульмане уморили голодной смертью греческих христиан. Мусульмане же чтут 40 мусульманских мучеников, которые, скрываясь от крестоносцев, вошли в гору и исчезли. Их бессмертные души вернулись в Дамаск и заселились в горожан. С тех пор они всегда среди живых: если умирает один из их носителей, душа тут же перекочевывает в только что родившегося.

Вдоль автострады тянулась бесконечная вереница автомобилей. Шумные арабские юноши и воркующие парочки толклись у бетонного парапета, под которым простерлось переливающееся и мигающее огнями море ночного Дамаска. Густо разбросаны зеленые звездочки минаретов; как живые, текут мерцающие реки улиц. Где-то справа невидная нам в темноте гора Хермон – главная вершина Голанских высот, из-за которых в 1973 г. разгорелась арабо-израильская война. Теперь израильтяне коварно наблюдают оттуда за сирийцами.

Ближе к полуночи, уже с трудом тараща глаза, мы оказались у своего «Шератона». Фади был настроен решительно: он страстно разглядывал нас и настаивал на «продолжении банкета» и завтра, и послезавтра. Но потребовал все равно не 8 долларов, которые запросил днем по незнанию, а 35.