Отцовство

Николай ДоризоБыл я невнимательным супругом, Забывал тебе подать пальто, А теперь вот со смешным испугом Только я и думаю про то, Чтобы лишний раз ты не нагнулась, Чтоб себя ты бережней несла, Боже упаси — не поскользнулась До того заветного числа.Именем семейного устава Ты должна к себе нежнее быть, Ведь тебе дано святое право Больше всех теперь себя любить.Ничего нет в мире человечней, Чем твоя забота о себе, Ничего нет в мире бесконечней Новой той судьбы в твоей судьбе!Столько на лице твоем покоя, Стало так задумчиво оно, Будто что-то слышишь ты такое, Что другим услышать не дано.Выполняю просьбы, как приказы. Мы вдвоем и все же — не вдвоем: Выпущены в талии запасы На любимом платьице твоем...Тяжелей твоя походка стала, Глубже взгляд, значительней слова. Я с тобой не спорю, как бывало,— Высшей правдой ты теперь права!Встреча с сыном началась с разлуки. Мне тепло и грустно оттого, Что в роддоме держат чьи-то руки Без меня мальчишку моего.Пятый день пошел со дня рожденья.В дверь стучу — закрыта на засов.Да, роддом — такое учрежденье, Плохо приспособлен для отцов! Шлю жене я разные вопросы: «Точно опиши его глаза, Нос какой — прямой или курносый, Русым ли мой мальчик родился?» «Он красавец!» — мать мне отвечает.В подтвержденье всех его красот Факт один пока что отмечает: Вес — три килограмма восемьсот!Я иду, прохожим улыбаюсь — Черт возьми, мне здорово везет! Засыпаю — сразу просыпаюсь: Вес — три килограмма восемьсот!..А при встрече повторяю сразу Эту фразу всем моим друзьям.Смысл огромный вложен в эту фразу,— А какой? Не понимаю сам! Мать, и ты гуляла босоногой.Думала в тот дальний детский век,Что бывает мамой самый строгий, Самый взрослый в мире человек.А теперь ты пишешь мне о сыне,Будто вновь вернулась в те года,— Нет, такой девчонкою, как ныне, Не была ты прежде никогда!Перед счастьем матери робея, Стала ты моложе и старей, В нежности своей — чуть-чуть глупее, В мудрости своей — куда мудрей!Мне, отцу и мужу, думать лестно, Что тебя и сына поутруИз роддома с главного подъезда, Двух детей, я сразу заберу!Стоит у роддома машина,От нетерпенья ворча.— Берите же на руки сына!.. —А я все гляжу на врача,Гляжу боязливо, тревожно. Беру, по паркету иду Так медленно, так осторожно, Как будто ступаю по льду. Мой путь вдруг становится тонок, Почти как дрожащая нить, Как будто и сам я ребенок, А мать меня учит ходить.И вправду, мой возраст отцовский Такой, как сыновний его... Спит крохотный житель московский, Не видит отца своего....Постелью рука моя стала, На ней уместился он весь, Запрятан в конверт-одеяло — Живая грядущего весть! Лишь первая строчка, поверьте, Той вести в руках у меня. Так пусть в этом теплом конверте Растет она день ото дня. Ее не постичь за минуту, Такая уж доля отца,— Всю жизнь я читать ее буду И все ж не прочту до конца.Волосики, мягкое темя,Цвет глаз — невозможно понять, И спать ему долгое время, Чтоб первые сны увидать.Глядит он, не зная, что значит Глядеть так серьезно на свет. Он плачет, не зная, что плачет. В нем — жизнь. А его — еще нет... И, вторя движениям нашим, Рукой протирая глаза, Не знает он главного даже, Что сам он уже родился! Так ясно все в нем, так несложно: Улыбка, движения век...И все ж разгадать невозможно, Какой же в нем спит человек?!... Смеется мой мальчик безбровый, Наш юный хозяин в дому, Мы все по-солдатски готовы Во всем подчиняться ему.Пусть он, улыбаясь, не знает, В каком государстве рожден,— Отец за него понимает, Чему улыбается он!