Екатерина Белецкая - "Горькие травы: Дар"

... эта книга еще не издана. Есть вероятность, что она и не будет издана вовсе.

Мне просто повезло получить этот текст. Хотя.. нет, не "просто" - мне необыкновенно повезло. (Оговариваю сразу: текст у меня есть,но текст я не раздаю, не имею морального права, можете считать, что я вообще придумала существование этой книги )

А! Да! Поскольку книги "в бумаге" нет... поскольку обложки тоже пока нет, я вывешиваю обложку того, с чего всё начиналось - Чёрных Звёзд... не видела раньше такого варианта обложки, но хотела увидеть (именно увидеть, а не представить) схватку Ита с нэгаши, так что вот:

"Священный метод" - предыдущая часть закончилась на самой пиковой точке, на взлете, на сломе - "... даже несмотря на то что пули сейчас в клочья рвут его тело, он... Он продолжал стрелять." Можно ли было после такого спать спокойно? Тем более, что авторы дали прочесть первую главу "Дара".. и там все было очень-очень-очень сложно и безнадёжно до такой степени, что хоть волком вой... и пообещали, что "Дар" будет книгой доброй. Очень доброй книгой будет "Дар", сказали они.

Не соврали.

... расхожее мнение, что читать интересно о трагическом, сложном, об испытаниях и приключениях. О добром, размеренном и повседневном читать скучно. Так считается.

Но я вам скажу: это смотря как написать!

"Дар" очень добрая книга. Там ремонтируют квартиры, строят дома, растят детей. Жарят котлеты. Переживают за беременную жену. Встречают Новый год - как положено, с ёлкой. Там мирятся подруги, и льют дожди, там подбирают на улице котят-потеряшек.

"Дар" очень добрая и славная книга.

"Дар" читается на одном дыхании.

Он не приторный, он.. он - горькие травы: вонзается в сердце светлой грустью - "все хорошо.. почему раньше не было так хорошо... или было... мы просто забыли..."

Горькие травы, беседка на двенадцати столбах, девочка с пушистыми фэбовскими ресницами ("Кет, а когда в "Лучшем месте" Фэб ушёл, ты знала, что он вернётся? - Вот всё тебе расскажи... Ну, допустим - знала")... Горькие травы, воспоминания о светлом, когда затонула "стрела", когда вокруг свинцовое мартовское море... Горькие травы, Бертик, яблочный джем, Семеиз и отросшие прядки, падающие на глаза.

Вся эта серия - горькие травы, восторг на грани боли, светлые слезы, которые значат больше слов.

И еще - потрясающий, очень "мой" юмор, легкий тект (который возвращается к нам в "Насмешниках"... но это уже совсем другая история).

Нет, я не удержусь и покажу кусочек текста ...чуууууть-чуть

"- …да нормально всё, - послышался из-за двери голос Скрипача. В голосе звучало едва ли не ожесточение. - Петр Алексеевич, правда, нормально. Мы…

Скрипач не договорил.

Дверь бытовки распахнулась, и на пороге предстал тот, кого Кир и Берта меньше всего ожидали увидеть - генерал Дорохов собственной персоной. Большой, грузный, он был одет в промокшую плащ-палатку, с которой сейчас капала на пол вода, в руках Петр Алексеевич держал мощный электрический фонарь. За его спиной маячил Скрипач, которому войти так и не удалось, потому что узкая дверь оказалась перекрыта почти полностью.

Дорохов замер на пороге, уставившись на сюрреалистическую картину, которая предстала перед ним внутри небольшого помещения. Глаза у него полезли на лоб.

Посмотреть было на что.

В шатком неровном свете керосиновой лампы перед генералом предстало следующее.

На одной продавленной кровати с панцирной сеткой сидело нечто, напоминающее бабу на чайник - при ближайшем рассмотрение это оказалась Роберта Михайловна в двух телогрейках и под одеялом. На второй такой же кровати лежало что-то непонятное, а рядом с этим непонятным сидел на трехногой ветхой табуретке незнакомый черноволосый рауф, тоже в телогрейке. Еще один рауф, более чем хорошо знакомый, стоял рядом с крошечным столиком, на котором горела спиртовка, и с недоумением смотрел на вошедших.

- Добрый вечер, Петр Алексеевич, - поздоровалась вежливая Берта. - А зачем вы к нам?

Наконец, генерал обрел дар речи.

- Это что еще за на хрен?.. - сиплым басом спросил он. - Кир, ты же погиб.

И еще вот это покажу - обожаемое:

"Берта явно нервничала.

Ит не мог понять, почему.

- Как съездили? - спросила она.

- Неплохо, в принципе, - пожал плечами Ит.

- Хорошо, что неплохо. Отдохнули?

- Немного. Берта, в чем дело? - решился он, наконец.

- Ит, я беременна. Четыре недели.

- От кого? - спросил Ит.

И только спросив, сообразил, что сказал.

Берта подошла к нему, со всей силы влепила пощечину, потом обошла его, замершего посреди комнаты как статуя, и вышла прочь."