Отпускной дневничок: Нина Дашевская "Около музыки"

У меня есть особая категория книг - те, которые я читаю в самолете. Они непременно должны быть заполняющими все существование, такими, чтобы по-настоящему увлечься, читать взахлеб и не обращать внимание ни на турбулентность, ни на страх внутри тебя и ни на что другое вокруг.

Редкий случай, когда нравится все, буквально все, что пишет автор - она, Нина Дашевская. Без заигрывания и сюсюканья, умно, тонко, серьезно, но без надрыва. В ее произведениях меня все время поражает глубина содержания, с одной стороны, и какая-то легкость, даже изящество формы. Не успеешь оглянуться - а уже прочитала. И всегда потом чувство сожаления, что книжка закончилась... Особенно здесь, в рассказах, когда они и так короткие. Даже если бы я не знала, что автор - музыкант, то предположила бы это так и так. И не только потому, что музыка так или иначе проходит красной нитью через каждое произведение, выступает по сути главным героем. А вот как раз из-за этой деликатной формы изложения, как будто музыкант осторожно перебирает клавиши инструмента, боясь не нащупать мелодию...

Бесподобны диалоги героев. Читала и размышляла о том, как часто мы воспринимаем подростков как проблемных детей, не видим или не хотим видеть их необычный внутренний мир, не вникаем в их фантазии и мечты, не слышим это "звучание музыки в голове", как у героя одного из рассказов.

Не могу удержаться, чтобы не привести небольшой рассказик.

