«ВЫБОР»

Часть I ВЫБОР

Правильного выбора в реальности не существует -
есть только сделанный выбор и его последствия.
(Эльчин Сафарли «Мне тебя обещали»)

На самой грани диколесья и земель, обжитых людьми, веками возвышается замок. Форпостом, оплотом, цитаделью именуют его древние хроники, а жители окрестных деревень по сей день зовут Замком-над-Лесом. Он заслонял Север от зла, что бродило в ледяных пустошах, от волкодлаков, снежных кровососов, подаривших сердца духам шаманов людоедских племен, от простоволосых босых ведьм, убивающих поцелуем. Веками замком и Севером владели сильные маги. Со временем нечисти диколесья поубавилось, а оставшаяся обмельчала. Молодая людская Империя ширилась, росла и крепла, а Замок-над-Лесом продолжал неустанно беречь северный рубеж.
Последнего господаря Севера, что владел даром волшбы, звали Михалом, и судьба его теряется всё в тех же древних хрониках на выцветшей хрупкой бумаге. Вероятно, в какой-то момент Север стал ему тесен, и долгие годы он служил Императору в походах и войнах. Первый боевой маг, сильнейший из сильных, опора и столп власти. Это от его руки пали старейшины песчаных ведьм Шаахрайда. Это он изгнал остатки гоблинских племён, что гнездились в гнилых порубежных болотах, утаскивая за неимением лучшей пищи доверчивых человечьих детей. И это он - один и без железа - вошел в лесное капище сгинувшего ордена Белых Сестер, чтобы голыми руками и тайным заклятым словом разрушить пропитанный кровью алтарь.
Но однажды случилось нечто, что раз и навсегда уничтожило поколениями передававшийся среди суровых северных лордов магический дар. Хроники об этом молчат, а люди говорят по-разному, но сходятся в одном: всë началось с того, что Михал решил жениться.
***
Легенда гласит, что до самого свадебного пира дело шло сообразно обычаю. Юную невесту привезли из щедрых южных земель, была она знатного рода, богата, благовоспитанна и удивительно хороша собой. Ворох тончайших белоснежных кружев сменил тревожный багрец ритуального северного платья, в котором девушка переступила порог своего нового дома. В часовне оплывали золотистым воском витые свечи, курился ладан. Пожилой сухопарый священник, как по писаному, чеканил обрядовые формулы, под расписными сводами плыл доброжелательный шепоток гостей. Время летело, часовню сменил пиршественный зал, щедро лились и вино, и добрый старый эль. Толстощекий отец невесты был нескрываемо счастлив свершившимся выгодным браком, маменька аккуратно прикладывала к умело подведенным глазам батистовый платочек. Новобрачная майской розой зарделась от весьма целомудренного поцелуя молодого супруга. Гости - что северяне, что южане - одобрительно гудели, поощряя Михала. Подвыпивший дружка первым затянул: «Гооооорько!»...
Но ахнула в стену распахнутая дверь, и в зал вошли оружные.
Веселье захлебнулось одномоментно. Стража отцов-инквизиторов быстро и слаженно окружила ошеломленных гостей. Затем, неотвратимые, как смерть, шагнули вперед сами святые отцы. Трое суровых мужчин в глухом чёрном. Полный комплект дознания.
- Люди нам пишут, нечисть у вас здесь водится, - доверительно сообщил Михалу старший. - Богопротивная мерзкая нечисть. Древняя кровь. Которая, значит, так к вам близка, что вы ее, милсдарь, не видите. Ну, так позвольте нам. В качестве, значит, свадебного подарочка.
И рявкнул, тыча пальцем в сводного Михалова брата, отцова бастарда:
- Взять!
Матовый черный камень инквизиторского серебряного кольца медленно разгорался зловещим оранжево-алым, реагируя на нечистую скверную древнюю кровь. Кем была мать бастарда старого лорда не знал никто, тот много времени проводил в лесу, кто знает, с кем там, не тем будь помянут, якшался. Нагулянный сын был рыжим и зеленоглазым, впрочем, за одно это уже пару веков как на кострах не жгли. Нечисть и нежить способна принять любой облик, а рыжие бывают просто рыжими, такая не слишком счастливая масть. Парень вырос разумным, отзывчивым и добрым. Михал привык считать сводного брата чем-то само собой разумеющимся. Мешать не мешает, в дела не лезет, помогает в хозяйстве. После смерти родителей от сонной чумы - последний какой-никакой кровный родич, и росли вместе, и выслушает всегда, и никогда никому никакого зла не делал, даже не говорил никогда дурно ни о ком. Может, и нечисть, конечно, может, и древняя кровь, но инквизиторских застенков и скорого костра он не заслуживает точно. Злая судорога выкрутила угол Михалова рта, свела губы в жестокой усмешке, и он…

