Помощь подруге

Несколько дней назад The Guardian опубликовала рассказ Элизы Альберт "Моя подруга кормила грудью моего ребенка", который произвел на меня неизгладимое впечатление. Умеют же люди писать! И хотя я полностью разделяю взгляд Элизы на проблему разъединения женщин и стирания женского опыта из человеческой истории, писать как она я не умею. Поэтому просто сделала перевод для сайта "Грудное молоко от мамы к маме" http://milkmama.org .
Элиза Альберт изо всех сил старалась кормить грудью, но ее сын быстро терял вес. Когда ее подруга предложила покормить его вместе со своим собственным ребенком, она была в шоке. Что ее останавливало?


Мы были на летнем двойном свидании под вереницей огней в саду во Фрэнкиз в Бруклине, когда Миранда рассказала нам, что она беременна. Я тоже была беременна, мы ликовали и все было как полагается. Наши мужья сияли. Я только что познакомилась с Мирандой, у меня не было других знакомых беременных, и я была рада с ней подружиться.
На протяжении всей этой осени мы ходили на йогу для беременных, обсуждали акушерок и боли в спине, и схватки, и брак, и надежды, и семью, и делали соответствующие приготовления.
Сын Миранды появился на свет в родильном центре в первый день Нового года, после трех дней схваток. Мы посетили их, когда они вернулись домой. Уселись под их все еще сверкающей елкой, охая и ахая над новым человеком. Ее мать, бывшая акушерка, и сестра были рядом с ней. Это было теплое и спокойное место, полное любви. Миранда восседала на разложенном диване. Я прижала ее новорожденного сына к своему собственному, в моем животе, и дивилась этому повороту своей жизни.
Две недели спустя я родила дома после 13 часов схваток, которые давно практикующая уважаемая акушерка не удостоила посещением. Честно говоря, я почувствовала, что смотрю в лицо смерти, под которой я имею в виду в целом нормальный и интенсивный физиологический процесс, не имеющий ничего общего с обыденной повседневной жизнью. На протяжении всего времени мой муж и доула неоднократно звонили и писали акушерке, которую мы нашли в частном порядке. Она сказала нам, что это были «вероятно» тренировочные схватки. Изнутри тисков, которые оказались самыми настоящими родами, по телефону, который доула прижимала к моему уху, я потребовала, чтобы акушерка к нам присоединилась. Ее голос в трубке звучал раздраженно. Прошло еще три часа, прежде чем она наконец прибыла. Через несколько минут, с громким необузданным ревом, я родила моего сына в ванну.
Мы плакали от радости, держали его, целовали его, звали его по имени. В конце концов я вылезла из ванны. Мой муж лежал в постели с нашим новорожденным сыном на груди. Я приняла душ в состоянии эйфории, счастливого шока. Акушерка сидела на раковине и рассказывала мне историю о своей сестре, с которой они не ладили. Она протянула мне полотенце, и я помню, как сопереживала, пытаясь утешить ее, несчастную в семейной жизни. Как будто мы были две крутые девушки, прячущиеся в ванной на вечеринке. Только одна из нас была голой и в крови, сразу после родов. Меня это не заботило, я была слишком возбуждена. Только что родив, я чувствовала себя всемогущей. Эпической. Героической. Несокрушимой.
В последующие дни я развлекала толпу из благожелательных, но утомительных родственников и друзей. Я также круглосуточно кормила грудью, со все более дикой болью: соски налились кровью и пульсировали. Я подавала чай и показывала своего новорожденного, вела светскую беседу и была вежлива с моими гостями. Я была открыта. Мой дом мало походил на интимный, чрезвычайно заботливый кокон, свидетелем которого я была у Миранды. Последнее, что мне было нужно - развлекать гостей, которые, казалось, чувствовали себя неловко и неудобно, когда я кормила грудью. Глубокая непреодолимая усталость начала пускать корни.
Когда ребенку было полторы недели, он начал терять вес. Кормление грудью шло плохо. Нас заверили, что это не аномалия. Ребенок плохо брал грудь (в смысле, его рот и нижняя челюсть никак не могли состыковаться с грудью), или у меня было мало молока, или он плохо брал грудь из-за маленького количества молока, или было мало молока из-за плохого прикладывания. Одна консультантка по грудному вскармливанию давала советы, которые противоречили второй, чьи советы противоречили третьей. Я должна использовать молокоотсос каждые два часа. Я должна докармливать смесью. Я не должна ни сцеживаться, ни докармливать; я должна позволить ему как следует проголодаться, он будет делать все, чтобы взять грудь как следует. И так мы кружили на месте.
Между тем ребенок терял вес. Одна из консультанток по лактации записала информацию для банков грудного молока в Нью-Йорке, но я не думала, что мы были в настолько отчаянном положении. Я обратилась к акушерке по электронной почте. Она предложила мне «успокоиться», и больше я от нее ничего не слышала. Педиатр сказала мне сдаться и кормить смесью. Это предложение загнало меня в штопор: меня саму младенцем кормили смесью, и я хотела держаться от нее подальше. Все должно было быть по-другому. Это было новое начало. Это было наше, новое и чистое. Важность самостоятельного кормления ребенка затмевала солнце. Некоторые люди в моем окружении высказывали мнение, что это безумный фанатизм, чем только укрепили мою решимость. Строка поэта Мюриэль Рюкейсер рикошетила в моей голове: «Внемлите тому, о чем они велят вам забыть.»
Я старалась быть веселой, но когда мы были одни, я плакала, бросалась на мужа, и вертелась в мутной, мучительной, иррациональной панике от ухудшения состояния драгоценного мальчика, с которым мы только-только встретились. Дни и ночи были похожи друг на друга. Время приняло новую странную форму. Я кормила и сцеживалась, кормила и сцеживалась, а потом кормила еще немного. Я помню моего мужа поющим нашему плачущему сыну, а себя вымачивающей грудь в чашах теплой соленой воды. Я помню, как охлаждала грудь капустными листьями, пила травяные настойки и сцеживалась, сцеживалась, сцеживалась. Я помню надежду, что каждый новый консультант по лактации будет Тем Самым. Я помню, как надеялась, что акушерка меня не бросит или, по крайней мере, перезвонит. Ребенок мочил подгузники, но его нужно было кормить постоянно, и никогда его живот не был полон достаточно для того, чтобы он (и я) могли отдохнуть в течение пары часов. Что пошло не так? Конечно я могу справиться. Должен быть способ, мне только нужно трудиться долго и упорно. Только продержаться еще одну бессонную ночь, а затем еще одну.

