Как познается счастье. Часть II. Час Х. (Беларусь, Брест).

Проснулась я утром. Был вторник, день отнюдь не выходной, и муж, как обычно, собирался на работу. Схваток никаких не было и в помине. Значит, вчера вечером пожаловали-таки тренировочные. И теперь до самых родов они будут давать о себе знать. Правильно, должен же организм как-то готовиться.. Ну что, мое облюбованное 22-ое число? До тебя еще неделька, а пока живем… Я вздохнула с облегчением и решила еще покемарить чуток. Декрет меня избаловал, и обычно я не вставала раньше десяти-одиннадцати. Сквозь сон я опять стала чувствовать боли в пояснице, но просыпаться было лень, а боль была не сильной. «Наверное, это все мне снится», - думалось мне. Так и провалялась до двенадцати.

Когда я все-таки проснулась окончательно, пришло понимание, что боль – это не сон. Она по-прежнему локализовалась в пояснице. Живот даже и не думал болеть, впрочем, у меня и при месячных такая же картинка наблюдалась. Я, было, начала засекать интервалы, чтоб посмотреть, не сокращаются ли они, но получалась лишь ерунда. Вот, думала, тренировочные разгулялись. То пусто было, то густо, видите ли. Решила не обращать внимания. Со счетов вероятность родов, конечно, где-то в глубине души не спускала, и по-прежнему бегала смотреть пробку. Ну хоть перед родами она должна же была показаться. Но белье опять-таки было чистым.

Время шло, и иногда схватки были такими, что переносить их сидя я уже не могла. Но я-то читала, что тренировочные иногда бывают очень болезненными. Тогда я стала ходить. В одной комнате особо не разгуляешься, но все равно помогало. Совершались экскурсии на кухню, стоялось у окна и дышалось свежим воздухом, смотрелось телевизор.

Часам к четырем дня меня это стало уже выводить из себя. Схватки, как казалось, не усиливались, но и не прекращались, пробка так и продолжала сидеть там, где и была девять месяцев назад, и я уже начала уставать. Села играть за комп, одновременно стала засекать интервалы, на этот раз уже с толком и расстановкой. Во время схваток по-прежнему вставала и ходила, а они шли через 8-10 минут, как и в 12 дня. Терпела, продолжала заниматься ерундой. Сил делать уборку или разбирать елку не было.

В шесть вечера позвонила мама. Я пожаловалась, что поясницу довольно больно прихватывает, и попросила, чтоб она пришла. Муж был на работе. Не хотелось его волновать, поэтому я говорила, что хоть и прихватывает, но не сильно…

А тем временем схватки стали болючие. Все-таки разница между утром и сейчас стала ощущаться, но временные интервалы вроде и не сокращались. Лежа или сидя я уже не могла терпеть ни одну из них. Просто ходить уже тоже мало помогало. Я стала дышать. Глубокий вдох – выдох, вдох – выдох… Боль притуплялась. Чтоб еще меньше обращать на нее внимание, я стала вдохи – выдохи считать. Помогало.

Пришла мама. Я всех так настроила на 22-ое января, что у нее тоже особых подозрений не возникло. Подогрела мне голубцов, и я поужинала. А то с утра практически ничего не ела. Аппетита не было. Так, пару печенек, пару мандаринок, и все. Но с болью надо было что-то решать. Позвонили акушерке. Она предположила, что это - реакция на вчерашний осмотр. Сказала, чтоб старалась отдыхать. Но где там, когда я ложилась, терпеть боль не было мочи, и я опять вставала и ходила. Позвонили еще одному врачу – те же советы. Интервалы уже засекала мама, а я только командовала: схватка – отпустило, и дышала, как паровоз.

Вспомнилось, что тренировочные схватки проходят, если залезть в ванну. То, что тренировочные обычно нерегулярны, меня до сих пор как-то не очень смущало. Залезла. Не сказать, чтоб схватки стали менее болючими. Ну разве что только на самую малость. Зато очень интересно было наблюдать за животом. Перед схваткой он опускался вниз и напрягался, причем довольно серьезно. Малыш иногда шевелился. Я понимала, что ему тоже не сладко, и поглаживала, пытаясь хоть чем-то помочь…

В ванной я долго оставаться не могла. Минут 15, не больше, и вылезла. Вот тут-то меня и осенило, что я, наверное, все-таки рожать надумала. Стало страшно, а вдруг, пока я была в ванной, у меня отошли воды. Первый раз ведь не знаешь, как оно и что.