КРЕНДЕЛЬКОВ
Мама ходила к директору, спорила, доказывала - бесполезно.
Дело в том, что в июне умер Лев Миронович Штайн, Тимкин учитель скрипки. Тимкино горе - первое такое большое, настоящее горе - как будто уже затерлось, заплескалось морем, закаталось велосипедом. Но сейчас, в сентябре, он с особенной ясностью понял, что никогда больше не придет к Штайну на урок. В его особенный дом: высоченные потолки, медные ручки шкафов, пластинки, книги - на русском, немецком, шведском. Рояль с букетом сухих листьев. И сам Штайн в высоком кожаном кресле - огромный, седой. Ему трудно было ходить, и Тимка по-хозяйски заваривал чай, разливал по звонким чашечкам…
Все, больше этого не будет. И главное - нужно идти на урок к совершенно чужому человеку. Кренделькову какому-то. «У кого учишься?» - «У Кренделькова…» Жуть. И откуда он вообще взялся?
Мама доказывала директору:
- Ведь это уму непостижимо - в шестом классе переводить мальчика на виолончель!
Тот оправдывался - не хватает учителей по скрипке, а у Тимы большие руки, виолончельные. Но дело было не только в этом. Просто директору хотелось, чтобы в школе был оркестр, а оркестра без виолончели не бывает. Раньше учителей не было, а тут - на тебе, Крендельков! «Молодой, перспективный»… Этого еще не хватало.
- Чудный инструмент - основа оркестра, фундамент… Может, вам понравится. Вы бы попробовали хотя бы на один год!
- На полгода, - устало согласилась мама.
Тимка вспомнил один концерт - там на виолончели играла тетенька с некрасивым лицом. Пум, пум… Фундамент. А Тимка не хотел быть фундаментом! Он хотел быть звонкой первой скрипкой, тем более что теперь, в шестом классе, он вполне мог бы быть первым! Эх, Крендельков-Коврижкин…
- Не переживайте вы так, - уговаривал папа. - Может, он не так плох, как вы думаете!
На самом деле оказалось еще хуже.
Антон Петрович Крендельков, на вид - лет семнадцать. Маленький, щуплый, в очках, уши торчат… Антошка-картошка. На первом уроке он был в красной футболке с Чебурашкой (вернее, с «ЧеБурашкой» в военном берете и с усами, как у Че Гевары). Смешная, в общем, футболка. Только Тимке не до смеха. Он с первого взгляда невзлюбил в этом Кренделькове все - от дурацкой майки до очков, до оттопыренных ушей. Коржиков-Карамелькин…
И виолончель тоже невзлюбила Тимку. Огромная, неповоротливая, она мучила его упражнениями и детскими песенками. А ведь на скрипке он уже играл Баха, Вивальди - настоящую музыку! Крендельков маялся с Тимкой, со скрипичным поворотом его руки. А Тимка построил против него как бы стенку; почти не разговаривал, просто кивал, и все. И ждал Нового года - когда кончится это мученье! Тогда директор пусть делает что хочет. Если не найдет ему учителя скрипки - все, до свидания! Бросит школу, и все.
- Закрути эту ноту, как подачу в теннисе. Понимаешь?
Тоже мне, спортсмен! Тимка с тоской вспоминал Штайна, его речь… а тут - теннис. Чего взять с этого Коврижкина!
Ну ничего, уже декабрь - осталось чуть-чуть! И все-таки надо бы позаниматься перед экзаменом. Не то чтобы жалко Кренделькова, просто неловко как-то. Тимка раскрыл дома чехол и обнаружил, что оставил в классе шпиль - тот, которым виолончель упирается в пол. Эх, придется бежать в школу - может, открыто еще.
Школа близко, десять минут бегом - и на третий этаж. Даже куртку не снял, только стянул шапку с жаркой головы. Кажется, класс открыт. Запыхавшийся Тимка рванул на себя двойную дверь и замер.
В ту же секунду смолк за стенкой настырный рояль, и Тимка услышал виолончель. Такую, какую еще никогда не слышал. Она не пела, а как будто говорила негромко, и голос ее был такой… Словно на всей планете нет ничего, только снег, снег и в лучах фонаря она, виолончель.
Свет был выключен, и Тимка не сразу узнал сидящего у окна Кренделькова. Фонарь слабо освещал его длинный нелепый нос и руки - одна на грифе, другая со смычком. Надо же, какие красивые у него руки! Он продолжал играть, не остановился. И такое лицо у него было… Без очков он выглядел старше. Много старше. Антон Крендельков в мягком свитере, который играет на виолончели. Такой, какого Тимка никогда не видел. И не слышал…
Последний звук растворился в воздухе, улетел в морозную ночь. Крендельков увидел наконец своего ученика.
- А, это ты, - сказал он как-то равнодушно.
- Я… Я шпиль забыл. - Тимка удивился, как обыкновенно звучит его голос.
Крендельков кивнул и как будто чуть отвернулся.
- Антон Петрович! А это… это что было?
Он вдруг улыбнулся и как-то потеплел:
- Бах. - Как будто Бах его близкий друг, и он рад представить Тимке такого славного парня.
- Можно, я послушаю? - вдруг спросил Тимка.
Крендельков опять кивнул. Тимка прикрыл дверь и сел на краешек стула.
Крендельков играл, а он слушал. Просто слушал и ни о чем не думал.
Антон опустил смычок и посмотрел на Тимку.
- Скучаешь по Штайну?
Тимка вздрогнул. И почувствовал, как стенка - крепкая стенка, которой он отгородился от Кренделькова, - трещит по всем швам.
- Вы его знаете?… Знали?
- Мы много играли вместе, - кивнул Антон. - Хороший был дядька, настоящий.
И Тимку почему-то совсем не покоробило это «дядька». Неужели играли вместе?
А Крендельков вдруг сказал:
- Жаль, что ты уходишь. Да что ты, я же все понимаю… Не вышло из меня учителя. Я, знаешь, тоже хорош. Все с тобой, как с маленьким… И понимаю, что плохо, а как надо - не знаю…
Стенка рухнула и разлетелась в пыль.
- Антон Петрович, поиграйте еще! Пожалуйста!
А экзамен не состоялся. На следующий день Тимку прямо из школы увезли с острым аппендицитом.
Антон бегал к нему в больницу каждый день. Притащил маленький плеер, закачал туда виолончельной музыки.
«Надо же, какой хитрый, - думал Тимка, - хочет меня все-таки подружить с этой виолончелью!»
Но Антон ничего такого не хотел - просто делился музыкой, которую любил сам.
* * *
- Вот такая штука, - закончил рассказ про своего друга и учителя Тима.
Мы с ним возвращались с концерта, и шел снег. Много, много снега. Он заметал дорожки Тверского бульвара, и хрупкие снежинки тихо падали на огромного, взрослого уже Тиму, и на виолончельный футляр за его широкой спиной.

Около музыки
Нина Дашевская
Издательство: КомпасГид, 2017

или другое издание:

Около музыки
Нина Дашевская
Издательство: Росмэн, 2015