Летнее чтение среди травы и деревьев
дневник читателяСорокоградусная сковородка неторопливо и грузно продолжает раскаляться. Чтобы волосы не путал горячий летний ветер, повяжу косынку из выбеленного ситчика в цвет июльского неба и примусь за дела. Пока на сковородке томятся овощи, нарежу салата побольше, с кинзой и подсолнечным маслом. Холодный вишнёвый компот. И серый хлеб. Ну а после обеда расстелить под деревом простынку и читать, слабо сопротивляясь накрывающей дремоте.
Три с половиной дня нашего крошечного рая закончились, мы увезли в бетонный, звенящий зноем город разные воспоминания и прочитанные, как прожитые, книги.

И как это мальчишка, частенько напоминающей мне того самого тираннозавра из энциклопедии - "Битвы, битвы [мясо, мясо], хочу битвы! Мало! Хочу ещё, ещё!"

соглашается читать мишку Бруно, сама не знаю. А может быть видит на страницах тот же мир, что окружает нас здесь, среди бесконечной лени лета, в траве и на реке. Это будто пароль или отзыв тем дням удовольствия, которые проходят на базе отдыха.

Сборы были стремительными и сумбурными - состоится поездка или нет было неясно ещё за пару часов до выхода, нервы на пределе, здоровье под вопросом. Поэтому книги летели в сумку по-своему усмотрению и старой памяти. Но все оказались к месту.
Зачитанная Экспедиция Софи радует меня неизменной любовью сына, а его - заметками Совы. Если бы не сова, грош цена была бы книге в его глазах, хотя он никогда в этом не признался бы, уважая сам образ Книги. Это просто замечательно, что мы нашли Сову, мне совсем не хотелось бы терять чудесную муравьишку и её короткие познавательные истории о природе в милейшем оформлении. "Битвы, битвы, хочу битвы!" "Дзинь, дзинь, сова на проводе.. А знаете ли вы...". И даже если мы не узнали, книга вдохновила нас узнать, найти, увидеть.
Маленьких сорочат

Старый дуб, сколько же ему лет? Говорят, 300! 12 шагов в диаметре)

Снова принявшуюся расти иву, после того, как в прошлом году её спилили, а ещё годом раньше здесь мы находили целые пастбища изумрудных бронзовок.

И на самом деле хорошая детская книга найдёт путь к своему читателю, пусть даже это будет крошечная зацепка, которая покатится как волшебный клубок, раскрывая всё новые дорожки и секреты. Главное не пропустить.
Так, как чуть было мы не пропустили Дельфиний остров. Я всегда с гордостью делилась давней историей о том, как сын сам прочитал и мне рассказал про заболевшего дельфина, но страх за дельфина-то остался, и дальше читать он отказывался, не категорично, но с напускным равнодушием - неинтересно будто. Когда мимо меня, измученной переживаниями и сомнениями, в походную сумку прошмыгнул Дельфиний остров за руку с Женевьевой Юрье, я только пожала плечами - тонкие, мало места займут. Но на отдыхе буквально настояла на чтении, и первым делом из середины, рассказ про дельфина Малыша. Конечно, он поправился, конечно, его вылечили.

Можно выдохнуть и продолжить знакомство с отличной книжечкой Сахарнова, а Сахарнов, как известно, вообще никогда не подведёт! Так я сказала себе и наскребла на букинистический двухтомник! Несколько пересечений и километры неизведанного пути, но он нас дожидается дома, лета ещё много впереди!)



В Дельфиньем острове небольшие рисунки Асеева тепло напоминают о "Мой папа - волшебник", хорошо с ним, как кирпичики большого дома складываются его образы, надёжные, простые и очень нужные.


Читали на веранде среди дикого винограда, который светился в полуденном солнце.
Чудесная веранда, деревянный стол, здесь мы и полдничали, и обедали.

