Глава из книги (о смысле жизни)

Читаю сейчас книгу… кто любит подумать о смысле жизни, будет интересно...

ОТЦЫ

ЭНОН I

В пятнадцатый день весны войско Властителя Шести Земель вторглось в область Спиртем. Многие бежали из Спиртема на север и юго-запад; многие выходили навстречу войску Властителя и становились на колени; были и такие, которые брали оружие и оборонялись. Бежавших не преследовали; склонившихся не пленяли; оборонявшихся убивали без пощады. Совет Лучших сдался весь; они и тех, кто хотел обороняться, убеждали покориться. Они говорили: «Нет силы, которая могла бы противостать войску Властителя Шести Земель. Лучше покориться, и не лишать своих детей отцов». Так войско Властителя увидело там позорное зрелище: всё войско области Спиртем построилось в боевые порядки и сложило оружие и знаки, носимые на древках. И область Спиртем не была разорена, а из имущества каждого жителя была взята четвёртая часть, и в область был поставлен от Властителя наместник. Властитель же с тех пор стал именоваться Властителем Семи Земель. В области Спиртем жил Учитель Илан со своими учениками. Жили они обособленно, селением из пяти домов: три семьи, пятеро вместе и Учитель. Когда туда явились солдаты Властителя, все они собрались вместе и стояли, ожидая, что будет. И солдаты не знали, что с ними делать, — потому что они и не выказывали покорности, и не бежали, и не оборонялись. Их взяли и привели к сотенному; а тот, не желая вникать в дело, велел отвести их к пятисотенному. Пятисотенный, не видя в них страха, велел доставить их к начальнику левого крыла. Тот подивился им и разместил их в одном из больших селений, а Учителя, как главного среди них, отправил к наместнику. Наместник заключил его под стражу, а тем временем распорядился узнать, что за люди. Ему сказали, что это люди добрые, вреда никому никогда не чинившие, а главный их — человек великой мудрости. Тогда наместник велел привести Учителя и спросил его, верно ли, что он — Илан; и он подтвердил. Тогда наместник спросил: «Что же ты не сокрушаешься; или вам не жалко ваших домов и имущества?». Илан ответил: «Всё наше при нас». Наместник сказал: «Что же оно и где: покажи». Илан ответил: «Если бы ты мог перевернуть глаза наоборот, тогда, может быть, и увидел бы». Тогда наместник рассердился и спросил: «А нужна ли вам жизнь?». Илан ответил: «Жизнь нужна». Наместник сказал: «Так выбирай: либо я сохраню жизнь тебе, но велю убить твоих собратьев, либо сохраню жизнь им, но убью тебя». Илан ответил: «Убей меня». Тогда наместник приказал выдворить его учеников вместе с их семьями за пределы Спиртема; и это было исполнено. Самого же его не убил, но вместо этого отправил в обозе с добычей ко двору Властителя. И в его послании Властителю было среди прочего сказано: «И вместе с прочим посылаю тебе, господин, здешнего мудреца. Сколь он мудр, о том не сужу; а верно то, что он всё равно что мертвец, — ибо своею жизнью выкупил у меня жизни своих собратьев. Не прогневайся, господин, на меня за то, что я шлю к твоему двору сей труп; но я доволен тем, что отыскал такого, который и мёртвый стоит многих живых».

