Бог, который не является Богом. Есть о чем задуматься.

В западном мире, и особенно в правовой сфере, утверждается мнение, что религия — это личное убеждение, частное дело каждого. В то же время подобное толкование используется для того, чтобы ограничить различные проявления веры. В школах некоторых государств запрещено ношение хиджаба, в других странах нательные кресты нельзя носить на рабочем месте. В США от учреждений, связанных с Римско-Католической Церковью, требуют разрешить своим служащим пользоваться противозачаточными средствами. Нарастает беспокойство о возможном преследовании религиозных групп, не признающих однополые браки.

Серьезной проблемой является отказ многих признать, что религия – это совокупность действий, а не только совокупность убеждений. Данное разграничение лежит в основе светского мировоззрения. Отделять веру от дел во многом означает утверждать отсутствие Бога. 4 июля мы праздновали День независимости США. Но независимость, которая не может защитить религиозные практики, таковой вовсе не является. Это новая форма рабства, поклонения совсем другому «богу» — государству.

Бог, которого пытаются свести к общим законам и приравнять к идеологии, — это совсем не Бог. Только при условии ежедневной встречи с живым Господом, со всеми сложностями, к которым такая встреча зачастую ведет, можно называться истинным христианином.

Вера в живого истинного Бога трудна и у нее множество последствий. Вера же в идею о Боге может стать лишь формальностью в худшем смысле слова. Такое разделение между живым истинным Богом и идеей о Боге лежит в самом сердце кризиса, в котором пребывает современный мир. В светском мире нет места настоящему Богу — зато идея о Нем вполне вписывается в светское мировоззрение.

Для каждого верующего такое разделение — это глубочайший кризис его христианской жизни. В нашей культуре существует разделение между принципами в наших головах и жизнью, которой мы живем, и такое разделение зачастую считается нормой. Но это не просто лицемерие: проблема не в том, что у нас не получается жить в соответствии со своими идеалами. Дело в том, что наши принципы зачастую не имеют ничего общего с той жизнью, которой мы живем.

В светской культуре религия не уничтожена, она просто вытеснена туда, где она не имеет значения и не способна влиять на нашу жизнь. Дух времени в современном светском мире (включая Америку) — это убежденность в том, что религия и верование являются одним и тем же. Согласие верующих с таким положением дел — это, по сути, согласие признать свою веру бессильной.

Вот в чем фатальность ошибки: на самом деле настоящая религия — это не совокупность убеждений, а совокупность действий.

Мы верим в молитву — но не молимся. Мы верим в прощение — но не прощаем. Мы верим в щедрость — но не жертвуем. Мы верим в правду — но мы лжем.

Опять же, наши проблемы далеко не ограничиваются обычным лицемерием. В нашей культуре разрыв между убеждениями и действиями — это привычка, которая существует не только в религиозной жизни. Почти во всех аспектах культуры, в которой мы живем, существует жесткое разграничение между мыслью и действием. Современного неверующего зачастую невозможно отличить от современного христианина, и это говорит о более глубокой проблеме.

Деятельное христианство, активное исповедание веры все больше вытесняется из публичной сферы. Мы согласились считать веру нашим частным делом. То, во что мы верим, стало скорее вопросом «совести», нежели вопросом наших поступков. Реформация во многом стерла внешние формы христианской жизни: праздники, паломничества, одеяния. Реформаторы были правы в том, что внутренняя жизнь Духа намного важнее, чем те преходящие формы, в которых она себя проявляет. Но они не смогли понять, что с исчезновением внешних форм незаметно произойдет и исчезновение внутреннего содержания. Сегодня внешняя невоздержанность Mardi Gras — это наследие забытой Пепельной среды (в католичестве Mardi Gras, т.е. Жирный вторник — праздник-карнавал, канун Пепельной среды; знаменует начало Великого поста – ред.). На замену христианской практике пришло пьянство: ни один американский город не собирается отменять Mardi Gras из-за ее религиозных аллюзий, ведь пьянство не так оскорбительно, как рождественский вертеп.

Раннее христианство, конечно, отличалось приверженностью действию — без этого не было бы мученических смертей на аренах Римской империи. Раннее христианство не являлось просто набором убеждений: философии были дешевы и разнообразны в древнем Риме. На арены христиан приводил их отказ поклоняться императору и богам империи. Они отказались быть вовлеченными в дела языческого государства. Философ-платоник Цельс ругал христиан за «радикальное» великодушие. Он подверг жесткой критике христиан за то, что они принимают воров, мошенников, проституток, пьяниц и им подобных, в то время как отказ христиан признать высокопоставленных язычников (таких, как он сам) «благочестивыми» означал, по сути, неприятие римского общества в целом. Христиане действительно представляли определенную опасность для существующего строя.