Я себе на лето покупаю Терри Пратчетта, а сыну Роальда Даля, очень мне хочется, чтобы они стали нашей летней традицией. Со страниц "Чарли и шоколадной фабрики" своевременно в необъятном жаре веяло холодом и сладостями, это как мороженое, быстро заканчивается, остановиться невозможно. Впервые я открыла книгу ещё в тот вечер давнего июня, когда мы после неспешной прогулки через центр города возвращались домой из пункта самовывоза. Рассказ четырнадцатилетнего переводчика меня покорил. Вот чудо, переводить с мамой и бабушкой полюбившуюся книгу, прочитанную в оригинале.. кажется у меня появилась новая мечта. Сын не выпускал книгу из рук, читал и сам, читал нам папа, читала я вслух. Осталость кино посмотреть.
Своего Терри Пратчетта я оставила дома, потому что меня сопровождала другая книга моей мечты. Ветер в ивах. Это мои неслучившиеся Муми-тролли, это однажды в детстве увиденное название в рекламном книжном каталоге, это первый альбом Pink Floyd и второй тоже, это мечта и реальность Инги Мур,

это неизведанные рисунки английских букв в старой, заповедной книге сказок, это бесконечная череда совпадений с детства, вплоть до Шепарда, который Винни-Пух.


И всё это вдруг обернулось всего лишь ничего не значащими, хотя и тёплыми историями из прошлого, когда моя книга пришла ко мне. Спонтанно и внезапно. Без рисунков и с другим переводом (Токмаковой, искала и ждала лет пять Лунина). Я наконец добралась до путешествия на лодке, здесь стопорились наши с сыном попытки читать на английском.
А сначала я случайно написала несколько слов на листке. Они оказались началом Ветра
"Мне хотелось бы, чтобы в книге, которую я напишу, не происходило ничего. Кроме медленной жизни, летней, осенней. Время зимы, весны. Медленно дни сменяли друг друга, даря свет и дождь, запахи цветов и трав. Книга, в которой разговоры переходят в молчание. А прохлада - в зной. Мне никогда не наскучила бы жизнь, в которой устроены дом и сад. И есть время для сна и время для песен."

Но, конечно, "Ветер в ивах" богат и событиями. И как так получается, что занимательные, затейливые, уютные, порой опасные сюжеты вдруг оборачиваются пронзительным в своём ясном спокойствии и дорогим откровением, близкими мыслями, знакомыми чертами. Так. Не "рождённый ползать летать не может", а...
"И пока Крот торопливо шагал, сладко предвкушая тот момент, когда он снова окажется дома, среди вещей, которые он знал и любил, он ясно понял, что он не лесной зверь, что жить ему надлежит возле возделанного поля и живых изгородей, недалеко от хорошо вспаханной борозды, выпаса, ухоженного сада, деревенской улочки, по которой можно не спеша пройтись вечерком.
He для него - для других - эта суровая жизнь, полная лишений, требующая стойкости и упорства, не для него открытия, столкновения, которые неизбежны в этих медвежьих углах; он должен быть мудрым, должен держаться приятных и безопасных мест, по которым пролегает его стезя, и на ней его ждет немало приключений, по-своему увлекательных, их хватит ему до конца дней. "
А тот, кто играет на свирели, сам июнь, сжалился надо мной, понимая, как тяжело всегда помнить всё, что и ушедшее хорошее, не отпускающее ни на минуту острой явью, запахами, словами, интонацией, каждой секундой, звуком, порой становится неподъёмным грузом.
"И когда оба друга глядели пустым взглядом, погружались в печаль от того, что они видели и тут же утратили, капризный легкий ветерок, танцуя, поднялся с поверхности воды, растрепал осины, тряхнул покрытые росой розы, легко и ласково дунул им в лицо, и с его легким прикосновением наступило забвение, потому что друг и помощник каждому, перед кем он предстал и кому помог, напоследок посылает еще один чудесный дар: способность забыть. Чтобы воспоминание о необычном не укоренилось и не разрасталось в душе, чтобы оно не затмевало радостей дальнейшей жизни для тех, кого он выручил из беды и кому помог, чтобы каждый оставался счастливым и беззаботным, как прежде."