ЭНОН II

Добравшись до столицы Властителя, начальник обоза не знал, что делать с Иланом. Он отвёл его в темницу и велел приковать к камню; повелеть же кормить его не мог, — а человеку, ведающему темницами, о нём не сообщил. И Илан голодал там четыре дня. Властитель же, осмотрев добычу, вспомнил и о нём, и повелел привести его на пир. Илана искали, но найти не могли; тогда послали за начальником обоза, — но он уже отбыл с отрядом солдат обратно в Спиртем. Управитель дворца отрядил за ним человека, и тот нагнал его и узнал об Илане, а затем возвратился и указал, где он. Илана взяли и спешно обрядили в новую одежду, а потом отвели на пир. Там его подвели к Властителю; и Властитель разглядывал его; и прочие, кто там был, тоже разглядывали его. Потом Властитель сказал ему: «О тебе говорят, будто ты — мудрец». Он ответил: «Не верь им. Разве они мудрецы, чтобы судить о том, кто мудр, а кто — нет?». Тогда Властитель сказал: «Так ты не мудрец?». Илан ответил: «Кто может судить о другом, мудрец он или не мудрец?». Властитель сказал: «У меня есть свои мудрецы: это те, кого я признал за таковых». Илан сказал: «Для червя и паук — мудрец». Тут бывшие в зале возмутились; Властитель же спросил Илана: «Так мудрец ли ты или нет?». Он ответил: «Глаз видит всё, — а себя не видит». Тогда Властитель сказал: «Выходит, я не смогу узнать, мудрец ты или нет». Илан сказал: «Если не хочешь оказаться глупцом, не верь на слово тому, кто называет другого глупцом; а если не хочешь оказаться ещё большим глупцом, не верь на слово тому, кто называет другого мудрецом». Властитель спросил: «Кто же ты?». Он ответил: «Я — Учитель тех, кто желает быть моими учениками». Властитель спросил: «Для учеников ты — Учитель; а для других кто?». И он ответил: «И для них я — Учитель своих учеников; а если нет — тогда и вовсе никто». Властитель сказал: «Как можно быть никем?». Илан ответил: «Не будь ты Властителем, разве кто-нибудь заметил бы тебя?». Тут бывшие в зале стали гневно восклицать и требовать его смерти; Властитель же велел им молчать. Потом он спросил Илана: «Чему же ты учишь?». Тот ответил: «Истине». Властитель спросил: «Что же она такое?». Илан ответил: «День и ночь сменяют друг друга: это — Истина; идёт дождь: это — Истина; из семени граната вырастает гранатовое дерево: это — Истина». Властитель сказал, усмехнувшись: «Неблагородна же твоя наука». Илан ответил: «Благороднее её нет. Повели после дня быть снова дню, а не ночи; повели дождю идти или не идти; повели из гранатового зерна вырасти не гранату, а кипарису. Я учу о том, что сильнее власти всех властителей всех земель, вместе взятых; если знать это, то и сам станешь столь же сильным. Как же ты говоришь, что моя наука неблагородна?». Властитель задумался, а после сказал: «Так ты сильнее меня?». Илан ответил: «Сильнее». Властитель сказал: «Я могу приказать убить тебя или сделать с тобой что-либо другое, что захочу». Илан ответил: «Ты можешь и дерево свалить, — но заставить его поклониться тебе не сможешь». Тогда Властитель сказал: «Я могу сломить тебя пытками». Илан ответил: «Я ведь уже пошёл на смерть; а что мёртвому пытки?». Властитель сказал: «Я дарую тебе жизнь; что скажешь теперь?». Илан ответил: «Если даже смерть меня не одолела, то пыток ли мне бояться?». Властитель сказал: «Сказать «гора» легко, — но трудно взобраться на гору». И он повелел подвергнуть Илана пыткам; и повелел сделать это так, чтобы не допустить его смерти. И его пытали всячески; но он не пожелал склониться перед Властителем. Через три дня Властитель пришёл к нему; а он лежал, обессилевший и изувеченный. И Властитель сказал ему: «Верно ли, что твой дух не сломлен?». Он ответил: «Мой дух воспарил к небу и взирает на тебя оттуда». Властитель сказал: «Мне следует покарать палачей за то, что они дурно сделали свою работу». Он ответил: «Покарай лучше себя за то, что хотел от них невозможного. А меня теперь вели убить: на что я тебе?». Властитель возвратился в свои покои и призвал к себе управителя дворца. И он приказал ему отвести Илану помещение во дворце, и лечить его; и чтобы делали это те же лекари, которые лечат его самого. И это было исполнено.

