помню...

Помню, детский сад.

Я ходила, вернее жила в нем 5 дней, а на выходные меня возвращали родителям. Утро понедельника было самым отвратительным днем в моей маленькой жизни... Меня будили рано, «излучая» позитив и «невозможную» радость, которые меня бесили больше всего! Действовало это плохо, а после «невозможного» позитива начинался конфликт.

Дальше был автобус. В него усаживались все дети без родителей и ехали. Сад находился за городом. Вез меня туда папа, он был водителем того автобуса. Всю дорогу до сада я стояла рядом с ним и орала. Судя по моим нынешним расчетам, орала я минут 40 точно. Мне даже интересно как у папы выдерживали нервы?

Потом была неделя в саду. Мы играли, ели, спали днем, спали ночью.

Был случай. С тех пор я верю в потусторонний мир. Ну, или в силу воображения. Нас уложили спать днем, я почему то лежала на раскладушке, и моя рука свисала с нее. И мне все время казалось, что сейчас меня кто-то схватит за руку. Я лежала и ждала. И ДОЖДАЛАСЬ! От неожиданности я опешила, но потом даже несколько раз заглядывала под раскладушку, смотрела на своих спящих соседей и вообще пыталась оценить ситуацию объективно. Но факты были таковы, что никто из реально существующих и плотьюздесьприсутствующих, сделать это не мог. Теперь руки с кровати я не свешиваю.

Ночи мне давались тяжело. Вообще, мне сейчас кажется, что только я не спала днем, орала в автобусе и ночью ходила за нянечкой по пятам, пока она не ложилась рядом со мной в кровати, обняв меня. Только тогда я засыпала.

Зимой на меня надевали кроличью шубу и кроличью шапку. Шапка была очень плотной, настолько, что я теряла ориентир в пространстве, лишаясь слуха. А шуба была замечательная, пушистая и мягкая. Мне нравилось ее гладить. Я до сих пор помню ее запах. И когда она начала облезать, то мы с подружками решили, что от неминуемой гибели шубу спасет гуталин. Откуда в недрах нашего двора нашелся гуталин неизвестно, но облезшие рукава шубы были бережно смазаны гуталином. И нам даже казалось, что прямо вот на глазах рукава обрастают шерстью.

У меня был зеленый слон. Почему зеленый непонятно, но это был самый любимый слон на свете. Он меня как-то даже сопровождал в сад. А вообще я с ним спала. И даже, когда мне уже было больше 12 лет, я всегда, прежде чем лечь спать, укладывала слона. Слона позже жестоко сожрала наша собака. Мне даже не показали его хладный труп, хотя и обещали починить, но больше мы с ним не встречались...

Кажется, это было весной... во всяком случае, было тепло. Родители дали мне 5 копеек чтобы, когда мы обратно поедем домой, я смогла в метро кинуть пятак в турникет. Этот пятак у меня забрала воспитательница, после моего повествования, для чего он мне выдан... В тот момент у меня отняли связь с домом, ее грубо оборвали... Мне до сих пор не ясны мотивы воспитателя.

В саду была девочка Соня. Дружила она исключительно с мальчишками и играла исключительно в войнушку. Она была настоящая амазонка. Ее побаивались все, я то точно. Мне Соня казалась воплощением силы и независимости. Мне хотелось быть на нее похожей. И поэтому когда мне хотелось показать силу или власть, я всегда говорила: «Повтори, что ты сказала!». Обязательным условием был грозный лик и не менее грозный голос. Эта фраза повторялась до тех пор, пока противник бывал сражен и ретировался.

В комнате нашей группы были колонны, наверное, они были почти во всех старых зданиях тогдашней Москвы. Во всяком случае, колонны были даже в булочной возле нашего дома. А еще в булочной были яйца на потолке. Это была лепнина в виде яиц, мне виделись однозначно яйца на потолке. Они шли по периметру потолка плотным стройным рядом. Так вот, возле колонны в нашей группе стояло какое-то сооружение для игрушек, в виде бочки. И я стояла возле этой бочки представляла, как было бы здорово, чтобы все слезы мои вместились в эту бочку, и я бы больше не плакала. Мне казалось, что этой бочки достаточно. На столько достаточно, что туда я еще мечтала поместить и весь насморк, чтобы больше не болеть.

В туалетной комнате сада были полочки с зубными щетками и пастой. Почему-то не помню, чтобы у меня была щетка и тем более паста, потому как пасту мы ходили есть на соседнюю полочку, к счастливому обладателю сказочно вкусной пасты «Ну, погоди!». Так что в перерывах между строительством замков из кубиков и каторжным рисованием рисунков, мы радовали себя десертом «Ну, погоди!».

К рисованию мы подходили серьезно и ответственно. Рисование в те времена не имело ничего общего с творчеством. Все было строго регламентировано и имело в крайнем случае два варианта исполнения. Солнышко рисовалось кружком и исходящими из него лучиками, но был вариант модный или для избранных. Уголок листа отделялся дугой, показывая, как бы огромность Светила, таким образом, на картине виднелся только небольшой лучезарный участок с торчащими из него несколькими желтыми штрихами. Самым же трудоемким и каторжным процессом была травка! Ее следовало рисовать плотными невысокими штрихами по всей длине нижнего края листа. И только ленивые или недостойные отроки рисовали подобие кустиков, и торчащих из них цветов.