***
(говорят одни)
Михал ударил внезапно. Знал, что его единственный шанс против тройки отцов-дознавателей и конвоя только в скорости. Не думал, не рассчитывал, не тянулся к артефактам, не гнался за зрелищностью. Ударил всей отмеренной ему магической мощью, одновременно прикрывая брата собой. Едва устоял на ногах от отката силы, обвел глазами зал. Гости - званые и незваные - полегли все. На изломанный ворох окровавленных кружев Михал смотреть не смог. Оглянулся на шорох за спиной. Увидел близко-близко застывшее братнино лицо с проступившими от бледности веснушками, расплывшиеся от ужаса на всю радужку зрачки. Рыжий сделал два спотыкающихся шага назад и ткнул в лицо Михала мелко дрожащие пальцы, сплетенные в отражающий зло знак. Это было так смешно - нечисть, сложившая руки в молитвенный символ. Это было так невероятно смешно, что Михал расхохотался во весь голос, и смеялся долго, долго, пока не засаднило в груди. Что-то вдруг оборвалось в нем внезапной колющей болью, резануло по сердцу. И под несмолкающий скрежещущий смех магия угасла, иссякла, ушла.

***
(но утверждают другие)
Михал прекрасно владел собой и, мгновенно - даром он что ли первый в Империи боевой маг - просчитав соотношение сил и возможные последствия, не бросился в рискованную атаку. Даже нашел в себе силы поклониться в ответ на вежливо-равнодушное «празднуйте свадьбу и торжество истинной веры» старшего церковника. Сердце саднило, распадалось прахом и пеплом, когда отцова бастарда, которого он, вроде, никогда и не считал за настоящего брата, волокли из зала.
Михал отвернулся, осторожно взял под руку молодую жену, что-то успокоительное сказал гостям, улыбнулся чуть криво. Свадьба сторожко встряхнулась, хмельное полилось с удвоенной силой, кое-где прорезался робкий хохоток, и затянул неизменное «гооооорько» пьяненький дружка.
...он прожил долгую жизнь, последний северный господарь, почти не выезжая из уединенного Замка-над-Лесом и волшбы не творя, мол, незачем. Лишь спустя полтора десятка лет супруга осчастливила его ребенком. Девочка родилась ветреной ночью на сломе осени. Крохотная девочка, слабенькая, но, в общем, здоровая. Совершенно обычная девочка. Без малейшего проблеска наследственной магии.
Михал не удивлялся. Он прекрасно знал, что магия в его крови, начав иссякать в миг предательства, за эти пятнадцать лет исчезла совсем.