ЭНОН III

Когда Илан оправился от увечий, Властитель пришёл к нему и говорил с ним. Он сказал ему: «Ты достоин большего, чем мои мудрецы; однако же я не понимаю тебя. Их я понимаю: они боятся богов и боятся меня, и хотят быть почитаемыми и сильными, и жить в достатке. Каков же ты? Такая сила духа не бывает порождена одним лишь упрямством. А у тебя ничего нет; даже жизнь, и ту ты должен был утратить. Ради чего же ты претерпел пытки; в чём мера твоих поступков?». Илан ответил: «Мера их во мне. Я знаю, каким надлежит быть человеку, — и моя воля служит моему знанию. Лев скорее умрёт, чем согласится стать крысой. Так и я: моя сущность мне дороже жизни». Властитель спросил: «Что же тебе в твоей сущности; чем она хороша?». Илан ответил: «Как птица объяснит ящерице, что такое полёт? Однажды ящерица упросила птицу показать ей, что значит летать. Птица схватила её, подняла к небу и бросила вниз. Некоторое время ящерица наслаждалась полётом, — а потом разбилась о те же камни, по которым прежде бегала». Властитель выслушал его и ушёл, ничего не сказав. Через день он пришёл опять и сказал Илану: «Если ты — птица, то где небо, в котором ты пролагаешь путь для своего полёта? Если твоё небо — в тебе, то тогда ты подобен плоду, в котором целый мир сокрыт, как косточка. Что же ты за человек?». Илан ответил: «Что бы ответил ты сам, если бы тебя спросили, что ты за человек? Тебе пришлось бы рассказать о державе, которой ты правишь, и обо всей своей жизни, и о людях, которые тебя родили, и ещё много о чём. Как же я изъясню тебе себя, не описав всего того, что во мне? А если во мне целый мир, то сколько же дней тебе придётся провести, слушая меня? Да и я не желаю развлекать тебя напрасными речами. Убей же меня или отпусти». Властитель в ответ на это сказал: «Если бы властитель многих земель потворствовал напрасным делам, он не был бы властителем. Бремя власти тяжело; где взять силы на напрасное и ненужное? Что мне не нужно, того я не сделаю. Я видел разных людей: а подобных тебе не видел. Сила твоя велика; только глупец не захочет узнать что-нибудь о такой силе. Открой мне её истоки». Илан сказал: «У кого есть свой источник, тому не нужен чужой». Властитель ответил: «Нелегко мне просить тебя. Ни пыток, ни смерти ты не боишься, — и я не могу тебя принудить; но отпустить тебя мне жаль. Купи же себе свободу, чтобы не остаться здесь на годы, до самой старческой смерти: поговори со мною несколько дней, и я тебя отпущу. Обмана не опасайся, — ибо властитель многих земель не падёт до презренного обмана». Илан сказал: «Обмана я не опасаюсь, потому что уже достаточно узнал тебя. Свобода мне нужна; но ей нет цены, и я не могу купить её у тебя. Да и той свободы, которую я имею в себе, мне достаточно для жизни: ведь во мне — просторы небес. Пусть же я останусь здесь, как ты сказал». Тогда Властитель задумался и долго сидел молча. Потом он сказал: «Если так, то я отпускаю тебя. Ради пользы я жесток; а без пользы жесток только глупец, трус или безумец. Итак, ты свободен; я же удовольствуюсь тем, что успел от тебя услышать». Сказав так, он встал, чтобы уйти; и тогда Илан сказал ему: «Постой. Хотя ты и жесток, но я вижу, что ты — из лучших людей. Ум твой остёр, а совесть не слепа. Я буду говорить с тобою; может быть, потом и польза обнаружится». Властитель сказал: «Завтра тебя приведут в мои покои». Илан ответил: «Нет; ты сам приходи сюда, когда пожелаешь». Властитель ответил: «Пусть будет так, — ведь это я хотел тебя видеть, а не ты меня». И прежде чем он ушёл, Илан сказал ему: «Вот тебе моё первое слово. Сила побеждается другой силой, — а у доброго намерения врагов нет. Доброе намерение не вершит дурного; если ты хочешь доброго, то не начинай его со зла. Жестокость прибереги для тех, от кого сам ждёшь жестокости». И Властитель оставил его.