Любили в саду кормить манной кашей и свекольником. Каша еще, куда ни шло, а вот чудо кулинарной мысли Свекольник лез в меня с трудом и с угрозами. Особенно пугала капуста, нарезанная крупными кусками красного цвета. Этот, с позволения сказать, борщ был чудовищен и завораживающе отвратителен. Я медленно, на сколько позволяла воспитательская бдительность, вылавливала длинных красных капустных «червяков» и вывешивала их на борта своей гигантской тарелки. Не помню, чем заканчивались эти обеды, но вероятно, человеческой милосердностью.

Столы в нашей группе располагались таким образом, что сидя за ними, между колонн появлялся Ильич. Юный и кудрявый. У него был ангельский вид, видимо в назидание нам нерадивым. Ильич рос вместе с нами, в школе он уже был отроком, прилежным учеником, опять же нам в пример. Времена изменились, так что облысевшего и постаревшего, я на работе уже не видела...

Однажды в саду был карантин по поводу интересной детской болезни - ветрянки. В память врезалась картинка. Сильно опустевшая спальня. Почти все уже отправлены в родные пенаты на лечение. И вот на пятке обнаруживается хитрый прыщ. Понятно, что он не случайный засланец. Потому как место непривычное, как минимум, для прыщей. Я скачу на пружинистой кровати, в радостном предвкушении поездки домой. Уже позже дома я превратилась в веселое зелено-прыщавое нечто.

В группе у нас был мальчик Саша. Его кровать стояла у стены, прямо под висевшей на ней Карты мира. Не понятно, почему карта висела в спальне, но сей факт останется тайной навсегда. Но большей тайной для меня в то время было, почему Сашино имя на карте написано с такой глупой и заметной ошибкой - «США»?..

Рядом с выходом из спальни была дверь в кладовку. За этой дверью был порт в параллельный мир, в мир Дома. В этой кладовке хранились наши вещи, бережно собранные родителями. Самым популярным предметом данного пространства были колготы. Можно даже сказать, что это была Кладовая Колгот. Колготы носили и мальчики и девочки, и в связи с 5 дневным пребыванием в саду, можно себе представить то засилье колгот в этой маленькой комнатке. Да что там! Полки ломились от колгот!

Из всех занятий, помню только музыкально-ритмические. Нас водили в большой зал, где стояли длинные низкие лавочки. Шкафы, с полками, заполненными разнообразными игрушками. Среди которых были музыкальные инструменты, кегли и пупсы-мальчики, одетые в народные костюмы. Интересовали меня два вопроса. Есть ли у пупсов-мальчиков главный отличительный половой признак. И самый тревожащий, кто играет в эти игрушки, раз нам ни разу их не дали в руки? Вопросы остались риторическими. Хотя с большой долей уверенности сейчас могу сказать, что пупсы были инопланетными бесполыми, как и все игрушки советского времени. Но мне приятнее думать, что все же в пупсах была загадка. А на лавках интереснее всего было кататься на пузе...

Самым не любимым упражнением на занятиях было хождение на внутренней поверхности стопы и «гусятами». «Гусятами», а проще выражаясь вприсядку ходить, было трудно. А на внутренней стороне жутко неудобно, зато вот на внешней сколько угодно! А так как последовательность гимнастических упражнений сводилось к ритуальному бессменному списку, то мы ждали, когда же начнутся любимые и закончатся опостылевшие.

Прогулки в памяти остались только две. Одна зимой с папой. Видимо, он приехал ко мне посреди недели. Мы ходили с ним, кажется, к какой-то речке, хотя не исключаю, что все же это был ручей. У меня в руках был любимый зеленый слоник, которого привез папа. Эта прогулка была большой стратегической родительской ошибкой! Потому что, папа уехал, а у меня долго щемило в груди от тоски и безнадежности.

И вторая прогулка в теплую пору на садовской площадке, на территории чужой группы. Не знаю, как я туда попала? Видимо, воспитатели расслабились. Чужие территории нас влекли, как Америка Колумба. Там все казалось интереснее и лучше! Но правила отсекали какие-либо первооткрывательские порывы...

Исследования и подражание основные мотивы детских поступков. Один случай научил меня, что не всегда стоит поддаваться на провокацию. В наши руки попал в свободное пользование пластилин. Чем дальше, тем больше у меня вопросов к воспитателям! Так вот, пластилин был в руках трех бесконтрольных детей. У меня, девочки и мальчика. Мальчик был изобретателен, девочка бездейственна, я любопытна. Итогом стала моя выстриженная под «ноль» челка. Мальчика спасли жесткие короткие волосы, к которым пластилин лип без удовольствия. Мои же волосы стали благодатной почвой для размякшего и, безусловно, самого прилипаемого в мире пластилина. По началу, мы пытались самостоятельно его извлечь из моей шевелюры, далее память обрывает цепь событий, помню лишь, удивление мамы при встрече.

Не знаю, играла ли у нас в раздевалке музыка, подозреваю, что нет. Но во время одних из сборов на прогулку, со мной случился душевный порыв, вылившийся в «Цыганочку». Думаю, музыка звучала у меня в голове, и это было так восхитительно! Я кружилась в танце и была чрезвычайно потрясающа для самой же себя! Наступила Нирвана! И неожиданные аплодисменты. Неожиданные, потому как мой порыв был не запланированным и безотчетным. Потом долгое время этот танец был моим коронным номером, но такой гармонии в нем больше не случалось...

Говорят, что в тот сад я ходила недолго. Но в памяти он останется навечно.