Великая Среда
Посты и постные дниВ среду Страстной седмицы вспоминаются два события: предание Господа Иисуса Христа Иудой и помазание Его миром.
У. Холл. Грешница у ног Христа
Все мы хорошо знаем эти события в изложении Евангелий… Ночь на среду Господь провел в Вифании. Здесь, в доме Симона прокаженного, в то время, когда в совете первосвященников и старейшин было уже решено взять Иисуса и предать Его смерти, «остановить» Его, некая «жена грешница» возлила драгоценное миро на главу Спасителя и тем уготовала Его на погребение, как пояснил Он Сам. Здесь же, в противоположность ее бескорыстному поступку, родилось в душе Иуды, одного из двенадцати учеников Спасителя, преступное намерение предать своего Учителя и Господа. Причем , читая, мы с вами понимаем: это намерение родилось в сердце Иуды не вмиг, «ни с того ни с сего» — эпизод с «гибелью мирной» , нелогичный, эпатирующий поступок женщины, публично воздавшей Иисусу царские почести (царские, да, но насколько и в самом деле — царю?! Почести, да – но ведь подобающие царю — мертвому?!…) — стал последней каплей для Иуды. Скупые строки Евангелия дают понять: этот момент для Иуды стал переломным. Вне себя — от возмущения ли, от крушения каких-то своих планов и надежд, от чего-то еще – он решился.Решился сделать то, что, возможно, давно уже приходило ему в голову –предать Учителя в руки правосудия, «принять наконец меры»…
Мы знаем: за века есть много толкований того, почему Иуда предал Христа. Толкований самых разных: кто-то пытался оправдывать и возвысить Иуду (вспомним бурление умов вокруг повести Даниила Андреева, статьи «Два избранника» о. Сергия Булгакова, недавно нашумевшего так называемого «Евангелия от Иуды», и так далее), мол, Иуда провиденциально послужил великому замыслу спасения – но мы с вами , люди простые, открыв сии толкования, пожмем плечами, закроем их и отодвинем подальше: во-первых, такое объяснение явно отдает магизмом и эзотерикой, в которой не важны живые люди, а важны Высшие Механизмы, люди же предстают не чадами Бога Единого, а функциями, условными пешками на шахматном поле (в этом взгляде, кстати, вслед за человеком отрицается как Отец — и Бог Единый….).
Богочеловек Христос, Иуда, ученики, первосвященники и книжники – это всё живые люди, и Евангелие – не эзотерический трактат о тайнах мироздания, не инструкция для мистагогов и «посвященных», а исторически точное, по-человечески простое свидетельство о конкретно происшедших событиях в жизни живых людей. Живой человек – он не детерминирован, не зависим ни от богов и их великих замыслов, ни от звезд и планет, ни от «арканов таро», он, несмотря на тысячи вещей, над ним, таким смертным и слабым, довлеющих – все-таки свободен и волен поступать как хочет… А во-вторых, мы с вами, не мудрствуя лукаво, понимаем , что мысль о мессианской роли Иуды, якобы наиболее близкого к Иисусу, как никто понимающего Его и помогающего Ему исполнить высшее назначение, звучит, по-простому-то, по-человечески, весьма гаденько: любить кого-то и ради этой любви послать его на смерть … это, уж простите, извращение. По крайней мере – не-христианство.
В данном контексте смысл христианства прост: ради высших соображений, ради спасения и блага многих, я могу пойти на смерть – сам. Но там, где я готов, ради тех же высших целей, послать на смерть другого – всё спасение, благо и христианство кончаются. И весь сказ. (Об этот «сказ», как мы знаем, о его простоту и бескомпромиссность сломалось и продолжает ломаться немало «спасательных» идеологий века и мира сего…).