ЭНОН IV

Властитель пришёл к Илану и сказал ему: «Расскажи мне о человеке. Хочу знать, что он такое, — ибо не могу понять его сущности. Один достоин презрения, а другой — преклонения; как же так: ведь сущность — одна? Есть львы, а есть шакалы; одни — одно, а другие — другое. Человек же может быть львом, а может быть шакалом, — хотя облик один. Как же верно понимать человеческую сущность?». Илан ответил ему так: «Лев рождается львом, шакал — шакалом; каждый из них подобен обожжённому сосуду, который таков, каким сделал его мастер. Обожжённый сосуд не переделаешь: каков он есть, таким ему и быть. Человек же рождается подобным комку сырой глины; он и глина, и мастер. Зверь не может по своему произволу стать иным, — а человек может. Бывает, у добрых родителей вырастает дурной сын, а бывает, у дурных родителей вырастает сын добрый. Человек — сам себе мастер: каким он вылепит себя, таким и будет. А всё дело тут в разумении: по нему и лепка». Тогда Властитель спросил: «В чём же суть разумения?». Илан ответил: «Есть хорошее и есть дурное. Один хочет, чтобы было хорошо то, чему надлежит быть благим, а другой хочет, чтобы оно было дурно, и в том ищет себе выгоду. Один голодает сам, но кормит своих детей, а другой отнимает у своих детей пищу. Первый поступает хорошо, а второй дурно; первый ищет хорошего в хорошем, а второй мерой хорошего почитает себя. Вот в чём суть: один старается ради блага, а другой — ради себя. Один умрёт сам, но выкормит детей, другой же себя любит больше, и погубит их, чтобы спасти себя. Первый — добрый человек, а второй — дурной. В этом — суть разумения: разумеет ли человек, что он существует для чего-то, или он разумеет, что что-то существует для него. Первый будет кормить детей своим телом, а второй сам будет их пожирать». Властитель сказал: «Вижу справедливость твоих слов. Но иной и детей своих любит, и державу, — а всё равно плох». Илан ответил: «Иной любит детей ради того, чтобы опереться на них в старости, а державу — ради того, чтобы она его защищала. Любовь ради выгоды — не любовь, а торг. Такой любит всё же ради себя; его себялюбие рядится в одежды любви. Любовью не торгуют, и в долг её не дают. Кто желает делать это, тот дурной человек». Властитель спросил: «Чего же должен желать человек для себя?». Илан ответил: «Чистоты. Чистота есть неосквернённость злом; наилучший человек тот, кто чист. Вот первое, что надлежит понимать человеку: он мал, а мир велик. Его не было, — а мир был; его не будет, — а мир будет. Только глупец не поймёт, что не мир существует ради человека, но человек — ради мира. Человеку надлежит вершить добро, чтобы мир был хорош. У зверя нет сил, чтобы сделать мир лучше, — а у человека есть. Тем он и отличен от зверя; в том и его предназначение. Он может обустроить мир, как обустраивает своё жилище. Чем лучше жилище, тем лучше в нём живётся; чем лучше мир, тем лучше живётся людям и прочим его насельникам. Дурной человек чинит зло миру и людям, радея о своей выгоде; добрый человек радеет о благе мира и людей. Но разве сможет он вершить благо, если сам не будет хорош? Поэтому человеку надлежит радеть о своей чистоте, — ибо через неё он доставит благо миру и людям. Итак, вот в чём суть чистоты: если заботиться о себе, то так, чтобы забота эта была на пользу миру». Властитель спросил: «Почему же не о себе надлежит радеть, а о мире? И разве под силу человеку обустроить мир, и как это сделать?». Илан ответил: «Мир есть тело, а всё, что есть в нём, есть его члены. И человек есть один из членов этого тела. Если каждый из членов тела будет заботиться обо всём теле, то тело будет живо и здраво; если же члены его не будут заботиться о нём, оно умрёт. Человеку дана великая сила; ни у камней, ни у вод, ни у деревьев, ни у зверей нет такой силы. А какой из членов тела сильнее в своих умениях, тот больше о теле и заботится. Человек потому и человек, что он таков; и дело его заключается в том, чтобы заботиться о мире. Мир — это всё равно что дом его, и семья, и держава; если он сумеет доставить благо своему дому, своей семье и своей державе, то через это будет благо и ему самому. Если же он погибнет через свои труды, то его дом, семья и держава останутся его детям; а если не детям, то другим людям. Если же дом, семья и держава погибнут, то погибнет и он, и его дети, и другие люди. Поэтому нужно не жалея себя радеть о благе мира. Обустроить же мир человек может через ту силу, которая ему дана. Одно он вершит зримо, а другое незримо, — ибо не всё в мире зримо, как не всё зримо в человеке. Плоть вершит зримо, а ум и чувства — незримо: однако же их вершение велико. Так человек, соблюдающий себя в чистоте и вершащий благо, обустраивает мир. Мир живёт долго, а человек — кратко; мир обустраивает добро, вершимое поколениями. Если бы все вершили благо, и если бы нашёлся такой человек, который прожил бы столько, сколько живут сто поколений, то он воочию бы увидел обустройство мира. Но благо в мире смешано со злом, — ибо таковы деяния людей. Оттого и доброго обустройства мира не видно; что же будет доброго, когда одни строят, а другие рушат?». Властитель спросил: «Верно ли я понял, что из людей одни хороши, а другие плохи потому, что одни соблюдают своё предназначение, а другие не соблюдают?». Илан ответил: «Верно. Человек велик, потому что предназначение его велико; кто не соблюдает предназначения человека, тот ничтожен и жалок. Властелин зверей слаб в воде, а властелин рыб — на берегу; так и человек, сошедший с пути человека, либо жалок, как козёл с перебитым хребтом, либо опасен, как взбесившийся шакал. Все беды людей — от пороков, а пороки — от утраты верного пути. Человек, пренебрёгший путём человека, утрачивает свою человеческую сущность, — и тщетно ждать от него деяний, достойных человека. Если бы люди знали, какое счастье и наслаждение быть человеком, они перестали бы искать счастье в вымыслах, а наслаждение — в низменных страстях. Тогда не было бы дурных людей, недостойных поступков и горя». Властитель спросил: «Верно ли я понял, что от достойного человека мир становится лучше, подобно тому, как от целительного снадобья укрепляется тело? И верно ли я понял, что в том и заключается сущность человека, чтобы быть таким? И верно ли я понял, что подлинный человек тот, кто живёт ради блага мира?». Илан ответил: «Верно и первое, и второе, и третье. Человек столь велик, что мера его величия — благо всего мира, и оно же — мера его счастья. Только желание столь великого блага достойно человека, и только такие деяния его достойны, и только такое счастье его достойно. Если бы было не так, то человек был бы тварью наподобие мухи, а не человеком». Властитель выслушал его и ушёл, задумавшись.