На улице уже давно стемнело, было около десяти вечера. Пришел с работы муж. Сегодня, как назло, задержался сильно. Я ему сказала, что вроде рожаю, но чем он мог мне помочь? Слова мне уже были по барабану.

Интервалы как-то довольно резко сократились до 5-7 минут. Я уже не просто ходила, а ползала по стеночке, и периодически падала на колени. Причем делала я это уже не в комнате, а в коридоре, так как общество мамы и мужа меня немного смущало.

Я решила, что все и так понятно, и дальше засекать интервалы нет особой нужды. Роддома не избежать, это только вопрос времени. У мамы началась паника, что я вот прям сейчас здесь и рожу ненароком. Ага, сейчас, разбежалась и родила. Нет, мамочка, мы еще в роддоме пару часиков поползаем, покорячимся. Не может быть, чтоб все так просто оказалось.

Но все равно через каждые минут десять мне предлагалось вызвать скорую. Отказывалась. Позвонили акушерке. Та сказала, что раз воды не отошли, то я, в принципе, могу еще чуток побыть дома. Решили вызывать скорую в двенадцать.

Все вчерашнее умиротворение рассеялось. Было страшно ехать в роддом. Не хотелось, чтоб на фоне этой боли во мне еще и ковырялись, делали клизму и т.п.

Но выбора не оставалось. Часы пробили полночь. Мне удалось подарить своему страху еще десяток минут, но потом скорая все-таки была вызвана. Надо было собираться.

Хорошо, что накануне я побрилась. Остался только маленький чубчик. Кое-как, наощупь сбрила и его. Отдала команду мужу дополнить сумки мыльно-рыльными принадлежностями, а сама пошла одеваться. Очень мне не хотелось напяливать на себя дубленку и сапоги только ради того, чтоб спуститься к машине. Решила надеть куртку, пусть даже она и не сходилась на животе, и кроссовки. Муж, было, пытался возражать, но я попросила со мной сейчас не спорить.

Подъехала скорая, позвонили в домофон. Кое-как я спустилась по лестнице с четвертого этажа. Машина стояла у подъезда. Вопреки моим ожиданиям, это была не новая современная модель, оснащенная по последнему слову техники, а обычная старая драндрулетина темно-зеленого, кажись, цвета. Ну, в принципе, этого и следовало ожидать, а я просто размечталась. В общем, переждав очередную схватку, залезла я таки внутрь. Мама и муж последовали за мной. Мне предложили лечь на носилки, но я отказалась и присела на корточки. Потом, подумав, решила, что удобнее будет все-таки ехать сидя, взгромоздилась на скамейку, перевалившись на одно полупопие, чтобы не сидеть у ребенка на голове. Однако во время схваток все равно перебиралась в ту позу, которую облюбовала изначально. Тогда водитель включал свет, а тетенька-фельдшер говорила мне: «Дыши, дыши…» Схватки у меня были уже очень частыми, и все сделали вывод, что я этой ночью обязательно рожу. Хотя мне до сих пор не верилось.

Машина мчалась по ночному городу. Движения практически не было, поэтому доехали мы быстро. В приемном покое мои схватки стали потихоньку ослабевать. Или это я просто от волнения перестала обращать на них внимание. Но терпеть стало легче. Я даже, вопреки всему, грешным делом подумала, что все-таки это предвестники, мне сейчас их обезболят, и я посплю до утра. А отдохнуть-то ой как хотелось…

Начали меня оформлять. Заполнили какие-то бумаги, дали сорочку, померили температуру и давление. Далее была клизма. Честно признаться, первый раз в жизни. Я было пыталась возражать, так как последние пару часов дома довольно часто обнимала задницей белого друга именно по этому вопросу, и мне казалось, что там уже ничего и так нет. Но медсестер это не убедило. Блин, никогда бы не подумала, что клизма - это так. Просто никак. Никих особенных ощущений. В следующий раз даже волноваться по этому поводу не буду.

Сполоснулась в душе, взяла свои пожитки, и повели меня в предродовую. Мама и муж уже давно остались в приемном покое. Я не знала, ждут они еще чего-нибудь, или уже давно вызвали такси и поехали домой. Думала, что позвоню им из предродовой, в перерывах между схватками. Наивная…

А в предродовой тем временем моя акушерка застилала для меня простынь на клеенчатый матрас. Всего было пять кроватей. Две из них были уже заняты. Девчонки лежали тихонько, лишь иногда постанывая и потирая животы. Одна была под капельницей. «Окситоцин», - подумала я, так как много об этом читала. Ничего похожего на эпидуралку ни у кого не наблюдалось, хотя я продолжала в тайне надеяться хоть часик отдохнуть. За столом сидела женщина в халате, заполняла бумажки. Вот, пожалуй, и все, что бросилось в глаза.

