Маркус Зуcак «Книжный вор»

«Я ненавидела слова и любила их, и надеюсь, что составила их правильно».

Германия 1939-го года. Городок Молькинг, Химмель-штрассе, 33 - дом, расположенный в бедном районе одного из пригородов Мюнхена, куда привозят 9-летнюю Лизель Мемингер.

Девочку, непомнящую о своем отце ничего, кроме непонятного для нее слова коммунист, вынужденную ради спасения расстаться с матерью и лишившуюся брата по дороге в их «новую» семью. Маленькая повесть Лизель Мемингер, рассказанная от третьего лица, от лица самой Смерти… о жизни на грани, а порой и вопреки смерти и о людях, ставших девочке близкими и родными.

Ганс Хуберман - приемный отец с добрыми глазами цвета серебра, просиживающий ночи напролет возле кровати Лизель и спасающий ее кошмаров. Человек, подрабатывающий на жизнь игрой на аккордеоне и до сих пор не вступивший в партию. Надежный, умеющий держать слово, ее главный учитель не только в чтении, но и в жизни.

Неунывающий Руди Штайнер - мальчик с волосами цвета лимона, преданный и верный друг. Воришка яблок, однажды превратившийся в подателя хлеба.

«Он сделал мне кое-что, этот мальчик. Всякий раз делает. Это единственный вред от него. Он наступает мне на сердце. Он заставляет меня плакать».

Макс Ванденбург - скрывающийся еврей, появившийся однажды на пороге дома Хуберманов. Потерянный человек с волосами-перьями, ежедневно борющийся с фюрером в своих видениях. Парень с твердыми кулаками, усталый и измученный.

Она - воровка книг, он - похититель неба. Связанные между собой страхом, болью, отчаянием и ночными кошмарами.

12 подарков и 13-ый - белое облако с серым сердцем. Маленький снеговик, непроходящая тревога и главный подарок в ее жизни, его подарок - «Отрясательница слов».

И книги… украденные у мерзлого снега, пожирающего пламени, тишины библиотеки

От самой первой - «Наставление могильщику» - и до последней в этой истории - ее собственной. Между ними всего пять лет, а кажется, что целая жизнь…

Сначала несмелые попытки, отдельные знакомые выражения, вырванные из текста, постепенно складывающиеся в строки и главы.

Голоса книг, рожденные в духоте подвала, пропитанного краской и пылью, и окрепнувшие уже в другом подвале, укрывшем десятки людей, под голоса сирен, звуки бомбежки и плач детей.

Слова, обрушивающие и поддерживающие, проникающие в душу и в сердце, помогающие забыть и заставляющие помнить, убивающие и спасающие. Их сила и магия. Слова, в которых заключена жизнь.

Пронзительно и больно, как и многие произведения о военном времени. Порой книга пугала и отталкивала меня, но при этом притягивала и завораживала, как та комната, заполненная книгами, в доме бургомистра Лизель.

Читала ее долго, утопая в вязкости и липкости отчаяния и страха, в переплетении образов и слов, ненадолго выныривая, чтобы глотнуть холодного воздуха и взглянуть в серое густое небо над Химмель-штрассе.

И несколько маленьких отрывков:

«Книги повсюду! Каждую стену укреплял стеллаж, забитый плотными, но безупречными рядами книг. Вряд ли можно было разглядеть цвет стен. И надписи всех возможных форм и размеров на корешках черных, красных, серых и всяких цветов книг. В жизни Лизель Мемингер видела очень мало чего-то настолько прекрасного.

В изумлении она улыбнулась. На свете есть такая комната!...

Постепенно комната сжалась, так что книжная воришка, сделав лишь два-три шажка, смогла коснуться полок. Лизель провела тыльной стороной руки по первой, слушая, как шуршат ее ногти, скользя по книжным позвоночникам. Прозвучало, как музыкальный инструмент или мелодия бегущих ног. Лизель повела двумя руками. Все быстрее. По разным полкам наперегонки. И рассмеялась. Голос распирал, рвался из горла, и когда она остановилась наконец и замерла посреди комнаты, то не одну минуту стояла, переводя взгляд с полок на свои пальцы и обратно на книги.

Сколько книг она потрогала?