Миранда пришла со своим пухлым месячным младенцем. Он кормился грудью как полагается. Мать Миранды - настоящий образец материнской опеки, как с приторной карикатуры, - переехала к ней на какое-то время, чтобы готовить и убирать, и совать всюду нос, и жужжать. Миранда выглядела более или менее нормально. Это поразило меня. Я еще не покидала квартиру, бродила в странных сочетаниях одежды для беременных и пижамы. Она высвободила сына из слоев зимней одежды, чтобы показать его дурацкий костюм: она одела его во все цвета радуги, чтобы подбодрить меня. Пока мы говорили, она мимоходом заметила, что наиболее эффективный способ оценить захват новорожденного - дать его почувствовать кому-то, кто знает, на что похож хороший захват. Интересно, подумала я, и выбросила из головы.
На следующий день еще одна подруга, Хизер, пришла в гости со своей восьмимесячной дочкой на буксире. Она была явно потрясена, увидев нашего сморщенного ребенка. «Хочешь, я его покормлю?» - спросила она мягко, все следы ее обычной заумной иронии исчезли. Это застало меня врасплох - мне не приходило в голову, что другая женщина может кормить за меня - и я быстро сказала нет. Из приличия, я полагаю. Или из чувства противоречия. Или из-за узости мышления. Или по всем трем причинам.
На протяжении большей части человеческой истории кормилицы были чрезвычайно распространенным явлением. Лучшие из них жили прекрасной жизнью как высоко ценимые труженицы. Сестры и хорошие подруги кормили младенцев друг друга для своего удобства. Но 100 лет агрессивного маркетинга смеси оказались эффективны в стирании женской традиции помогать друг другу таким образом. Я никогда не слышала, чтобы кто-то, кого я знала, кормила грудью ребенка другой женщины, или ее ребенка кормила другая женщина, и я никогда не задавалась вопросом, почему. Я сидела в кресле-качалке в ту ночь, с горящими сосками, неутешительно тощий ребенок в моих руках все больше и больше был похож на ощипанного цыпленка, и новое страшное озарение посетило меня: у нас очень серьезные неприятности, и дальше по этому пути идти нельзя.
«Позвони Миранде», - сказал мой муж, когда взошло солнце. Не раздумывая, даже не дав мне закончить фразу, она сказала просто: «Приходите».
Мы бросились к ней. Я дала ей ребенка и рухнула в ближайшее кресло. Я рыдала и благодарила ее, рыдала и благодарила, снова и снова. Ребенок ел и ел, и ел. Его захват действительно был неглубоким, но он компенсировался избытком молока Миранды. Облегчение было неописуемо. Я сделала фотографию, что было абсурдно и нелепо, но я не знала, что еще делать с собой. Сделать этот снимок было самым неудобным, что только могло быть: я невольно ощутила, что это был очень простой, очень личный, вообще сокровенный момент. Святой. Фотографирование, внимание в такой форме, сделало его слегка неприличным. Это неправильно.
Десять минут спустя мой ребенок крепко спал. Я чувствовала, впервые с той ночи, когда он родился, что все будет в порядке. Я могла расслабиться, дышать медленнее и глубже, мой разум успокоился. Мой сын хорошенько накормлен и теперь мирно спит в моих руках. Миранда вела себя как ни в чем не бывало. Идея, что женщины жутко ревнивы, что мы, разумеется, презираем друг друга, является токсичным похмельем подросткового возраста. Я не почувствовала зависти, когда увидела Миранду кормящей моего сына. Мне очень хотелось иметь возможность кормить моего ребенка, но я только чувствовала, как мне повезло, что другая могла это сделать. Я удивлялась, почему мы просто не сделали этого раньше. Я укоряла себя за такое долгое промедление. Миранда рассмеялась. «Вы не были готовы», - пожала она плечами. Мы лежали на полу с младенцами. Наши мужья принесли нам чай.
Говоря начистоту, мне довольно сильно не везло в отношениях с женщинами. Мои отношения с собственной матерью являются результатом сложной работы. У меня всегда были подруги, некоторые из них хорошие, но редко я чувствовала, что могу доверять женщинам полностью. Казались неизбежными мои замкнутость и злость. Не помогало и то, что я, казалось, хотела гораздо больше от женщин, чем я когда-либо хотела от мужчин - я хотела целого мира. Так что я часто бывала более чем разочарована.
Я обожала высокомерие акушерки, когда она впервые снизошла до обследования во время моей беременности. Она действовала, как будто роды не были большой проблемой, и я хотела произвести на нее впечатление, чтобы заработать ее уважение, переняв такое же отношение. Но оказалось, что роды - большое дело. Не потому, что они обязательно патологические, а потому что мы так глубоко уязвимы, и потому, что, как мы знаем, уязвимость может изменить нас глубоко, к лучшему или к худшему. Какая космически глупая шутка: я выбрала «крутую» акушерку, которая оказалась воплощением холодности и неуважения, которых я хотела избежать, рожая дома. Я была ошеломлена, что так колоссально ошиблась в суждении. Крутость, как оказалось, бесполезная черта характера акушерки (или кого угодно, когда доходит до дела). Мысль о том, что акушерка меня подвела, преследовала меня.