ЭНОН V

На другой день Властитель сказал Илану: «Твои слова проникли в мою грудь. Если таково подлинное величие человека, то вот в чём причина того презрения, которое испытываешь, когда видишь низкого человека: это живая плоть сторонится падали». Илан сказал: «Лучшее не мертво и в дурном человеке, — поэтому низкие люди презирают друг друга. Есть люди, которым отвратительно зло в других, — а добро в других для них и вовсе хуже зла. Такие всю жизнь бегут от себя, боясь себя увидеть, — потому что знают, что если увидят себя подлинных, то повредятся в уме от ужаса и отвращения. Это оттого, что даже в них лучшее не мертво. Нет такого человека, в котором не осталось бы ничего от благого величия. Подлинное благо не умирает: его можно отвергнуть, но нельзя убить». Властитель сказал: «Ты говорил о счастье быть человеком; я полагаю, оно тебе ведомо». Илан ответил: «Поистине, так». Властитель спросил: «Каково же оно?». Илан ответил: «Каково на вкус небо, залитое светом солнца? Ты видишь, что в сравнении с этим счастьем даже смерть ничтожна. Вот что я скажу тебе. Разве устрашится ночной тьмы тот, кто имеет солнце в самом себе? Разве устрашится голода тот, кто имеет в самом себе все плоды мира? Разве устрашится темницы тот, кто имеет в самом себе все просторы земли и небес? Что для такого могущественный властитель, если он сам в себе ему не подвластен? Ничем нельзя устрашить подлинного человека, потому что нет ничего, что было бы сильнее его. Силу он черпает в себе, ибо он и мир — одно. Вся сила мира — в нём, и вся красота мира, и вся благость. Всё, что есть доброго, — всё содержит он в себе. Иной наелся — и уже счастлив; каково же счастье того, кто имеет в себе все блага мира? Иной бьётся до смерти за толику золота, другой рискует жизнью за ночь наслаждений с женщиной; как же мне не пойти на смерть за то, что я имею в себе? Пока я чист, мир пьёт мою чистоту и животворится ею, словно целительным снадобьем; как же мне оскверниться? Подлинный человек есть средоточие всех благ, — поэтому оскверниться он не может. И он не может быть несчастен, — ибо что ему надо, то есть в нём самом, а чего не надо, того в нём нет. Но страдания ему ведомы. Сам он — для мира; поэтому от себя он не страдает, — но страдает от страданий мира. Сам себя он не уязвляет, потому что в нём нет зла; и уязвление чужим злом ему не страшно, потому что благо, пребывающее в нём, сильнее. А страдает он от страданий мира, — ибо ощущает их как свои. Сколько блага в мире, всё оно — в нём; и сколько страданий в мире, все они — в нём. Но чем он лучше, тем больше из него изливается силы, исцеляющей страдания мира. Кто страдает ради того, чтобы не оскверниться, тот становится чище; чистота его целит страдания мира, — и от этого и его страдания становятся меньше. Если бы были поражены страшными болями все суставы твоего тела, а ты мог бы исцелиться, заплатив за это утратой мизинца, — разве ты не согласился бы? Так и подлинный человек: разве он не согласится претерпеть муки или принять смерть ради того, чтобы облегчить страдания мира? Это — великое благо; и наслаждение от него столь велико, что в сравнении с ним все страдания ничтожны. Разве мать, принимающая страдания и смерть ради спасения своих детей, не счастлива тем, что дети её спасены, и разве она не наслаждается этим? Каково же счастье и наслаждение того, кто облегчает страдания целого мира? Высказать это невозможно. Разве мог я оскверниться ради избавления своего тела от страданий, и при этом утратить столь великое счастье? Кто же пожертвует всем телом ради спасения одного мизинца? А суть всего этого — в том, что подлинный человек живет ради мира. Низкий же человек благу мира предпочитает блага ничтожные либо мнимые, — и потому его страдания всегда больше его счастья». Властитель сказал: «Поистине, это так и есть. За всю свою жизнь я не видел ни одного счастливого человека. Теперь скажу, что не видел никого счастливее тебя. Скажи мне о том, как люди уязвляют сами себя». Илан сказал: «Они уязвляют себя так же, как человек, который, ощутив голод, не идёт собрать плодов, но режет и пожирает собственное тело. Я сказал тебе, что величайшее счастье — не в богатстве, не во власти и не в удовлетворении плотских страстей. Оно — в чистоте и в деяниях на благо мира. Чистым может сделать себя всякий, и всякий может вершить благо. Это может любой, — потому что само предназначение человека заключается в этом. Один человек может воспрепятствовать другому обрести богатство, власть или удовлетворить плотские страсти, — но помешать обрести то благо, о котором я говорю, не сможет. Люди же пренебрегают тем великим, что могут обрести непременно, а желают того ничтожного, что едва ли могут обрести. И ради этого они вершат зло и губят других, и сами страдают. Если же что и обретут, то не умеют употребить его во благо. А то, что они мнят благом, на деле есть зло; и оно обрекает их на страдания и губит. И у них нет ничего, что облегчило бы их муки и сделало бы их гибель не напрасною. Так люди сами обрекают себя на страдания и позорную смерть». Выслушав Илана, Властитель ушёл, и не возвращался шесть дней.