***
(и спорят со всеми третьи)
Невероятным усилием воли Михал совладал с собою и дал инквизиторам увести брата, прекрасно осознавая, что попытка отбить пленника здесь и сейчас обернется кровавой бойней. Свадебное веселье после случившегося больше не расцвело. Примолкшие гости разбрелись по отведенным им покоям. Новобрачный вошел в бархатный будуар супруги, бережно поцеловал невесомые пальчики, велел ложиться спать и ни о чем не тревожиться, прикрыл дверь, постоял пару минут, словно думая, не вернуться ли.
Потом был осыпанный лунными блестками лес и бешеная круговерть скачки. Северный оплот инквизиции, мрачная замшелая крепость на окраине ближнего городишки, приземистая, со слепыми окнами-бойницами, встретила его враждебным молчанием. Пришлось долго греметь в двери неподъемным кольцом и срывать голос, требуя встречи со старшим отцом-дознавателем. В холодной и сумрачной приемной зале все сразу пошло не так. Они были там все, три инквизитора и полторы дюжины стражей. Главный чуть опасливо, но снисходительно бросил в застывшее лицо, мол-де, нечисть уже издохла, возвращайся к жене, господарь. Отчаяние помутило Михалу голову, и он ударил бы всей отмеренной ему магической мощью, да те оказались быстрее, среагировав даже не на движение, на выражение глаз. Чужой враждебной силой Михала снесло с ног, впечатало в стену. Во рту стало мокро и солоно, бок жгло как огнем, и еще почему-то воздух сделался вязким, не проглотить. Внезапной колющей болью зашлось сердце, стемнело совсем, до непроницаемой чернильной мглы, и магия рода умерла вместе с Михалом.

***
Века, века и века пронеслись с той поры над замком. Волшебство и вовсе ушло, нечисть канула в страшные сказки. Замок-над-Лесом водрузил на себя символы новой веры, стал сперва монастырем, затем музеем. Легенда о последнем северном лорде, творящем волшбу, затерялась в сотнях других легенд, выросших на обломках древней Империи.
В центральном зале замка на стене есть картина, живописующая ту роковую свадьбу. Отряд инквизиторской стражи в красном, хорошенькая испуганная невеста, отблеск рыжины, почти затерявшейся в пестрой массе гостей. На переднем плане, как на парадном портрете, нарочито равнодушный молодой мужчина с золотым знаком имперского мага в петлице.
Официальное название картины «Выбор», и написана она через полста лет после свершившегося. Однако неизвестный художник, возможно, знавший куда больше нашего, нацарапал на обороте вовсе не нейтральное «выбор», а совершенно другое название. «Четвертый путь».


Часть II ПОЖНËШЬ БУРЮ (ЧЕТВËРТЫЙ ПУТЬ)

Кто сеет ветер, тот пожнёт бурю. (Ветхий Завет)