Повели меня смотреться в тот самый кабинет, где я уже была вчера. Залезла опять на то же кресло и приготовилась, что возможно будет больно. Но больно не было. Новости и порадовали, и не очень. Оказывается, у меня уже раскрытие больше половины. Порадовали потому, что осталось уже немного, а не очень – так как это все-таки не предвестники, а самые настоящие роды, и отдохнуть, пока не рожу, не получится.

Прокололи мне пузырь. Воды были светлыми. Замечательно. Сказали, что схватки теперь будут сильнее. Знаем, читали… Дали пеленку. Теперь ее нужно было придерживать между ног, так как воды будут подтекать. Пошла я в палату, легла. Прицепили мне на пузо аппарат, мерить КТГ. Лежу, жду схваток. Красота, ничего не болит. Надеюсь, что может у меня организм какой-нить сверхособенный, и сильных схваток вообще не будет.

Ага, щаз, что называется… Вот они, родимые. Настоящие схватки. Все, что было дома – так, цветочки с лепесточками. Блин, в два раза больней и в два раза дольше. Кошмар.

Захотелось ходить, но надо было мерить КТГ. Схватилась руками за спинку кровати, вцепилась, что называется, мертвой хваткой, и давай двигать ногами. Старалась, чтобы датчик не слетел с пуза. Но напрасно. Акушерка поправила.

Тут я взмолилась, чтоб меня отпустили походить, так как еще одной схватки лежа я не переживу. Ага, опять же «щаз». Терпи, милая… Пару схваток перетерпела. Датчик мне еще разок-другой акушерка поправляла. Потом она отошла, и делать это было уже некому.

Все интимное у меня уже давно было на верху. Меня пытались накрывать, но этого хватало ровно до следующей схватки. Мне, честно говоря, было уже глубоко плевать. Смотрите, кто хочет, тут уже не до стеснительности.

Пришла акушерка со шприцем, взяла кровь из вены на анализ. Да еще и во время схватки попало. Издевательство. Стала я просить анестезию. Сказали, сейчас будет. Ждем-с, дергаем ногами, сжимаем зубы, дышим, дышим, дышим.

Наконец, принесли огромнючий шприц чего-то мутного. Вкололи. Это, типа, и есть анестезия. Ну все, думаю, сейчас поможет. Ага, где там. Эффект был такой мизерный, что я его почти не ощутила. Да и хватило его на полсхватки. Дальше они опять пошли с прежней силой. Ох, тут-то я поняла, что кина не будет. Придется терпеть.

Опять начала проситься ходить. В палате из медперсонала осталась только женщина за столом. Я обратилась к ней, чтоб меня, в конце-то концов, отвязали. Но она сказала, что не может, и чтоб я ждала акушерку. Из аппарата давно уже полз чистый листик. Толку в лежании не было, и я уже собиралась отвязаться сама, но самовольничать не пришлось. Ненавистный прибор убрали.

И я пустилась в плавание по палате. Не сказать, чтоб как только я встала, боль прекратилась, но терпеть стало чуть легче. Пыталась, как и дома, дышать и считать вдохи-выдохи. Но это уже не приносило прежнего эффекта. Как только накатывала схватка, я хваталась за все подряд: за стены, за столы, за штативы от капельниц, за кровати девчонок. Потихоньку, согнувшись в три погибели, переставляла ноги, и шумно дышала. Наверное, странно было лежать и видеть, как кто-то вот так вот загибается, причем еще и за твою кровать хватается. Слава Богу, я хоть молча это делала, а то вообще бы народ распугала.

К тому времени заполнились две оставшиеся койки. Девчонки были еще на начальных стадиях, пока еще вполне адекватно разговаривали с врачами на отвлеченные темы, поглаживали потихоньку животы. Косились на меня с явным испугом предстоящего.

