Новый спаситель
феминизм в кино, литературе, искусстве"Я очень хочу отметить день рождения Махтаб", - сказала я.
"Хорошо, но не будем приглашать никого из моей семьи, - ответил Муди. - Они грязные и воняют".
Еще несколько месяцев назад такого невозможно было бы себе вообразить.
"Пригласим Хамси с Зари, Эллен с Хормозом и Малиху с семьей".
Малиха была нашей соседкой. Она была не слишком сильна в английском, но хорошо относилась ко мне. Мы каждый день болтали, и она очень помогла улучшить мой фарси.
Этот список гостей доказывал, как изменился круг наших друзей. Муди понял, что Эллен и Хормоз пытались помочь ему выйти из кризиса. И его приглашение было немым признанием своей вины.
Махтаб хотела, чтобы я на этот раз сама испекла торт. Это было трудным заданием. Расположение Тегерана высоко в горах и массовая продукция пекарен не давали моему таланту развернуться. Торт вышел ломким и сухим, но все равно понравился Махтаб, особенно из-за дешевой пластиковой куклы, которую я посадила в центре.
В этом году день рождения Махтаб выпал на праздник, никому не нужно было на работу, поэтому мы запланировали обед вместо ужина.
Я приготовила ростбиф с традиционными гарнирами и запеченную фасоль, любимое блюдо Эллен.
Собрались все гости, кроме Эллен и Хормоза. Пока мы ждали их, Махтаб распаковывала подарки. Самым главным был велосипед, заказанный нами в Тайване за 450 долларов.
Мы тянули, сколько могли, наконец, проголодались окончательно и начали без Эллен и Хормоза. Они пришли только под вечер и были удивлены, что обед уже закончился.
"Ты мне говорила "ужин", а не "обед", - сердито ворчала Эллен.
"Уверена, что не говорила, - сказала я. - Наверное, мы неправильно поняли друг друга".
"Ты все время все путаешь, - заорал Хормоз. - Мы из-за тебя всегда приходим не вовремя". Он долго ругал ее в присутствии остальных, пока она униженно склоняла свою укутанную в чадру голову.
Эллен была одним из самых сильных моих стимулов для побега из Ирана. Чем дольше я оставалась, тем сильнее был риск стать такой, как она.
Я иногда звонила в посольство, но мой самый многообещающий контакт будто растворился в летнем воздухе. Телефон мисс Алави больше не работал. Напрасно пыталась я связаться с Рашидом, он снова отказался брать ребенка в Турцию.
Нужно было найти кого-то другого. Но кого? И как?
Я замерла над запиской, написанной неизвестным.
"Идите туда и спросите менеджера", - инструктировал меня аноним. Мне описали дорогу. Это был офис в противоположном конце города. Я не знала, успеем ли мы домой до прихода Муди. Но свобода делала меня смелой. Если что, я куплю что-нибудь для дома и объясню, что мы задержались в магазине. По крайней мере, один раз это пройдет.
Чтобы сэкономить время, я вызвала дорогое такси по телефону.
Привратница, говорившая по-английски, указала нам дорогу к нужному офису. В одном уголке мы увидели приемную с удобной мягкой мебелью. Там лежали книги и журналы.
"Почему бы тебе не подождать здесь, Махтаб?" - спросила я. Она согласилась.
Я постучала, и когда мужчина ответил, проговорила, как мне и было велено: "Я Бетти Махмуди".
"Войдите, - сказал мужчина на безупречном английском и пожал мне руку. - Я вас ждал".
Он закрыл дверь и с улыбкой подвинул мне стул. Это был небольшого роста худой мужчина в костюме и галстуке. Сидя за столом, он спокойно беседовал со мной, очевидно, уверенный в безопасности своего окружения.
Он рассказал мне, что днем он успешный бизнесмен, который внешне поддерживает режим Аятоллы. Ночью его жизнь состояла из сети интриг. Его знали под многими именами; я звала его Амаль.
"Мне на самом деле очень жаль, что вы в этой стране, - сказал Амаль без предисловий. - Я сделаю все, чтобы вас вытащить".
Он знал мою историю и хотел мне помочь. Но я уже проходила это с Триш и Сьюзанн, с Рашидом и с загадочной мисс Алави.
"Понимаете, - сказала я. - Есть одна проблема. Я не уеду без моей дочери. Если ее нельзя взять с собой, я остаюсь. Нет смысла терять ваше время - только так, и не иначе".