Есть и другие толкования, высказанные отцами церкви: что Иудой владело сребролюбие, или что им владела гордыня, в том числе – гордыня патриотическая, он мнил Иисуса – Машиахом в традиционном иудейском смысле, что мол тот станет победительным царем Израиля, который разобьет врагов, воссядет на трон, а ученики будут у него первыми министрами… И то, и другое толкование – вполне верны, и они вполне дополняют друг друга, укладываются в психологический портрет предателя. Они верны и потому, в том числе, что по-человечески весьма просты и достоверны: поставим себя на место Иуды…
Ах, мы восклицаем: «Что вы, что вы! Как можно ставить нас, истинно православных, на место Иуды!…». Мы не такие, нет? Что ж, поставим в вышеописанную евангельскую ситуацию вместо Христа – Церковь. Мы так свято веруем, что Церковь должна быть победительна, сильна, богата, что на ней должно зиждиться государство и вся, яже в нем: мораль, образование, политика, экономика, и «торжество православия» выразится в том, что все его недоброжелатели, «осквернители чувств верующих», будут перевоспитываться в лагерях под надзором полиции. Мы свято ждем, что вера православная должна нам приносить уверенность в завтрашнем дне, здоровье, благополучие, успех, решение всех проблем. Мы так многого ждем от Церкви – и вдруг, к своей досаде, обнаруживаем, что Церковь Христова – это что-то совсем другое, что она далека от идолов успеха и победительности, что она идет на верную смерть и на крест…
И это для нас, для многих из нас – серьезное испытание. Испытание на зрелость. Испытание «преполовения жизни». Кризис, высшая точка, Великая Среда. День, в который Иуда, вслед за прочими учениками, видит: не остается ничего, ни силы, ни славы, ни тех же денег, ни вековечной иудейской надежды на мессианскую иудейскую победу, ничего из того, на что можно положиться, на что он надеялся, вступив в общину близких к Иисусу. И Иуда, чувствуя себя оскорбленным и обманутым в заветных надеждах, выходит вон, идет искать выход, «спасать ситуацию» так, как он ее видит…
Тот, кто назвал себя «Учителем», оказался – не Машиахом, на Него нельзя делать ставку. Он обманул надежды. Провалил великое дело… И Иуда делает свой выбор: следуя за своей мечтой и идеей, за иллюзиями и похотями своего «я», идет предать Иисуса. Почему другие ученики не последовали за ним? Да всё очень просто: у них тоже не осталось ничего, но остался Сам Иисус. Превыше идеи о царстве Машиаха и всего прочего (хотя и они всего этого чаяли, ведь и они воспитаны как правоверные иудеи) они полюбили Самого Иисуса. Они – такие же смертные, слабые, грешные, как все человеки, как тот же Иуда, мало понимающие великие замыслы Учителя, впоследствии, как мы знаем, в страшную гефсиманскую ночь растерявшиеся и разбежавшиеся – все-таки выбрали то, чем горело их сердце: любовь. Ту самую любовь, о которой – не о конфессиональной принадлежности и всем таком, но о любви – сказал им Учитель: по ней все будут видеть, что вы – Мои ученики…
По преданию, Иуде было примерно столько же земных лет, сколько Христу. «Земную жизнь пройдя до половины», в страшную среду, в день кризиса, один, движимый страстями самости, пошел искать «своего», чаемого – Другой же , скорбя и стеня, прося : «Да минует Меня чаша сия..», но предавшись не Своей воле, а воле Отца, пошел на крест и смерть, на позор и неудачу…
.... Каждый из нас , числящих себя в Церкви Христовой, приходит к этому своему «преполовению», к тому моменту жизни, когда мы оказываемся в сумрачном лесу, и на нас, как на Иуду, бросается и волчица сребролюбия и житейского успеха, и пантера гордыни, великодержавной и правоверной, и еще много других хищников… И мы тоже делаем свой выбор – куда именно нам идти из этого «сумрачного леса». Понимая, что это испытание предстоит каждому из нас, именующих себя христианами, что суть страшного предательского события – не только в Иуде, но и в вере, чаянии, духовном устроении каждого из нас, выборе «единого на потребу» каждого из нас, в песнопениях богослужения Великой Среды Церковь Христова обращается, снова и снова, к душе каждого человека — и говорит от имени каждой души: «Грехов моих множества, и судеб Твоих бездны кто изследит? Душеспасче Спасе мой, да мя Твою рабу не презриши, иже безмерную имеяй милость».
Самая известная стихира этого дня написана .
Господи, яже во многия грехи впадшая жена, Твое ощутившая Божество, мироносицы вземши чин, рыдающи миро Тебе прежде погребения приносит: увы мне глаголющи! яко нощь мне есть разжжение блуда невоздержанна, мрачное же и безлунное рачение греха. Приими моя источники слез, иже облаками производяй моря воду. Приклонися к моим воздыханием сердечным, приклонивый небеса неизреченным Твоим истощанием: да облобыжу пречистеи Твои нозе, и отру сия паки главы моея власы, ихже в раи Ева, по полудни, шумом уши огласивши, страхом скрыся. Грехов моих множества, и судеб Твоих бездны кто изследит? Душеспасче Спасе мой, да мя Твою рабу не презриши, иже безмерную имеяй милость
(Женщина, впавшая во многие грехи, Твою ощутившая Божественную сущность, приняла чин мироносиц, рыдая, приносит Тебе миро прежде погребения, говоря: О, горе мне! Ночь мне невоздержанного блуда, мрачная и безлунная ночь греха. Приклонись к моим сердечным воздыханиям, Приклонивший небеса несказанным Твоим истощанием, да облобызаю пречистые Твои ноги, шаги которых Ева в полдень в раю услышав, в страхе скрылась, и отру их своими волосами. Множество грехов моих и бездну судеб Твоих кто исследует? Спаситель души моей, имеющий безмерную милость, не презри Твою рабу.)
В этот же день в последний раз поется тропарь «» и ексапостиларий «Чертог Твой вижду, Спасе мой, украшенный».