Рождественский подарок

Ребенок открыл глаза. Тысячи незнакомых звуков, запахов и ощущений наполнили крохотный мозг. Он пошевелил руками и ногами, попробовал еще раз закрыть и открыть глаза, рот, и, наконец, заплакал.

Услышав плач ребенка, женщина очнулась. Она только что родила его. У нее хватило сил перерезать пуповину ножом и завернуть ребенка в свою одежду, после чего она забылась тяжелым сном. Сквозь щели в досках хлева внутрь проникал лунный свет. Женщина слышала, как стучат снежинки по крыше и еще какие-то звуки и тепло дыхания – рядом спали животные.

Она шла весь день, уже совсем стемнело, когда она, наконец, нашла этот хлев и укрылась в нем. Весь день она не пила и не ела, но сейчас уже не испытывала ни голода, ни жажды. Женщина чувствовала, что умирает. Она повернулась на бок на куче соломы, прижала к себе ребенка и горько заплакала.

Зазвенели колокольчики. К господскому дому подкатили сани. Молодой барин выскочил из саней, прежде чем они остановились. Помог выйти супруге. Ее лицо, раскрасневшееся на морозе, было прелестно. Они вернулись из храма после Рождественской службы. Юная барыня ждала первенца, но сама пребывала еще в столь нежном возрасте, что мысли ее вертелись не вокруг грядущих родов, а вокруг наряженной в доме елки с любимыми игрушками – Вифлеемской звездой и бумажным ангелом с золотой трубой, которые муж лично прикрепил у самой верхушки. «А няня уж нас с сочивом ждет», улыбнулась она. И вдруг у самого порога ахнула и тяжело осела на снег. Муж подхватил ее на руки и с тревогой заглядывая в глаза, спросил: «Что, милая?». «Кажется началось». «Да, ведь, рано еще!».

Няня, услыхавшая колокольчики, выскочила на двор в одном платке и тут же взяла все в свои руки: «Несите-ка ее в спальню. Лиза, Катя, кипятку! А вы, барин, отправляйтесь за доктором!». А он и рад был поехать за доктором, хотя и остаться хотел, но боялся быть лишним, помешать. Да, и за делами тревога не так снедала его.

Доктор был его друг. Они только расстались у порога храма после службы. Он еще и сюртука снять не успел, когда будущий отец влетел в дом, с порога крича: «Одевайся, поехали, Анна рожает!».

Сколько же времени он прождал под дверью? Туда-сюда сновали девушки с тазами и кувшинами, с охапками белья, с морщинками, залегшими между бровей. О, как они беспокоили его, эти морщинки! Наконец дверь распахнулась, и вышел доктор. «Ну, что, как Анна?». «Анна в порядке», ответил друг, снимая халат. «О! Слава Богу! Ну, идем же, я налью тебе чего-нибудь выпить! Ведь, это ужас что такое – вот так ждать под дверью, ничего не зная!». «Постой, я не все сказал тебе». «Что? Ребенок? Что с ребенком?». «Это девочка. Ее спасти не удалось».

Будто весь воздух вдруг разом вышел из него. От нехватки кислорода заломило виски. Он поднял руки и обхватил голову, словно пытаясь удержать ее, улетающую, на месте. Сквозь звон в ушах долетали обрывки слов: «Неправильно расположен… пуповина… обвитие…». И вдруг другой голос, ясный, чистый и совершенно четкий: «Ступай в хлев!». Он встряхнул головой и потер переносицу, пытаясь прийти в себя: «Скорее. Ступай в хлев!».

«Сейчас ты уже можешь зайти к ней. Она в сознании. Анна – молодая, здоровая женщина и родит еще тебе детей», говорил доктор. «Прости», перебил он, «я должен идти». «Постой! Куда идти?». «В хлев». И он, как был, раздетый, бросился вон.

Доктор покачал головой: видимо бедняга от горя помутился рассудком. Дай-то Бог, чтобы временно.

В хлеву было темно, но, постояв несколько мгновений, он различил в свете луны, проникающем сквозь щели, женщину, лежащую в углу возле яслей на груде соломы. Будто в каком-то сне он сделал шаг, другой, подошел совсем близко. Глаза женщины были закрыты, голова бессильно упала на грудь. «Умерла», подумал он. Но тут глаза открылись, и руки поднялись, протягивая ему что-то. Ребенка.

В спальне горели свечи. Анна лежала на животе, отвернув лицо. Он видел только копну русых волос, разметавшихся по подушке. «Аннушка!». Она не пошевелилась. «Я принес тебе рождественский подарок». «Какие подарки, Петя!», прошептала она и заплакала. «Взгляни, милая, я уверен, что этот подарок будет тебе по сердцу». Анна почувствовала, как на кровать рядом с ней муж опустил что-то тяжелое. Она повернула к нему заплаканное лицо и увидела ребенка. «Что… кто это? Откуда?». Голос ее дрожал, взгляд метался… Но руки, руки, уже готовые к материнской ноше, бережно подняли драгоценный сверток.

Ребенок открыл рот и завертел головкой. «Батюшки! Сиську ищет!», воскликнула няня, которая за минуту до этого тихонько вошла в спальню. Одной рукой продолжая крепко держать ребенка, Анна второй распахнула ворот сорочки и достала грудь. Ребенок сделал неуловимое движение головой, схватил сосок и зачмокал.

Женщину осторожно перенесли в дом и уложили на постель. Она была так слаба, что не могла говорить. Когда Петр подошел к постели, она показала, что хочет взять его за руку. Он подал. Женщина прижала ее к губам. По лицу ее катились слезы, но она улыбалась. Через минуту она тихонько умерла.

Няня нашла Петра в зале, где он сидел подле наряженной елки и плакал. «Батюшка! Ты уж не серчай. Я ведь девочку-то окрестила. Прожила она всего несколько минуток. Ну, я и окрестила. У меня уж все готово было. Марией окрестила». Петр опустился на колени, прижался лбом к рукам, покрытым старческой «гречкой»: «Спасибо, няня!».

Блеснула Вифлеемская звезда на елке, ангел улыбнулся, неслышно трубя в золотую трубу.

К Пасхе ребенок стал круглощеким и крутолобым улыбчивым бутузом. Он тянулся к отцу, хватал его за бороду и пытался затолкать ее в рот. Петр счастливо смеялся, расцепляя маленькие кулачки. На Радоницу Петр и Анна с младенцем пришли на кладбище, где две могилки были рядом: маленькая и большая. На одной из них стоял безымянный крест.