В современном мире определенную опасность представляет лишь то, что некоторые христиане настойчиво утверждают право нерождённых младенцев на жизнь и на защиту от тех, кто хочет их уничтожить. Однако многие христиане (включая и некоторых из тех, кто поддерживает движение «в защиту жизни») принимают светские представления об отделении Церкви от государства и считают, что их личные убеждения не должны влиять на действия других. Но их личные убеждения бесполезны — и для Бога, и для людей.

Американский теолог Стэнли Хауэрвас утверждает, что «частной морали» не существует. На самом деле мораль — это проблема поведения людей по отношению друг к другу. «Частная мораль» — это вовсе не мораль. Верить в то, что нерожденный младенец имеет право на жизнь, но отказываться признать, что в это право должны верить все, — это фактически означает, что такого права не существует. Если у младенца все же есть право на жизнь, значит, не требовать, чтоб это право уважали все, — аморально.

Все, что мы, как христиане, утверждаем, можно и нужно воплотить в жизнь — иначе все наши утверждения бесполезны. Притча о Страшном суде (Мф 25:31—46) говорит христианам об их делах, о том, как важно кормить голодных, посещать узников, одевать раздетых, поить жаждущих. Символ веры в притче не упоминается. Это не значит, что не важно, во что верить: дело в том, что христианское вероучение должно являться фундаментом наших поступков. «Вера без дел мертва», потому что это уже вовсе не вера.

Сердце православной веры — в провозглашении единства с Христом. По словам святого Афанасия, Бог стал человеком, чтобы человек стал богом. Человеческая жизнь предназначена для того, чтобы прожить ее в единстве с Богом. В истории о грехопадении из Книги Бытия мы познаем важнейшее качество нашей падшей натуры — мы разорвали наше единство с Богом и пошли по дороге смерти и разрушения. Природа греха как раз заключается в этом отдалении от Бога. Путь спасения — это путь единства с Богом. Оно стало возможным благодаря единению Христа с человечеством. Он взял на Себя наше падшее состояние — смертию смерть поправ через Свое распятие и сошествие во ад — и в Своем Воскресении Он нас возвращает на тот путь, для которого мы рождены.

Это больше, чем теория — это еще и описание практики христианского вероисповедания. Мы любим, потому что мы живем в единстве со Христом, «который любил нас и отдал Себя за нас». Мы кормим голодных, одеваем раздетых, посещаем узников, потому что в конечном итоге мы делаем все это ради Христа. Каждое доброе дело, каждая милость, которую мы совершаем, — это действие, которое ведет к единству со Христом. Жизнь Церкви с ее праздниками и постами, таинствами и службами — это практическая составляющая нашей веры, т. е. жизни в единстве со Христом. Речь идет не о «религиозных развлечениях» и не об образовательных мероприятиях, а о видимых проявлениях внутренней жизни Бога в Его людях.

Христиане в этом мире «как душа по отношению к телу», по словам христианского писателя II века («Послание к Диогнету»). Они — жизнь этого мира. Присутствие христиан, которые живут по своим убеждениям, подобно присутствию Царствия Небесного. Вторжение Царствия в этот мир означает разрушение культуры смерти, которую породило грехопадение. У нашего падшего мира — «роман» со смертью, а проявления Царствия ставят его под угрозу, но лишь в том случае, если христианство будет не только теорией, но и практикой. То, что христиане во что-то верят, мало что значит, если это вера никак не проявляется на деле. Например, предлагаемая конституция Европейского Союза предполагает религиозную свободу. Но православные христиане отмечают, что такая «свобода» провозглашалась и в коммунистических странах — правда, якобы во имя защиты людей, родителям было запрещено учить вере своих детей. Христианскую веру исповедуют в сообществе. Согласие считать веру личным делом каждого — это, по сути, согласие разрушить Православие. Атака этого мира на исповедание христианства незаметна, но неумолима. Христианам следует жить в соответствии со своей верой и отказаться от сделки с дьяволом, которую предлагают современные государства.

Мы призваны жить в единении с истинным и живым Богом. Такая жизнь наполняет каждое действие в течение дня, каждый наш вздох. Все, что меньше этого, — это согласие с врагом отстраниться от нашего Господа и служить богу ложному.

Перевод с английского — Дарья Прохорова.

Первоисточник в журнале "Фома"