Я пока еще послушно тягала промеж ног пеленку. И вот тут-то я увидела ее. Эту наглую пробку-предательницу. Отошла-таки, да еще и довольно обильненько. Где ж вы, милая, раньше-то пропадали? Я удивилась вслух, но на меня цыкнули: «Что ты, крови никогда не видела?» Объяснять, чему именно я так удивилась, не было смысла. Что ж, продолжим хождения.

А схватки тем временем продолжали потихоньку нарастать, хотя и казалось, что дальше уже некуда.. Разговор в палате зашел о том, что полностью обезболить их нельзя, и я, несмотря на боль, решила вставить свои 5 копеек, и сказала про эпидуралку. Тетенька за столом набросилась на меня, типа какая я умная, какие вещи знаю (а как же, мы начитанные), и вообще, не страшно ли мне, чтоб у меня в позвоночнике ковырялись. Возможно, скажи мне такое в обычном состоянии, я бы задумалась, но было так больно, что страху места не было. А тетенька продолжала, что вот типа одной уже сделали… Слава Богу, рассказывать, что именно из этого вышло, она не стала…

Ну все, на эпидуралку забиваем окончательно и изыскиваем новые способы обезболивания себя любимой. Пыталась провисать на спинке кровати, но мне тут же это запретили, так как головка могла неправильно вставиться. Пыталась постонать, но опять же нарвалась на высказывание типа «ну что уж ты так загибаешься», да и боль от этого меньше не стала.

Тут акушерка сунула мне под язык еще какую-то обезболивающую таблетку. Честно говоря, стало смешно, как какая-то жалкая таблетка может облегчить такую сильную боль. Поэтому сосать ее не было никакого желания. Более того, я боялась ненароком подавиться во время схватки. Но таблетку выбрасывать мне настойчиво не рекомендовали, поэтому я просто тихонечко, как только чувствовала приближение схватки, вынимала ее изо рта и держала в руке.

Где-то шло время, но для меня оно остановилось. Я не знала, сколько его прошло с того момента, как мне прокололи пузырь, и сколько еще осталось. Я продолжала ходить. Ходить легче было босиком, и на все уговоры обуться я отвечала отказом. Кроме того, уже не было сил держать пеленку. Как только начиналась схватка, она у меня падала на пол. Просили поднять, но мне было все равно. Подавали. Во время следующей схватки история повторялась.

Тетенька за столом просвещала девчонок по поводу того, что схватки перед потугами самые сильные, советовала в перерывах расслабляться и отдыхать. К тому времени промежутки между схватками у меня были уже меньше минуты, и отдохнуть было практически не реально. Как только стихала боль, меня начинало жутко трясти. Так, что зуб на зуб не попадал. Но я опять не утерпела, и сказала с издевкой, что ага, как бы не так, отдохнешь тут… Спросила насчет трясучки. Сказали: хорошая родовая деятельность.

Когда-то я думала, что как-нибудь рожу, как-нибудь перетерплю эти пару часов родовой боли, ведь ничто не вечно. Но сейчас, когда я ходила согнувшись и не знала, куда себя деть, я поняла, на сколько ошибочны были такие мысли, как тяжело на самом деле это пережить. Каждая секунда боли кажется вечностью. И назад дороги нет. И никто не может помочь. Хотя, наверное, именно такие мысли и позволили мне спокойно дожить до этого дня. Тут я впервые заметила на стене часы. Было уже больше, чем полтретьего ночи.

Девчонку с капельницей посмотрела врач. Через несколько минут она стала тужиться на кровати, а потом ее увели в родзал. Раньше она лежала тихо-тихо, не издавая практически ни звука. Ее даже переспрашивали, есть ли у нее схватки. Но сейчас звуки были ужасны. Казалось, ей очень и очень больно. Я испугалась, что то, что я сейчас чувствую – еще далеко не все, и дальше будет хуже. Но выбора не было.

Вскоре боль стала и вовсе невыносимой. Нарисовалась моя акушерка, которая до этого появлялась, как мне казалось, лишь эпизодами. Занимать вертикальное положение во время схваток уже не было никаких сил, и я попросилась опираться на нее. Как только начиналась схватка, я звала ее и повисала на шее. Дышать медленно и глубоко, как раньше, уже не получалось. Теперь я дышала часто, как собачка. Акушерка попыталась помассировать мне спину, но было только хуже, и я попросила этого не делать. Предложили сходить в душ, но и эта идея не встретила у меня понимания. Не нашло отклика в моей загадочной душе и измученном теле и предложение прогуляться по коридору. Раньше, когда я намылилась из палаты, меня не выпустили, а теперь – сами гуляйте, а мы уже и тут как-нибудь домучаемся.