Вжавшись спиною в стену мнящего себя неприступным замка - сторожкий шаг по узкому карнизу, ещё шаг и ещё - Михал думал, что первую брачную ночь представлял себе несколько иначе. Бешеной скачки сквозь ночной лес, стылой воды рва, где далеко под ногами плыла крутобокая луна, ледяного ветра в скрытое маской лицо и бесконечного пути к чёрному провалу окна в мыслях о свадьбе не было точно.
До пира всё шло сообразно обычаю. Невеста - тоненький алый росчерк на фоне древних камней - вошла в замок по мосту, а уж потом, гомоня, пересмеиваясь и любопытно озираясь, во двор ввалилась ее южная свита. Чуть позже - строгая торжественность старинной часовни, жар витых восковых свечей, белые кружева, сменившие яркий обрядовый шелк, чеканные слова благообразного седого священника. Время летело, оставляя в памяти лишь обрывки образов и разговоров. Довольный свершившимся завидным браком отец невесты с расплывшимся от улыбки щекастым лицом, пёстрая толпа гостей, смешавшая северян и южан, непривычный и оттого притягивающий взгляд блеск золотого кольца на пальце, мягкий отблеск каштановых волос молодой жены и куда более яркий всплеск - неудержимая рыжина сводного брата, отцового бастарда, не тем будь помянут старый герцог. В кубки лилось дорогое вино и куда более привычный старый добрый эль, но дрогнули руки кравчих, когда в зал вошли оружные. Особенно мрачный на фоне веселого пира, впрочем, веселье тут же захлебнулось, словно смытое из опрокинутых кубков, слаженно шагнул под замковые своды отряд ламий - извечных хранителей веры и чистоты, а уж за ними неспешно, как неотвратимая смерть, следовали отцы инквизиторы. «Трое, - подумал Михаэль, герцог Грейр. - Полный дознавательский комплект. И отряд ламий в боевом красном - погоня и стража. Что-то случилось. Что…»
Старший из инквизиторов молча поднял правую руку с крупным матовым чёрным камнем в резной оправе. Пока матовым и черным. Медленно пошёл мимо пятившихся гостей. Камень равнодушно чернел, и те, кто остались позади святого отца, те, кто выдержал проверку, облегченно выдыхали. За спиной инквизитора, постепенно нарастая, зажужжал трусоватый шепоток.
- Что происходит? - Михал резко шагнул вперёд, заслоняя путь, и камень словно взорвался изнутри ослепительным холодным сиянием, сконцентрированным хрустальным лучом. Инквизитор не обратил на это никакого внимания - обычная реакция на сильного мага, бросил сквозь зубы: «Ищем нечисть», - и пошёл дальше. Мимо бледненькой, потерявшейся в дорогих кружевах и алмазных подвесках новоиспечённой госпожи (камень походя мигнул розоватым, отреагировав на древнюю кровь, впрочем, там крови-то той, разбавленной веками браков с людьми, - только ушки заострить), мимо нескольких давших куда более скромную, чем замковый господин, вспышку магов, мимо военного герцогского трофея - ведьмы в глухом ошейнике (камень молчал, хорошо, стало бы, хозяин ее держит, ни малейшего проблеска волшбы). Мимо, мимо, мимо… Чернота разгорелась зловещим алым светом, налилась им изнутри, как уголь костра, на который скоро взведут эту тварь.
Рыжие волосы, зелёные глаза - несколько сотен лет назад по всему осенённому истинной верой миру жгли только за это. Нынче суеверная убежденность в том, что лесная нежить может принять обличье лишь рыжего человека почти искоренена, стараниями инквизиции в том числе, но эта нечисть была классической, хоть сейчас в учебник. Прозрачная кожа, чуть тронутая россыпью золотистых веснушек у переносицы, волосы в медный отлив и распахнутые глазища: расплывшиеся от ужаса зрачки обратили их в чёрные омуты, где плыл, дробясь, свет полыхающего багровым камня.
- Взять! - властно рявкнул инквизитор, складывая пальцы заковыристым знаком, должным сковать разум и волю. Ламии единым слитным движением скользнули вперёд, и Михал почувствовал, как злая судорога сводит угол рта, выкручивая губы в жестокой усмешке.
Сейчас, продвигаясь сантиметр за сантиметром, к лазейке в инквизиторский замок, он думал, что стоило бы, пожалуй, схлестнуться с незваными гостями в открытую и полной силой. У него были шансы, даже против троих инквизиторов и дюжины ламий - были. Дай должный отпор внезапно - мог бы одолеть. Замешкался, слишком живо представив потери. Гости полегли бы без малого все. Как и невеста. Как и Зара - лишённая силы ведьма неполных семнадцати лет от роду. Как и приглашённый из столицы священник. Как и хвативший на радостях лишку дородный южанин-тесть. Рыжего он бы спас.
Так странно, терпеть не мог его с самого детства, а сейчас рискует жизнью, чтобы даже не вытащить - отомстить, чтобы стало легче, чтобы перестало страшно саднить сердце, которое словно полыхнуло и рассыпалось пеплом, когда названого брата, клятого отцова бастарда, выволокли из зала. «Празднуйте!» - бросил вполоборота старший церковник. - «Празднуйте свадьбу и торжество истинной веры».
Потом был осыпанный лунными блестками лес, бешеная круговерть скачки (ламий не догнать, не догнать, но…) и издевательски гладкая - в ворота он даже не сунулся - уходящая в равнодушное небо стена. Надо же, за раздумьями добрался-таки до бойницы и кое-как, на выдохе, протиснулся внутрь.
В замке орали и бегали. Только благодаря внутренней суматохе самоубийственный вояж местного владетеля и сильнейшего боевого мага его императорского высочества остался незамеченным. Повезло, можно сказать. Как глупой мыши, влезшей в мышеловку.
*
Резко распахнув дверь своего временного кабинета, глава инквизиторской миссии отец Трой остановился и очень медленно выдохнул, хотя хотелось непристойно выругаться и сотворить знак очищающего пламени, что выжигает вокруг себя всё. Остановила уверенность, что использовать знак против боевого мага с богатейшей практикой скверная затея - неизвестно, чем этот гад ударит в ответ.
Михал сидел за рабочим столом святого отца, издевательски водрузив на столешницу ноги в не самых чистых сапогах и, круто изломив левую бровь, взирал на вошедшего.
- Какого дьявола ты тут делаешь, Грей? - Трой обратился к бывшему однокашнику по прилипшему в ученичестве прозвищу.
- Где мой брат?
- Это отродье тебе не брат и никогда им не был. Кстати, твоему отцу он тоже никто. Кровь не врёт.
- Допустим, я к нему привык. Так где он?
Трой мысленно досчитал до десяти и обратно, чтобы снова не сорваться на крик - история с рыжим обещала стать оглушительным провалом в его до сих пор безупречной карьере:
- Исчез из застенка. Из освященных, прошу заметить, кандалов. Ты понимаешь, что это значит, Грей?! Ты в курсе, что жило рядом с тобой все эти годы и чудом тебя, не знаю, не сожрало?!
- Я вряд ли съедобен. И давно не верю в сказки. Сказал бы прямо, что вы его не довезли. Угробили по дороге? Перестарались в пыточной?
- Михал, мы не успели ничего, только начали… работать. Он исчез. Мы перевернули весь замок. Инквизиторы. Ламии. Его нет. Следа нет. Ну хочешь, я покажу тебе камеру?
- Пустую? Нет, спасибо. Меня бы устроило тело, но инквизиция скромна и скрывает плоды своих трудов.
Маг, потеряв интерес к разговору, встал и направился к двери, словно зашел (кстати, а как он зашёл? впрочем, вон клок ткани плещет на сквозняке, разорвал-таки об отдушину плащ, значит, летать не умеет и сквозь стены не ходит, зря люди врали) переброситься на досуге с инквизитором парой слов:
- Вели своим меня выпустить.
- Грей, - в неестественно прямую спину. - Мне ждать от тебя неприятностей?
- Тебе? Тебе нет. Ты всего лишь делаешь то, чему хорошо обучили.