"Я это уважаю, - сказал Амаль. - Если хотите, я вывезу вас обеих, с условием, что вы будете терпеливы. Я не знаю, как и когда это устроится. Наберитесь терпения. Вот мои телефоны, они закодированы. Я вам объясню. Звоните днем и ночью. Я хочу слышать вас как можно чаще. Сам я вам звонить не могу, а то он будет ревновать".
Амаль засмеялся. Его настроение было заразительно.
"Хорошо", - сказала я. В Амале было что-то странным образом убедительное.
"Вы будете говорить мне телефону "как дела" или что-то подобное, - инструктировал он меня. - Если будут новости, я попрошу вас прийти".
Что-то здесь не так, подумала я. Возможно, дело в деньгах.
"Мне сказать родителям, чтобы перевели деньги в посольство?"
"Не волнуйтесь о деньгах. Я заплачу. Вернете, когда окажетесь в Америке".
Начинался учебный год. Мне нужно было сделать вид, будто я поддерживаю идею, что Махтаб пойдет в первый класс, поэтому я не сопротивлялась, когда Муди заговорил об этом.
Удивительно, но не сопротивлялась и Махтаб. Кажется, она привыкла к мысли, что будет жить в Иране.
Одним утром мы прогулялись до ближайшей школы. Она выглядела не так мрачно, как медресе "Зейнаб", благодаря большому количеству окон, пропускавшим солнечный свет. Но эта атмосфера, очевидно, ничуть не повлияла на руководительницу, мрачную женщину в чадре, недоверчиво глядевшую на нас.
"Мы хотим записать нашу дочь", - сказал Муди на фарси.
"Нет, - пролаяла она. - В этой школе нет свободных мест".
Мы с Махтаб повернулись, чтобы уйти, и я чувствовала, как Махтаб была благодарна, что не останется под присмотром этой отвратительной старухи.
"У меня нет времени идти в другую школу, - пробормотал Муди. - Я должен успеть на операцию".
"О! - сказала руководительница. - Вы врач? Тогда заходите".
Для дочери врача место нашлось. Муди сиял от этого доказательства его высокого положения.
Руководительница обсудила с нами главное. Махтаб нужна была форма: плащ, штаны и махнабе - платок, который не завязывался, а был зашит спереди, более неудобный, чем русари, но не такой ужасный, как чадра.
Когда мы вышли из школы, я спросила у Муди:
"Как она обойдется формой? Неужели они ждут, что она будет каждый день носить одну и ту же форму?".
"Другие так и делают. Но ты права. Купим несколько".
Мы вдвоем с Махтаб пошли в магазин, и я наслаждалась сентябрьским солнцем. Важная цель была достигнута: пока Махтаб будет в школе, а Муди на работе, я могу гулять по Тегерану, где мне захочется.
Через пару дней мы пошли на собрание матерей и дочерей и взяли Малиху в качестве переводчицы. С помощью ее и Махтаб я кое-что поняла.
Собрание длилось пять часов, из которых большую часть времени мы молились и читали Коран. Потом руководительница произнесла страстную речь. Она объяснила, что в школе нет туалетов, и срочно нужны деньги на постройку санузлов до начала учебы.
Я сказала Муди:
"Мы им не дадим ни копейки на туалеты, если они могут позволить себе содержать пасдаран, которые ездят по округе и проверяют, не выбились ли у женщин волосы из-под русари или не соскользнули ли чулки".
Он был другого мнения и сделала щедрое пожертвование, поэтому, когда школа открылась, она была, как и полагалось, оборудована дырками в полу.
Вскоре это стало рутиной. Махтаб рано утром шла в школу. От меня требовалось только проводить ее до автобусной остановки и встретить там после обеда.
Муди обычно оставался дома и работал в практике. Когда о нем пошла слава, у него появилось много пациентов. Особенно радовались люди облегчению, которое приносила его мануальная терапия, хотя были некоторые проблемы с осторожными пациентками. Будучи мужчиной, Муди часто звал меня на помощь, и в такие дни у меня было мало свободного времени.
Я жила только ожиданием вторников и сред, дней, когда Муди работал в больнице. Теперь я регулярно звонила Хелен в посольство. Раз в неделю отправляла письма и получала почту от моих родителей и детей. Мама не знала, сколько папе еще осталось, а тот молился, чтобы хоть раз повидать нас перед смертью.
Амалю я звонила ежедневно, как только могла. Он неизменно спрашивал о моем здоровье и добавлял: "Наберитесь терпения".