Появились какие-то новые ощущения. Я смекнула, что это потуги, но сказать пока не решалась, так как они были еще довольно слабыми. Акушерка, видимо, все поняла и сказала, что сейчас будем тужиться. Я удивилась. Это значило, что скоро конец. А мне почему-то казалось, что до конца далеко.

- А у меня уже полное раскрытие? - удивилась я, так как осмотров мне со времен прокалывания пузыря никто не делал. («Не могу поймать», - жаловалась на меня тетенька-врач акушерке, хотя никто и не пытался-то.) Но ответ был положительным.

Кое-как я забралась на кровать и на схватках стала тужится. В перерывах поворачивалась на бок, так было легче. Тужиться надо было три раза за схватку, но у меня никак не получалось делать это как положено, хотя я старалась, как могла. Перед схваткой набирала полную грудь воздуха и тужилась изо всех сил. Воздух заканчивался, и вдохнуть второй раз так же хорошо, как и первый, не получалось. Как только я переставала тужиться, возвращалась боль, и вдох автоматически прерывался. Третий раз был и того хуже. А еще, само собой разумеется, не всегда получалось тужиться в низ живота, хотя я сама этого уже не чувствовала.

Не знаю, наверное, я своими звуками тоже пугала всех остальных. Но тогда уже ни о ком не думала и ни на кого не смотрела. Мало того, что воздуха на вторые-третьи потуги не хватало, так еще и казалось, что попа сейчас лопнет. Это, наверное, головка так давила…

- Ну все, идем рожать, - сказала акушерка.

Но вставать страшно не хотелось.

- А может еще потужиться разок?, - пыталась потянуть время я.

- Ну потужся…

Не помню, как я доплелась до родзала, точнее как меня довели. Сейчас бы заново – и, кажется, без акушерки и заблудилась бы. Этот самый родзал выглядел страшновато, особенно пугающе стояли в ряд три стола с большими лампами над ними, как в операционных. Но бояться было уже поздно. Подвели мою персону к дальнему. Тут меня настигла очередная схватка, и мне разрешили потужиться стоя. Надо признаться, стоя это получалось как-то легче. Может это моя такая особенность: я ведь все роды практически на ногах, а может просто сила тяжести решила вдруг помочь. Ладно.

Взгромоздилась на стол, разложила куда надо ноги, лежу, жду, плиточку на стенах разглядываю. Вот увезли на каталке девчонку, ну ту, что с окситоцином. На столике остался лежать ее малыш. Ну вот, отмучилась. Молодец. Теперь и моя очередь. А тут и очередная схватка подоспела. Чувствую – накатывает, да с такой силищей. Акушерка моя отошла. Стоит вместе с другими тетеньками где-то далеко у меня в ногах, говорят о чем-то, перчаточки-масочки одевают не спеша. Что делать – тужиться или не тужиться – не знаю, спросить не у кого, кричать и звать кого-нибудь сил нет. Собственно, и терпеть сил тоже не было. Ну я со всей дури и выдала все, на что способна.

Вижу – засуетились, показывают на меня, подбегают. А меня тут снова тужит. Немного потужилась, и слышу: «Не тужся, не тужся, дыши!», - говорят, чуть ли не кричат. Дышать возможно было только по-собачьи, и то, кое – как. Несколько секунд неприятных ощущений, и, наконец, поднимают вверх моего малышика, мокренького, красно-синенького, с длинными черными волосиками. Девочка! Здравствуй, Доченька… Доченька запищала, закричала, как бы в ответ.

Родилась моя малышка 16 января 2008 года, в 03.30, ростом 49 см и весом 3020 грамм, 8/9 по шкале Апгар.

Все, все позади, нет больше схваток, нет потуг. Есть только доченька, этот маленький комочек, который уже куда-то унесли, так и не положив мне на живот. А попросить, тем более заранее, сделать это, мне почему-то и в голову не пришло. Начиталась рассказов, и подумалось мне, что это так естественно, что и просить ничего не надо: сами сделают. Ан нет.

А меня в это время опять начала бить жуткая дрожь. Господи, в жизни так не трясло. Ни от страха, ни тем более от холода. Подошла акушерка с доченькой на руках, выдавила из груди пару капелек молозива ей в ротик.

- Там же его так мало, - вырвалось у меня.

- Ничего, ей пока хватит, - ответила акушерка и опять куда-то унесла моего ребенка.

