Зимний Магаданский вечер. А может, осенний. Но с неба густо падают огромные пушистые снежинки. Тихо так падают, невесомо. Слегка кружат, крутятся. Фонари зажгли, хотя небо не совсем еще черное, оно скорее темно-синее. Снежинки в желтом треугольном луче фонарного света тоже немного желтые.
Мы едем в машине. Большой, шумной грузовой машине. Я сижу у мамы на коленках. На мне темного меха шубейка, подпоясанная резиновым ремешком с желтой металлической бляхой. Две шапки, как и пологалось для нашего сурового края. Тонкая трикотажная -нижняя, и верхняя- меховая. На руках варежки, связанные бабушкой. На резинке, как положено.
Мамины руки с тонкими длинными пальцами, всегда ухоженные и с маникюром, но без лака, держат меня . Я, крепко укутанная в меха, практически обездвиженная слоями одежды, сижу и смотрю на руки шофера. Обычные такие, мужские руки. Крутят огромный руль. Спокойно и уверенно. Наш грузовик медленно едет по свеженькому пушистому ковру. Снежиночный пух вокруг, летает, падает на все вокруг, липнет, цепляется. Тает на окне кабины грузовика.
Мама тихо о чем то незначительном разговаривает с шофером, так, перебрасываются фразами типа "как дела?". Но мне не интересно, с смотрю на руль и снежинки.
И вот мы у дома. Прямо напротив нашего подъезда грузовик остановился и мы вылезли. Прямо в белый, новый, свежий ковер. В перину из снежинок. На мне валенки. Они утонули по самое голенище в искристом пухе. Я ловлю языком снежинки, пока мама прощается и благодарит водителя. Потом мы стоим несколько мгновений под падающим пухом, слушая звук уезжающей машины и наступающую снежную тишину. "Это был твой папа..."-сказала мама.
Я совсем его не запомнила. Зато запомнила снег....