*
Они его все же убили. Вероятно, случайно, не зря же Трой так непотребно вопил на подчиненных. Неопытный палач или… Михал зябко передёрнул плечами.
Зато теперь он знает, почему и благодаря кому его свадьба обернулась… таким. Трой, правильный служака, никогда не ответил бы, кто написал донос, и уж тем паче не дал бы и кончика носа сунуть в свои бумаги. Хорошо, что его не было в комнатушке, когда Михал туда вломился: убивать Троя - функцию, орудие - ему не хотелось. Педантичность Троя, как и рассчитывал Михал, обернулась предсказуемостью: основательный инквизитор всегда держал документы по делу, над которым работал, под рукой.
Значит, граф де Виллант. Законодатель мод и любимчик непутёвого младшего императорского сына, пресыщенный, трусливый, расфуфыренный ублюдок, не терпящий малейшего отказа. Михал столкнулся с ним лишь однажды, когда вернулся из южной кампании и по пути в родовое гнездо был вынужден посетить двор, дабы присутствовать на положенной по этикету аудиенции. Он бы проигнорировал ненавистные ритуальные пляски, привычно отговорившись усталостью и саднящими ранами (в конце концов, боевой маг нужен владетелю в гуще сражений, а не на паркете), но Заре был необходим статус де-юре: это там, в бесплодных песках, можно было объявить её своей, ибо что взято с бою… а в цивилизованном мире ведьме, даже с заглушенными способностями, без королевской верительной грамоты места нет. Его императорское величество Юстиниан IV ожидаемо усмехнулся истории о трофейной ведьме вместо трофейного коня и даже не счёл нужным велеть Михалу за ней бдить, прекрасно зная, что девчонка теперь и мыша не зачарует.
Виллант - продуманно растрёпанная прическа, переливающаяся ювелирная россыпь на изнеженных пальцах - подхватил порядком удивлённого мага под локоток в пустоте большой приемной (придворные в ожидании монаршего внимания привычно изнывали в духоте приемной малой) и предложил ему - ха-ха - уступить «дикарочку» на ночку-другую или совсем: даром (это звучало как «по дружбе», хотя Михал с подобными слизняками дружбы никогда не водил и начинать не собирался) или (презрительное фырканье) за мзду. Михал аккуратно стряхнул потную ладонь и предложил графчику, раз уж ему приспичило, прогуляться в бордель или, чем чёрт не шутит, в окрестности Шаахрайда, где таких малолетних «дикарочек» пруд пруди, правда, пока без ошейников, что несколько затрудняет дело. Вот и всё: ушёл и забыл, а тот, стало быть, затаил обиду и натравил на строптивого мага не кого-нибудь - славящегося своей принципиальностью Троя. Пакостник и знать не знал, что метит в Михалова брата, думал, поди, всего лишь подпортить свадьбу. Инквизиторы обязаны реагировать на такое, а их отряд, даже без ламий, способен испортить любое торжество. Напугали бы гостей, расстроили невесту, может, сломали-порвали чего при обыске - уже хорошо. Михал так и так выходил посмешищем - и если бы стерпел, и если бы вспылил и сцепился с дозором.
Конь брел сам по себе, благо, дорога привычная. Господарева вороного здесь знал каждый, а вот его самого, сгорбившегося под драным чёрным плащом, пожалуй, и не признали бы. Там, где ещё вчера было сердце, жгло и глаза почему-то - тоже. Будь всё проклято, он же никогда, он даже на похоронах матери не… Тяжёлая капля разбилась мириадом брызг о лошадиную шею.
*
Зимние праздники в столице всегда отмечали на широкую ногу. Император любил гулянья на сломе года, и город полнился терпкой хвоей, переливчатым мишурным блеском, ароматами выпечки, какао, корицы. Сияли витрины, домовитые горожанки сновали из лавки в лавку, торопясь закончить последние предпраздничные приготовления, детвора визжала на ледяных горках. Шёл снег. Словно бы впервые за многие годы почтивший придворные праздники своим присутствием северный господарь его сиятельство Михаэль Грейр привёз с собой в южный город настоящий снегопад и ощутимый морозец.