А я все лежала, теребила себя за соски (так сказали, чтоб лучше матка сокращалась), дрожала, как осиновый листок и гадала, сильно ли я порвалась и больно ли будет, когда начнут зашивать. То, что я уже мама, как-то не осознавалось, и о ребенке пока особо и не думалось.

Попросили еще разок потужиться. Отошла плацента. Практически без усилий и абсолютно без боли. Спросила насчет разрывов. Сказали, что есть. Лежу, жду, когда же зашивать начнут, а они и не торопятся. По-прежнему дрожу, на что получила просьбу держать себя в руках. Ну разве ж я это контролирую. Мне и самой от этой дрожи один лишь дискомфорт. Вдобавок еще жутко захотелось свести ноги, а то они до сих пор были в раскорячку. Плюнула на все и сняла одну ногу. В слепую угодила ей в лоток с кровью и водами. Чем вызвала очередное негодование врачей. Ногу мне вытерли и водрузили опять на то же место.

Тут я поняла, что меня все-таки собираются заштопать. Чтобы спросить, насколько это будет больно (так как еще раз говорю, рассказов начиталась, и некоторые довольно нелестно об сей процедуре отзывались) зову по имени свою акушерку:

- Света!

- Не светкай тут! - слышу в ответ от врача, которая, собственно, и собралась штопать. – Кто тебя просил рваться…

Мило, что и говорить. Ну да ладно, ночь, все уставшие, с предыдущей девчонкой замучались – целых полчаса родить не могла. Простим.

- Ну извините…

Но Света все-таки подошла. И всю процедуру держала меня за руку. Надо сказать, сделали мне укол, и было совсем не больно. Разрыв мой единственный внутренним оказался, едва-едва переходящим в наружный. Зашили меня нитками, которые сами рассасываются. И на том спасибо.

Сделали какой-то укол для сокращения матки. Переложили на каталку. Акушерка знаком дала понять, что тарелку или миску, ну что там положено в таких случаях, мне под попу класть не надо. Правда, я не сразу поняла, насколько это мое послеродовое лежание в коридоре облегчит. Положили мне на живот грелку со льдом, накрыли двумя одеялами и выкатили в темный коридор.

Уже в коридоре мне принесли мои пакеты и тапочки, которые все время так и простояли возле кровати в предродовой, так как мне было не до них. Света достала из пакета мой телефон. Мужу она уже позвонила сама, но я тоже не прочь была поделиться впечатлениями. А Димка мой, теперь уже не просто муж, но и отец, до сих пор не спал. Потом и маму оповестила, вкратце все рассказала. Там и папа уже проснулся… Все, дальше пусть сами уже разбираются, а я буду отдыхать.

Перекинувшись парой словечек с девчонкой, которую, кстати говоря, звали Ирой, я попыталась немного подремать. Но не тут-то было. В голову лезли дурацкие мысли о том, как же решиться на этот шаг еще раз. Я обдумывала варианты «кесарево» и «хватит с нас и одного ребенка». Ни один как бы и не устраивал. Но в то же время я понимала, что второй раз ЭТО я, пожалуй, и не переживу. Несмотря на то, что родила я вроде бы легко, да и держалась молодцом, не кричала, не материлась, не просила кесарево…

Кроме того, ощущения ниже пояса были непередаваемые. Как будто там все на части развалилось, и при малейшей попытке изменить положение тела, каждая из этих частей двигалась сама по себе, да еще и в любую другую сторону, но только не туда, куда хотела я. А зад уже затек, и я всего-то и хотела пододвинуть его на сантиметр-другой, чтобы изменить немного точки соприкосновения с каталкой. Удалось мне это далеко не сразу.

Вот так вот не спалось, и даже не дремалось. А только думалось. В полутьме вообще думается очень хорошо. А еще прислушивалось к плачу детей и стону оставшихся рожениц, и очень их всех жалелось.

Прошло уже более двух часов. За это время мне сделали еще один укол и проверили, как сокращается матка. Вроде бы все было не плохо. Иру увезли, а минут через десять пришли и за мной. Темными коридорами и грузовым лифтом, который, собственно говоря, был не на много светлее этих самых коридоров, меня повезли в палату. А это значит, что теперь уж точно все позади, а впереди новая жизнь, полная новых событий и впечатлений, и новая роль – роль МАМЫ, к которой я так и не успела подготовится за эти долгие девять месяцев ожидания.