Сколько книг почувствовала?

Она подошла и снова стала трогать - на сей раз гораздо медленнее, открытой ладонью, успевая осязать мякотью невысокий вал каждой книги. Как волшебство, как красоту, словно яркие линии света, сиявшие с люстры. Несколько раз Лизель тянулась вынуть книгу с полки, но не решалась их беспокоить. Порядок был слишком идеален».

______________________

«Россия, 5 января 1943 года, очередной ледяной день. Среди улиц и снега повсюду лежали мертвые русские и немцы. Кто еще был жив, стрелял в чистые страницы перед собою. Сплетались три языка. Русский, пулевой, немецкий…

На кухне фрау Хольцапфель Лизель читала. Страницы брели, никем не услышанные, и в моих глазах, когда русские пейзажи растворяются, снег не перестает падать с потолка.

Ложится на чайник, а также на стол. И на людях тоже снежные лоскуты - на головах, на плечах.

Брат ежится. Женщина плачет.

А девочка продолжает читать, ведь именно затем она здесь, и хорошо быть хоть в чем-то полезным там, где случились снега Сталинграда».

____________________________________

«Господи, их так много.

Так много пар умирающих глаз и шаркающих ног.

Лизель рассматривала их, но Макса выдали даже не черты лица. А то, как это лицо себя вело: оно тоже изучало толпу. Застыв в сосредоточенности. Лизель вдруг растерялась, наткнувшись на это единственное лицо, устремленное прямо на немецких зевак. Этот взгляд так целенаправленно что-то выискивал, что люди вокруг книжной воришки заметили и стали показывать пальцами.

- А этот что высматривает? - произнес мужской голос сбоку от Лизель.

Книжная воришка шагнула на дорогу.

Никогда движение не было такой тяжкой ношей. Никогда сердце не было таким решительным и большим в юной груди.

Она шагнула вперед и сказала, очень тихо:

- Меня ищет.

Ее голос сошел на нет и отпал - внутри нее. Ей пришлось разыскивать его - тянуться далеко вниз, чтобы снова научиться говорить и выкликнуть его имя. Макс.

- Макс, я здесь!

Громче.

- Макс, я здесь!

Он ее услышал»

________________________________________________

«Одним глазом еще глядя сон, вторым она видела, как умер брат. Простилась с матерью и представляла, как та одиноко ждет обратного поезда в забвение. Проволочная женщина вытянулась на земле, и ее вопль катился по улице, пока не завалился набок, словно монета, изголодавшаяся по разгону. Молодой мужчина висел на веревке из сталинградского снега. Она видела, как пилот бомбардировщика умер в железном коконе…

Эти картины и были миром, и мир похлебкой кипел в ней, а она сидела среди прекрасных книг с ухоженными названиями. Все это варилось в ней, а она водила глазами по страницам, до краев своих животиков заполненным абзацами и словами.

Вы гады, думала она.

Прекрасные гады.

Не хочу вашего счастья. Прошу вас, не смейте наполнять меня и внушать, будто это даст что-то доброе. Смотрите на мои синяки. Глядите на эту ссадину. Видите ссадину у меня внутри? Видите, как она разрастается прямо у вас на глазах, разъедает меня? Я больше не хочу ни на что надеяться…

Она вырвала из книги страницу и разодрала ее надвое. Потом целую главу.

И скоро не осталось ничего, кроме обрывков слов, разбросанных у нее между ног и вокруг. Слова. Зачем им вообще надо существовать? Без них ничего этого бы не было. Без слов фюрер - пустое место. И не было бы хромающих узников, нужды в утешении или в словесных фокусах, от которых нам становится лучше. Что хорошего в словах?

Это она сказала уже вслух - освещенной оранжевым комнате.

- Что хорошего в словах?»

P.S.: Книга хорошая и сильная, но понравится, наверное, не всем, в том числе и из-за своего необычного, метафоричного языка повествования.

Периодически ловила себя на мысли, что попадаются выражения и фразы, резко выделяющиеся на фоне повествования, «чужие» и неподходящие. Думаю, дело в недостаточно качественном переводе.

P.P.S.: Оля, спасибо тебе за рекомендацию!

Всем спасибо за внимание