А ещё мы взяли с собой Сутки, по просьбе сына, но ни разу за почти четверо суток их не открыли. Хотя настроение было всё время рядом.
Кто-то
Я батут, батут, батут,
я всегда покоюсь тут.
Я покоюсь-беспокоюсь:
дети скоро ли придут?
И затеют кутерьму.
В ней я мало что пойму,
но я точно буду счастлив -
сам не знаю почему.
Кто-то
Под сосною из-под хвои
чей-то голос тихо воет:
- Мне без сырости,
ох, не вырасти!
Моё дело - дрянь,
дождик-дождик, грянь!
Я почти охрип,
я почти что гриб,
но без дождика, почитай, погиб.
Ну и, конечно
Ничего на свете нет
травянистей, чем трава.
Ничего на свете нет
деревянней, чем дрова.
Ничего на свете нет
говорящей, чем слова, -
так устроен белый свет.
Самый-самый-самый белый -
ничего белее нет.
М. Вишневецкая

Но это сейчас не открыли, а раньше читали-читали, потому что -
"Ну это прямо про меня, про нас и очень моё" - так начинается каждая история про каждую прочитанную книжку, которая остаётся жить в доме.
Да и ждёшь от книги этого, своего. И всё равно каждый раз удивляешься, радуешься, подпрыгиваешь к потолку на радостях или чтобы новой своей книжке место на полке найти.

А тут я не ждала.
Очень хотела познакомиться со стихами Вишневецкой, но ждала другого - игры в слова, задора, ладности, детской лёгкости и остроумной ерунды. Чтобы нам с сыном понравилось, чтобы вместе вслух читать и смеяться.
И так и было.
Только после белок белку с булкой белкой и тигр игр цаплю цап я вдруг как остановилась, как узнала нас, как обрадовалась! И увидела книжку другими глазами.
Сначала она пестрела как наше алфавитное дерево на стене, я его люблю, но часто утром думаю - ох, детская всё-таки должна быть отдельно, а спальня моя, с пустыми светло-серыми стенами, молочными занавесками и небом, отдельно. И чтобы больше ничего - кровать с белыми простынями, пустые стены, прозрачные занавески и небо в окна, всё.
А то с одной стороны Средиземье, с другой весь мир в картинках и словах, спереди дерево и море, а я посередине и всё на 12 кв м. Хотя бы чуть-чуть отодвинуть, думала я, отдаляя книгу от глаз на расстояние вытянутой руки. Ну всё правильно, это же детям читать, зато Лёве всё очень весело здесь.
Забавная там мама-туча с горшком и носом-молнией! - разглядела я издалека.
А потом книга приблизилась и открылась страницами собственной жизни.
Прошлогодней Сызранью, в которую я попала совершенной разиней, так, разинув рот, и скакала по лужам с чемоданом и Лёвой, проездом поездом.
Босыми ногами и неконверсами, на конверсы рука не поднялась, вернее рука-то поднялась, только пустая, босая можно сказать, ни в карманах, ни в кошельке наскрести нужные миллионы она не смогла.
Ага-га-га
Гусь по берегу бродил,
гусь гусыне говорил:
- По весне луга-га-га,
А потом - стога-га-га,
А потом снега-га-га,
А из них - пурга-га-га…
Жизнь тягуча и долга,
как нуга-га-га-га-га.
А гусыня отвечала:
- Ага-га. Ага. Ага.
Рассказами о полётах котов в космос во сне и наяву, котов звали Марсиками преимущественно.
Лёвой, который меня до умопомрачения опять заболтал к вечеру. Или я его. Или мы друг друга.
Не следует переходить дорогу
на очень красный свет и на не очень,
на ярко-алый, огненно-карминный,
на терракотовый и на кирпичный,
и на малиновый, и на пурпурный
ее не следует переходить.
Для тех, кто понимает толк в оттенках,
полна запретов суетная жизнь.
и дальше длинно-длинно, знакомо-знакомо про оранжевый (я когда-то долго спорила, что он именно оранжевый, а не жёлтый, тогда ещё не с Лёвой), лимонный, фисташковый и скучно-зелёный, потому что как про него говорить,
просто бери и иди.
Хотя идти тоже можно очень весело, например, открыть снова первую страницу, первый день лета, второй или третий и идти по нему, с радостью, играя. Ага.