Заре никогда не надоедало смотреть на снег, похожий на белоснежные пески её родины. Пленённая ведьма в роскошном придворном платье, может быть, чуточку слишком открытом, который час стояла у огромного, в пол, окна, давая знатным дамам и господам вдоволь насплетничаться в её адрес. Дамы сходились на том, что «разодета, как… ну, ты поняла меня, ma chère» и «взять с собой не жену, а любовницу, бедная-бедная герцогиня!», а господа считали, что знойную красоту иноверки не портит даже грубоватый ошейник, наоборот, придает пикантности (видать, этот Грейр знает толк в… хммм)
В смежной комнате накрывали на стол, позвякивал тонкий фарфор, тянуло горьковатым (пережгли! эти бьянко совершенно не умеют варить каффу) кофе. Придворные пёстрой стайкой двинулись к месту кормёжки, фрейлины мелодично хихикали, куртуазно прикрывая веерами напомаженные ротики.
Виллант подошёл к Заре, так и оставшейся в опустевшей приёмной, неспешно оглядел её с головы до ног (почему-то сразу захотелось закутаться в давно отнятую чадру или хотя бы прикрыться волосами, как делала это, попав в страну бесстыжих неверных) и отпустил несколько фраз, которые она в своей невинности не поняла. Откуда взялся Михал, граф не осознал: всё же у мага есть преимущества, например, можно так отвести глаза, что никто тебя не заметит, хотя ты все время стоишь рядом со своей протеже, покровительственно положив на плечико руку.
Очень спокойно, но явно наслаждаясь моментом, Михал произнес древнюю формулу вызова на поединок. Чеканная фраза, набирая звук, прогремела по всему дворцу. В зале очень быстро стало не протолкнуться. Дуэли между дворянами были в моде, но не такие, не священный поединок до смерти - и уж совершенно точно не в императорской резиденции в канун излома года. Про лакомства и напитки забыли, прислуга и дамы спешно покидали зал, зато отовсюду стекались мужчины, не давешние декоративные дворянчики, а военные, серьезные сановные мужи, последними прибыли дворцовые маги - все трое - и духовник государя.
Клирик на долю секунды - пока не разглядел глаза Михала - испытал облегчение, решив, что имеет дело с недоразумением (ну не мог же боевой маг всерьез закуситься с этим пузырём) и попробовал решить дело миром.
- Нет. Поединок. Он назвал мою спутницу… Зара, прикрой уши! - Михал процитировал, очень разборчиво и чётко. Святой отец поморщился: ну и лексикон у принцева любимца.
- Простите, герцог Грейр, - попробовал вступиться церемониймейстер. - Приведя во дворец эту особу, вы дали некоторые основания для…
- Я взял с собой Зару, дабы продемонстрировать их светлостям придворным магам, что ведьма под моим полным контролем. Мне пришло предписание. Вот.
Гербовая бумага, подпись, печать. Явиться к зимним праздникам. Ведьму, рекомую Зарой…
Герберт, сильнейший дворцовый маг, склонил голову, моё, мол, письмо.
- Или, - Михал вызывающе приподнял бровь, - кто-то считает, что я, поправ недавние брачные обеты, путаюсь с ведьмой?
Толпа забормотала, что, конечно нет, никто и в мыслях не держал: сцепиться с разъяренным - а Михаэль, герцог Грейр пребывал в тщательно сдерживаемой ярости, и теперь это осознали уже все - боевым магом (волшбой на поединке ему, конечно, пользоваться не дадут, но он и мечник прекрасный) не желал никто. Вокруг белого, как рыбье брюхо, Вилланта образовалась словно бы полынья, расширяющееся пустое пространство, как возле зачумленного или мертвеца.
- Может быть, вас и вашу спутницу, - инквизитор не оставлял попыток примирить стороны, - удовлетворят искренние извинения графа де Вилланта? Он несколько забылся, и…
- Да! - Виллант покачнулся, - словно собирался бухнуться на колени и раздумал только в последний момент, напоровшись на Михалов взгляд. - Я заблудился! Заблуждался! Я не так понял… Я… Юная госпожа, позвольте… Герцог…
- Поединок. Герберт, препоручаю вам Зару.

