Знакомство с Муди
феминизм в кино, литературе, искусствеИз книги Бетти Махмуди.
Махтаб и я рыдали несколько часов, пока она не провалилась в сон от изнеможения. Я не спала до утра. Мое тело разрывалось на части. Я презирала и боялась мужчину, который лежал на другой стороне кровати.
Между нами дрожала Махтаб, и это почти разбивало мое сердце. Как Муди мог так крепко спать рядом со своей маленькой испуганной дочкой?
У меня был, по крайней мере, выбор, а бедную Махтаб никто и не спрашивал. Она была четырехлетней девочкой, пойманной в ловушку жестокой реальности нашего странного брака, который - я до сих пор не понимала до конца, как - превратился в мелодраму; незаметной жертвой мировой политики.
Всю ночь я упрекала себя. Как я могла привезти ее сюда?
Но я знала ответ. Как я могла этого НЕ сделать?
Как бы странно это ни звучало, единственной возможностью надолго удержать Махтаб вдали от Ирана было приехать с ней сюда на ограниченное время. И теперь эта отчаянная попытка провалилась.
Меня никогда не интересовала политика. Все, чего я хотела, - счастья и гармонии в своей семье. Но в эту ночь, когда множество воспоминаний роились в моей воспаленной памяти, я подумала, что даже первые несколько месяцев нашего счастья были отмечены болью.
День, который свел нас с Муди, больше десяти лет назад, был полон боли. В феврале 1974 я начала страдать от мигреней, меня тошнило, я могла спать только после сильного снотворного.
Случай был непонятным, ничего не помогало, наконец, врачи предложили попробовать мануальную терапию.
Пока я лежала на спине, ассистент доктора подошел ко мне. Он был лет на восемь старше меня и, тем самым, самым старшим среди ассистентов. Его волосы уже начали редеть. Зрелость делала его авторитетным. Он не был красив, но его сильное невысокое телосложение привлекало. Очки придавали интеллектуальный вид его лицу с легкими арабскими чертами. Кожа была на тон темнее моей. Кроме небольшого акцента, его поведение и характер были американскими.
Его звали доктор Саид Бозорг Махмуди, но другие врачи называли его сокращенно Муди. Он был самым заботливым врачом, какой мне когда-либо встречался.
Через несколько недель боли начали отступать. В мой последний день в больнице Муди сказал прямо на сеансе терапии: "Мне нравятся ваши духи. Этот запах связан для меня с вами. Когда я прихожу домой, мои руки еще пахнут вашим парфюмом". Он спросил, может ли он позвонить мне после выписки, чтобы узнать, как я себя чувствую. Я ответила: "Конечно". Он внимательно записал мой адрес и телефон.
И когда сеанс подошел к концу, спокойно наклонился и поцеловал меня в губы. Я и не подозревала, к чему приведет этот простой поцелуй.
Муди не любил говорить об Иране. "Я НИКОГДА не хочу туда возвращаться. Я изменился. Моя семья больше не понимает меня. Я просто уже не такой, как они".
Хотя Муди нравился американский стиль жизни, он ненавидел шаха за то, что тот американизировал Иран. Больше всего его злило, что больше нельзя купить челонкебаб, быстрое иранское блюдо из риса и баранины, на каждом углу. Вместо этого как грибы росли макдональндсы и прочие фаст-фуды. Это уже не была та страна, в которой он вырос.
Если бы семья Муди происходила из низших слоев, он, возможно, провел бы свою жизнь в хижине из строительного мусора, как и многие бедняки в Тегеране. Он бы искал подработку и просил милостыню. Но его семья была богатой и известной. Муди закончил университет и захотел от жизни большего.
Тогда состоятельные иранцы массово покидали страну. Шах поддерживал учебу заграницей, потому что надеялся, что влияние запада благотворно повлияет на развитие страны. Эта стратегия его и погубила. Иранцы не хотели перенимать западную культуру. Даже те, кто жили в Штатах, часто чувствовали себя одинокими и держались других мигрантов из Ирана. Они сохраняли свою исламскую веру и персидские обычаи.
Муди был очень умен и мог изучать любой предмет. Он учил математику, потом освоил специальность инженера и работал на фирму, которая была поставщиком НАСА и участвовала в программе "Аполлон". "Я помог отправить человека на Луну", - часто говорил Муди, полный гордости.
После тридцати Муди посвятил себя профессии своих покойных родителей, которая особенно ценилась среди его земляков. Из-за возраста ему отказали в поступлении на ряд специальностей. Наконец колледж Канзас Сити принял его на хиропрактичекий факультет.
Когда мы познакомились, он заканчивал свою практику в Карсон Сити и планировал специализироваться в анестезиологии.
"Тебе нужно быть практикующим врачом, - говорила я. - Ты хорошо умеешь обращаться с пациентами".
"Но анестезиологи хорошо зарабатывают", - ответил он, и тем самым доказал, насколько он американизировался. Он получил зеленую карту, дававшую разрешение на работу и позволявшую ему подать документы на американское гражданство.
Он почти не писал семье, даже Амех Бозорг, и это меня немного тревожило. Я твердо верила в естественные связи.
"Позвони им, - говорила я. - Ты можешь себе это позволить".
Это я вдохновила его съездить на родину после окончания практики. Пока он был там, он ежедневно писал, как скучает по мне. Я тоже удивилась, как сильно мне его не хватает.
Пока Муди ухаживал за мной, он использовал любые самые мелкие поводы, чтобы дарить мне подарки. Каждый из них был личным, Муди думал обо мне. Внезапно у меня началась счастливая полоса.
Муди был нежным любовником, никто еще не привлекал меня физически так сильно. Мы не в силах были расстаться.
Он был хорошим отчимом. Мы ходили с Джо и Джоном в зоопарк, устраивали пикники.
Муди показал мне, как готовить восточную еду. Ее скоро оценили мои друзья и родные. Он возил нас в Детройт на мусульманские праздники.
Мне все больше хотелось нравиться ему, хотелось готовить ему и заботиться. В его холостяцких апартаментах женская рука была просто необходима.
Мусульманская религия восхищала меня своим сходством с христианско-иудейской. Муди не слишком строго соблюдал исламские традиции и мог иногда выпить бокал алкоголя. Только изредка он доставал свой коврик для молитв.
Муди все больше становился центром моей жизни. Моя карьера шла туго: меня взяли на место, где раньше работал мужчина, и я делала то же самое, но за меньшие деньги. К тому же, было сложно бороться с попытками к сближению моего шефа, только потому, что была одинокой женщиной. Однажды он дал мне понять, что я не получу повышения, если не пересплю с ним.
Я проводила выходные у Муди, чтобы снять стресс. Мне было легко и радостно с ним.
В январе 1977 Муди сделал мне предложение. Три года я не хотела выходить ни за него, ни за кого-либо еще. Но сейчас я стала другой. Моя свобода не помогала мне заботиться о себе и своей семье. Разведенная женщина - это было клеймом.
И мы любили друг друга. За три года мы ни разу не поссорились. Сейчас у меня была возможность начать новую жизнь в качестве жены и матери. Я хотела быть гостеприимной хозяйкой на праздниках доктора Махмуди и его жены. Возможно, я закончу колледж. Возможно, у нас будет общий ребенок.