ЭНОН VI

Придя к Илану, Властитель сказал ему: «Я словно бы болен от твоих слов. Грудь мою давит скорбь, а мысли царапают ум. Вот что ты сделал; что же теперь?». Илан сказал: «Радуйся. Мертвецы не знают страданий; стало быть, ты не мёртв». Властитель сказал: «Разве живут для страданий? Разве не лучше умереть тому, кто не может иначе избежать страданий?». Илан ответил: «Разве человек всеведущ? Верно ли он знает, что страданий избежать нельзя? Что, если он умрёт по незнанию, — хотя мог бы жить? Вот подлинная беда! Я говорю тебе, что каждый может достичь того, о чём говорил я в последнюю нашу встречу. Не может быть такого, чтобы смерть следовало предпочесть страданиям, — ибо нет таких страданий, которые были бы сильнее человека. Ты же радуйся, — ибо и я у тебя нахожусь не напрасно, и ты у меня находишься не напрасно». Выслушав его, Властитель ушёл. На другой день к Илану пришёл высокопоставленный воин. Почтительно поклонившись, он сказал: «Господин повелел отпустить тебя. Он повелел вывести тебя за пределы его владений и там оставить». И Илан пошёл за ним. Тот воин с полусотней солдат повёл его к границе; шли они четыре дня. На пятый день их нагнали два бегуна-вестника. Они поклонились Илану, и один из них сказал ему: «Господин хочет, чтобы ты вернулся. Если же вернутся не пожелаешь, то он просит тебя обратно хотя бы для того, чтобы попрощаться». Илан ответил: «Если он хочет, чтобы я вернулся, то я вернусь». И те двое отправились обратно; а вслед за ними возвратился и Илан. Его проводили в те покои, где он жил; и вскоре к нему пришёл Властитель. Он сказал Илану: «Сердце моё просит твоих бесед. Отпустив тебя, я увидел, что утратил нечто драгоценное, — и мне возомнилось, что я нищ и голоден. Я пробудился ночью словно бы от удушья; а ум мой словно бы в темнице. И я послал тебе вдогонку людей, чтобы просить тебя вернуться. Ты вернулся, — и тем словно бы одарил меня, Властителя Семи Земель, которому никто не мог поднести достойного дара. Но ты по-прежнему свободен, и можешь уйти, когда пожелаешь; я дам тебе подобающий эскорт. Однако же прошу тебя повременить с уходом». Илан ответил: «Пока не уйду. Если ты хочешь, я буду говорить с тобою, — ибо вижу, что ты не глух. Но мои ученики нуждаются во мне; а ведь они думают, что я мёртв. Поэтому я буду беседовать с тобой ещё двенадцать раз, а потом уйду». Властитель сказал: «Поистине, вот и радость, и огорчение. Не приходить ли мне с писцом, чтобы он записывал твои слова?». Илан сказал: «Пожалуй, пусть будет так». Властитель сказал: «Не повторишь ли ты ему всё то, что говорил мне?». Илан ответил: «Не я, но ты повтори ему всё то, что я говорил тебе». Властитель сказал: «Так и будет». И он ушёл.