*
На долю секунды подумалось: может, принять извинения и прекратить. Граф откровенно трусил, только меч марать. Но он опасен: опасен в своей подлости, обязательно ударит снова, исподтишка, теперь уже нарочито метя в больное, - в ту же Зару, - но до чего же противно.
Государь - он знал это сразу - не простит непотребства во дворце. Поймет, почему: нужны свидетели, непременно сильные маги, чтобы никто не заикнулся о бесчестье и убийстве, нужен неоспоримый, пусть надуманный, пусть символический повод. Государь поймет, даже, пожалуй, испытает облегчение, когда младший принц останется без столь сомнительного дружка. Государь поймет, как понимал нежелание вертеться на балах после кровавых песков Шаахрайда, после трясин Рейги, после… Ему-то Трой, конечно, доложил в подробностях историю Михаловой свадьбы. Доложил даже под какой из затейливых инквизиторских пыток умер Брэн. Государь всё поймет, но он не простит. Дорога отсюда будет одна. На Север. Навсегда.
Пусть.
Михал медленно поднял в церемониальном приветствии меч, отсекая последнюю возможность изменить решение.
*
- Напластовал, как рыбу, - по-простецки присвистнул капитан императорской охраны. Кого-то из придворных похлипче шумно рвало за колонной.
Михал - что теперь терять - обтёр меч ближайшей гардиной и, глядя прямо перед собой, вышел прочь. У крыльца ждали оседланные лошади, закутанная в шубейку Зара и секретарь его императорского величества с чин чинарём составленным уведомлением об отставке.
На заснеженный двор легли длинные лиловые тени.