Миранда продолжала кормить грудью за меня, так обыденно, почти без слов. Я, наконец, нашла консультантку по лактации, чьи советы имели смысл. Я докармливала смесью, пока не наладила грудное вскармливание, что стоило мне трех месяцев, проверок раз в две недели, аренды больничного молокоотсоса, и такого уровня сопротивления и самоотдачи, которых я не ожидала в себе найти. Никогда не думала, что моя борьба пробудит враждебность в некоторых людях: как будто я разжигала дурацкую «мамскую битву», настаивая - потратив много сил и ресурсов - на простом кормлении грудью своего ребенка. Ожидалось, что я признаю, что, поскольку грудное вскармливание это чрезвычайно трудно, я не могу этого делать. Считалось, что я должна уступить ядреной смеси плохих советов, которые обесценивают возможности женского тела. На что я сказала, и до сих пор говорю: нет.
Оказалось, что Миранда знает Мэдди, подругу по колледжу, которую я давно не видела. По счастливой случайности Мэдди жила в нескольких кварталах, и у нее тоже был новорожденный. Она постоянно приглашала нас, и мы набивались в ее гостиную, выкладывали младенцев в ряд на одеяло, делились своими историями, хихикали, дремали, потягивались и заказывали еду. Когда наставало время уходить, Мэдди протягивала мне несколько пакетов грудного молока из ее морозильника. Я сложила много часов на жалкий алтарь молокоотсоса, так что я точно знала, что значит отдать эти пакеты.
Обсуждая все с этими женщинами - умопомрачительный опыт родов; плохую акушерку; чувство свободного падения, которое может завладеть когда теряешь опору под ногами; давление «экспертного» мнения вместо защиты наших интересов; работу грудного вскармливания, ценность грудного вскармливания; глубокую и планомерную изоляцию женщин друг от друга, женщин от себя; эту навсегда изменившуюся картину мира - я начала чувствовать себя как воин, а не как жертва. Мы были сестрами, и мы делились нашими рассказами о доблести и мужестве, выживании и настойчивости. Быть увиденной и услышанной сопереживающими женщинами это больше, чем огромное утешение: это поддержка, своевременная и в высшей степени здравая.