ЭНОН VII

Властитель сказал Илану: «Скажи мне обо мне». Илан сказал: «Ты несчастен. Ты подобен льву, питающемуся падалью. Для того ли ему даны крепкие клыки, острые когти, великая сила мышц, гордая стать и мудрые глаза, чтобы он был пожирателем отбросов? Не думаешь ли ты, что властвуешь потому, что обладаешь многими достоинствами и добродетелями? Ты властвуешь не потому, что твой высокий сан есть достойное поместилище для твоих добродетелей, но потому, что он есть изгнание для них. Ты не вознесён на достойную тебя вершину, а выставлен на позор. Место твоё столь высоко, что всё, что есть в тебе дурного, видно издалека. Ты столь велик, что тебе не укрыться от людских взоров. Вор, блудник, глупец, трус, изверг, — все они могут скрыть свои пороки; твои же пороки так же явственны, как твой венец властителя. Что бы ты ни сделал доброго, всё будет казаться ничтожным в сравнении с величием твоего сана; что бы ты ни сделал дурного, всему твой сан придаст громадные размеры. Чтобы быть добрым, тебе надо сделать добра в тысячу раз больше, чем обычному человеку; а всякое твоё дурное деяние равно тысяче злодеяний обычного злодея. И бывает так, что ты не можешь сделать того доброго, что желал бы сделать, а должен делать то дурное, чего делать не хочешь. Сам ты хорош, — но живёшь так, что любой нищий лучше тебя. Итак, сам ты хорош, — но Властитель плох». Властитель сказал: «Что же сделать мне, чтобы и Властитель стал хорош?». Илан ответил: «Легче тебе взлететь к небу. Беда твоя в том, что ты пришёл к своему сану, а не он к тебе. Некто делает себе одежды по росту; и каков он, таковы выходят и одежды. Другой находит богатые одежды, которые ему малы или велики. И он подгоняет себя под эти одежды: он либо горбится и съёживается, сжимая себя, либо же всячески себя вытягивает. И будь так или так, — всё равно он уродует себя; и это уже не тот человек, но другой, — как бы калека. И это не он завладел одеждами, а они — им. Так ты, лев, влез в шкуру шакала: и львом в ней тебе не быть. Пока не сбросишь одеяний властителя, до тех пор не быть тебе подлинным человеком». Тогда Властитель сказал: «Разве нельзя мне быть другим, сохранив свой сан? Разве не мог бы я властвовать иначе?». Илан ответил: «Если ты вырастешь из нынешних своих одежд, они тебя задушат. А если не задушат, то разорвутся, и ты останешься нагим. Ты можешь сохранить нечто одно: либо себя, либо их». Властитель спросил: «Верно ли я понял, что нельзя быть подлинным человеком, имея сан властителя? Верно ли, что нет таких одежд, которые подошли бы и тому, и другому?». Илан ответил: «Это неверно. Можно быть человеком, будучи властителем. Но ты желал знать не об этом, а о себе. И я говорю тебе: ты таков, что тебе не стать подлинным человеком до тех пор, пока не перестанешь властвовать. Это подлинно так». Властитель выслушал его и ушёл, более ничего не сказав.