*
Герберт, младший по возрасту и самый одаренный охранный дворцовый маг, ставший в одночасье первым боевым, считай, правой рукой императора, молча смотрел вслед отъезжающим с дворцовой стены. У него была абсолютная память и, прикрыв глаза, он видел чеканные строки Михалова письма, что по лету принесла хищная птица: «Герб! Не спрашивай и не сомневайся; вспомни трактир «У пьяного пастуха» и верни мне долг. Вызови к зимним праздникам меня и Зару. Найди весомую причину присутствия во дворце ведьмы. Письмо немедленно сожги. Грей».
- Надеюсь, - пробормотал Герберт, сам в сказанное не веря, - что месть утолила боль.х


Часть III НАЧАЛО НОВОГО ПУТИ

«Это лицо станет последним, что я увижу», - пленник обречённо снизу вверх смотрел на сурового дознавателя. Трещал и чадил факел. Маг-инквизитор нехорошо щурился, излучая недовольство каждым волоском своей ухоженной бороды.
Двери в камере не было, дверной проём занимала кирпичная кладка. Сейчас она едва доходила мрачному инквизитору до груди, но после каждого его визита поднималась ещё на ряд. Как часто тот приходил пленник не знал: в этом подземелье почти сразу терялся счёт времени, впрочем, он здесь не слишком долго - ни еды, ни питья не давали; пить сперва очень хотелось, а потом почему-то прошло. Факел исправно пылал зачарованным пламенем, не сгорая ни на дюйм. Инквизитор появлялся в жутком проёме, бесстрастный, как собственный парадный портрет, и задавал неизменный вопрос: «Кто ты, нечисть?». Пленник молчал, глядя мимо него на обманное пламя. До дня, когда в северный замок, где шумел свадебный пир, вошёл боевым маршем отряд ламий под началом дознавателя в меховом плаще, он не знал, что он - нечисть. Кристалл инквизиторского перстня, которым ткнули ему в лицо, полыхнул зловещим багрянцем, гости ахнули и расступились, побледнела до прозелени невеста, усмехнулся зловеще сводный брат.
Инквизитор ушёл, отрезав мир на ещё один кирпичный ряд. «Кто ты, нечисть?». Факел чадил. Зашумело в ушах, и пламя стало меркнуть. Кровавый привкус во рту, тяжесть в груди. «Я умру в этой яме, кажется, я уже... »
- Господарь инквизитор, пусто в смертной-то. Я хотел ещё на рядок, ан нет там никого. Вы пленника брали?
- Сквозь камень??! - рыкнул Трой, почти бегом бросаясь по коридору.
... тьма, сырость, тусклый блеск кандалов. Пустота.
«Где ты, нечисть?»