В последующие годы я заинтересовалась правами рожающих женщин и была поражена тем, как много способов, которыми часто предают женщин те, кто избраны чтобы помочь совершить этот самый основательный переход. Я училась быть доулой для родов и послеродового периода. Я начала понимать женщин лучше - тех из нас, у кого есть ресурсы, сформированные их матерями, и тех, у кого их нет; тех, кто может говорить об обитателях их тел, и тех, кто не может; тех, кто открыто заявляет о своих усилиях и смешанных чувствах, и тех, кто делает вид, что все под контролем; тех, кому повезло быть любимыми и оберегаемыми в беззащитности, и тех, кому нет; тех, кто хочет выложить младенцев на одеяло и сесть, готовить еду, потягиваться, разговаривать, и тех, кто этого не делают.
Когда мой старший брат умер молодым, некоторые люди помогали мне выкарабкаться, усаживаясь рядом со мной, приветствуя мои смех и слезы в равной мере - и некоторые этого не делали. Некоторые, казалось, способны сидеть рядом - с жизнью, со смертью - а некоторые будут делать все, чтобы избежать этого. Первые стоили того, чтобы держаться за них изо всех сил, вторые - в меньшей мере. Реакции на рождение и послеродовой период оказались зловеще похожи.
Я часто думала о том, чтобы написать своей акушерке, особенно после того как я встретила не одну, не две, а три другие женщины, которыми она так же пренебрегла. Первая оставшаяся без присмотра женщина заработала воспаление шейки матки от слишком ранних потуг и попала в больницу, где была экстренно прооперирована. Вторая и третья родили без посторонней помощи прежде чем акушерка появилась. По сравнению с ними мне повезло.

Люди спрашивают, была ли у меня послеродовая депрессия. И я пожимаю плечами. Я закатываю глаза. Нет, отвечаю я. Потому что это звучит как если положить глупую розовую ленточку на пост-травматическое стрессовое расстройство. И последнее, что я хотела бы, это пройти курс лечения. Лечить женщин со вполне разумными эмоциональными реакциями на довольно непредвиденные ситуации значит переворачивать все с ног на голову. Я нуждалась в заботливой матери, преданной и присутствующей акушерке, родных и любящих подругах. Мне выпало одно счастье из трех. Могло быть хуже.
Из тех, кого я знаю, прекрасно чувствовали себя после родов только женщины, набравшие очки по трем пунктам: хорошая забота в родах, окружение поддерживающих женщин, полезные опытные люди, остающиеся с ними какое-то время. Других, с дикими глазами в супермаркете, склонных к слезам, не имеющих возможности кормить, или спать, или дышать, немного нетерпеливо заводящих друзей в детской группе - я вычисляю за 20 шагов. Мы образуем большой и жалкий клуб.
Мне понадобилось много времени, чтобы вернуть уверенность в себе. Начало материнства, во многом, кризисное состояние. И, хотя мой муж показал себя надежным и заботливым, полноправным партнером во всех смыслах, именно женщины спокойно, с любовью, вели меня за руку. Оказалось, что я не должна была во что бы то ни стало изображать незыблемость. Чем уязвимее я становилась, тем сильнее мое видение прояснялось, так что я в конце концов смогла увидеть круг соратниц, предлагающих мне свою силу духа и поддержку, когда я была лишена всего. Моя благодарность со временем только растет.

Честно говоря, я почти ожидала, что Миранда подавит меня, будучи успешной и полной сил, в то время как я была слаба и сломлена. Вместо этого у нас есть наша дружба, теплая, подлинная, выдерживающая расстояние и время. Когда мы вместе, я нахожу особое удовольствие в том, как она смотрит на моего сына: с любовью и гордостью. Он немного и ее тоже.

Источник: http://www.babyblog.ru/redirect?v=1&l=http%3A%2F%2Fwww.theguardian.com%2Flifeandstyle%2F2015%2Fmar%2F14%2Fmy-friend-breastfed-my-baby-elisa-albert
Перевод: Виктория Лебедь