ЭНОН VIII

Властитель пришёл к Илану через четыре дня. Он пришёл и сказал: «В эти дни размышления над твоими словами были моей пищей. То, что ты сказал, — как печать на моём сердце. И я пришёл для того, чтобы спросить тебя о сущности власти. Скажи: что она такое и в чём её суть?». Илан ответил: «Власть есть добыча, уловляющая охотника. Однако же не всякая власть такова. Слушай, что я скажу тебе. Есть три власти: первая — власть ради власти, вторая — власть ради властвующего, третья — власть ради мира. Первая из них такова, что люди для неё — пища, которую она пожирает. Она подобна болезни, поражающей ум, сердце и совесть. Кто страдает этим тяжким недугом, тот жаждет только власти, и больше ничего. И он будет терзать других и будет страдать сам, — всё ради власти. Он будет истекать кровью и будет мучиться, и будет видеть, что от неё одно лишь зло, — но всё равно не откажется от неё. Он — её невольник; и как бы эта неволя ни была мучительна, — для него она сладка. Он мнит, что неволя эта — его жизнь, тогда как на деле она — его смерть. В такой власти нет смысла, но лишь безумие. Вторая из них подобна полю, на котором произрастают злаки наслаждения. Человек добывает её ради того, чтобы она ему служила, как невольница. Она доставляет ему удовлетворение всяческих его прихотей и похотей, и тем для него мила. Наслаждение его не в том, чтобы властвовать, а в том, чтобы иметь всё, чего хочется. Если всё это он сможет получить без жестокости, то он будет добрым властителем; если же нет, то он будет жесток. Если бы он мог получить всё это иначе, чем через власть, то он власти и не хотел бы. В такой власти нет иного смысла, кроме скотского, — ибо такой человек подобен либо голодному скоту, либо сытому. Третья из них подобна полю, на котором произрастают злаки, питающие жизнь. Ищет её тот, кто хочет вершить добро. Такой не вершит зла ради обретения власти и не вершит его властвуя. Власть эта — тяжёлое бремя, и она доставляет властвующему великие страдания; и он подвергает себя им ради блага людей и мира. Лишь в вершении сказанного блага его наслаждение, а не в самой власти. Власть для него — неволя, коей он предался ради блага других. Его власть — благо для державы. Если же она не может уже быть во благо, то он оставит её, сожалея не о ней, но о благе. Такой принимает власть так, словно идёт в сражение, в котором готов и погибнуть ради правого дела. Таковы три рода власти. Но скажу и ещё. Есть две власти: первая — власть над собой, вторая — власть над другими. Первая из них бывает либо по необходимости, либо по желанию. Необходимость провозглашается умом: человек и не желает, — но принуждён необходимостью. Такая власть столь мучительна, что иной её бремени предпочтёт гибель. Желание провозглашается сердцем, — и желание это придаёт великие силы. Не бывает так, чтобы такой не смог обрести этой власти или предпочёл бы ей гибель. Всякая власть над собой есть великий труд: это труд тела, ума и сердца; и это труд благой. Кто не властен над собой, тот ни на что не годится, кроме как на поживу стервятникам. Человеку подобает властвовать над собой; кто этого не умеет, тот пал ниже скотского состояния. Если человек не властен над собой, то что он тогда может, и кто он тогда, и зачем живёт? Без этого не суметь вершить благо; а если так, то и не суметь исполнить предназначения человека. Вторая из них бывает потому, о чём я уже сказал тебе; и она бывает такою, как я тебе сказал. Великая беда, когда власть над другими обретает тот, кто не властен над собой. Я сказал тебе, какою бывает власть. Смысл же её и предназначение — в том, чтобы вершить благо для мира. Кто имеет власть, но не поступает так, тот подлинной власти не знает и не имеет. Власть, вершащая зло, есть власть ложная: она настолько же подобна подлинной власти, насколько бодливый козёл подобен исполненному благородной мощи льву. Только тот властитель есть подлинный властитель, который употребляет свою власть на благо мира. А всякое, даже малейшее благо, есть благо всего мира, — если оно подлинное благо. Вот один властвует над великой державой, — но властвует не ради блага; а другой нищ, — но сделал добро, хотя и малое, рукой или словом. И этот второй есть подлинный властитель; он могущественнее первого в тысячи тысяч раз. Первый же — пустой сосуд, плод, выеденный червями, ничтожная мошка, обман во плоти. Вот то, что хотел ты знать». Услышав это, писец так испугался, что выронил писало, а потом пал к ногам Властителя. Властитель же велел ему делать своё дело, а Илану сказал: «Через твои слова я вижу тебя. Всё это правда, — иначе тебя здесь не было бы. Вижу, что я и вправду не смог бы сломить тебя; и никто бы не смог. Всё, что ты сказал, — правда: иначе не я просил бы у тебя твоих богатств, а ты просил бы у меня моих. Могу ли я тебе не поверить, если даже я сам своими поступками подтвердил справедливость твоих слов? Человека, подобного тебе, я не встречал. Как величественна правда! Я ухожу и уношу её с собою». Сказав так, он ушёл.

ЭНОН IX

Придя к Илану, Властитель сказал: «Скажи о том, что следует делать мне». Илан сказал так: «Прежде прочего пойми, кто ты и каков ты. Человек ли ты или нет, властитель ли ты или нет. После пойми, для чего тебе быть человеком и для чего тебе быть властителем. Жить напрасно — хуже, чем не жить вовсе. Если ты найдёшь, что живёшь правильно и вершишь надлежащее, то я тебе не нужен. Если же найдёшь, что жизнь твоя и дела твои неверны, то отыщи в себе желание жить иначе. Если тебе угодно слушать меня, то позаботься о том, чтобы мои слова не пропали даром. Итак, вот что тебе надлежит сделать прежде всего: понять, желательно ли тебе быть иным». Властитель спросил: «Верно ли я понял, что мне надлежит отказаться от власти?». Илан ответил: «Разве во власти твоя сущность? Глупец не станет умнее, если сменит жилище. Ты не станешь лучше, если оставишь власть, — но власть твоя станет лучше, если станешь лучше ты. Она — твои одежды; тебе незачем снимать одежды, чтобы стать лучше. Если ты станешь иным, то это будет то же самое, как если бы новый человек обрёл власть, приняв её от прежнего властителя. Доброму человеку не зазорно принять власть; а примет ли власть его? Добиваясь её через зло или удерживая её через зло, он более не будет добрым человеком: так власть пожрёт его. Если же он, не желая вершить зло, допустит утрату власти, то это надлежит понимать так, что власть не приняла его, извергла его из себя. Итак, если ты станешь иным, то власть либо пожрёт тебя, либо извергнет; либо же ты и её сделаешь иною». Властитель спросил: «Как же сделать власть иною?». Илан спросил в ответ: «Слышишь ли ты меня? Ведь я сказал, что тебе нужно понять, следует ли тебе стать иным, а не то, как сделать иною власть. Можно ли дать имя ещё не зачатому ребёнку? Впрочем, скажу тебе о сути дела. Всякий властитель есть тот, над кем властвует его сан. Земледелец властвует над полем, — но на деле это оно властвует над ним. Он возделывает его так, как нужно полю, и собирает уро