Сирия-Иордания-10
Как мы отдохнули!(рассказы и фото)Возвращение к офтальмологу
40 мин полета, и мы снова в Сирии, где со стен провинциального аэропорта цепкими глазками шарит по прибывающим бывший офтальмолог, президент Башар Асад. Ночное такси мчит по пустеющим улицам Алеппо в отель «Дар Халабия». На одном из перекрестков в салон заскакивает холеный красавец со жгучими глазами – сын хозяина отеля. У мрачной башни старого города он выгружает наши чемоданы. Дальше, через темные башенные ворота Баб Антаки, по узким глухим улочкам, идем пешком.
Путь заканчивается тупиком, лязгает, пропуская, низкая дверь – мы во внутреннем дворике старого риада: дворик завален коврами, увит плющом, со всех сторон в него выходят двери комнат, наверх поднимается узкая лестница – на крыше нас ждет горячий чай. Сын хозяина сверкает белоснежной улыбкой, сыплет остротами, но глаза предательски слипаются, нить разговора рвется. Откуда-то появляется Федя и, нежно обнимая меня за плечи, внимательно слушает Иринин рассказ, Зидан кружится в безумном танце с купюрами, арабские девчонки звонко хохочут, касаются своими щеками моей и щелкаются на память.
Утро белыми лучами пробралось сквозь щели толстых штор, позолотило вытканные люрексом гобелены одеял и упрямо уперлось в глаз. Мы в Алеппо. Старейший и крупнейший базар Востока. Вчера был красавец. Или приснился? Как его звали? Кажется, Ибрагим? Или Хуссам? «В любом случае с сегодняшнего дня он назначается Максом», - высовывается из-за инкрустированного комода заспанная Ирина.
Макс встретил нас ослепительной улыбкой и, пока мы завтракали, курил сигарету за сигаретой. Изящные усы и тонкая бородка хищно двигаются при улыбке. Черные завитки закинутых назад волос глянцево блестят на солнце. Узкий благородный лоб, чистый и высокий. Темные глаза с приспущенными веками смотрят внимательно и глубоко. «Девочки, - произносит Макс бархатным голосом, - я вас умоляю, будьте осторожны. Не принимайте ничего от арабских мужчин, они напоят вас чаем с виагрой, они будут вас трогать на рынке. Это очень опасно! Как вы могли приехать сюда одни!»
Вырвавшись из-под неожиданной опеки, мы весело зашагали по тоннелю рынка (сука). Мы знали, что выйдем оттуда нескоро – протяженность торговых тоннелей 12 км. Темные узкие коридоры сука разбегались в разные стороны и были испещрены углублениями магазинчиков.
Оттуда в проход лился слабый свет и сверкали крутобокие кувшины, пестрели яркие галабеи и шали, тянулся густой запах специй и мыла.
В мыльной лавке, с портретом президента на видном месте, стеллажи поднимались до самого потолка. На них высокими пирамидами лежало мыло: лавровое и оливковое – для лица, рук, волос, черное – для пяток, нарезанное большими бурыми кусками или упакованное в глянцевую бумагу и деревянные шкатулки, мужское с резким запахом, женское из розы и детское в виде ветряных мельниц, замков и мечетей.
В лавке жестянщика царил хаос. Из покрытых пылью завалов можно было выудить удивительные вещи: медные кувшины с чеканными боками и хищным клювом вместо носика, огромных резных павлинов с цветной эмалью на пышных хвостах и изящными головками-вешалками, стучалки для дверей в виде тонких женских рук, протянутых для поцелуя.
На несколько минут вынырнули из полумрака базара. С конусообразной кручи сверкала белоснежная цитадель Алеппо с многоарочным мостом через глубокий ров. Но сзади кто-то тихо позвал нас сладким голосом. Из дверей магазинчика «Себастьян» услужливо кланялся быстроглазый паренек. Пока Самер, так звали торговца, чертил Ирине план рынка, я лениво разглядывала роскошные лампы в витрине. Подставки в виде позолоченного слона или верблюда удерживали лампу, крытую вытянутым куполом, с которого, как муссонные дожди, свисали мерцающие нити бисера.
Нырнув снова в нору базара, мы вернулись в средневековье. Женщины в просторных длинных одеждах плавно шагали, неся на головах чудовищных размеров тюки.
Бородачи в чалмах и развевающихся галабеях спешили сквозь людской поток. Кричали мальчишки, громыхая ящиками. Женщины поили детей из жестяной кружки, прикованной цепью к грязной стене. В неопрятной каморке с открытой настежь дверью замерли в ряд несколько мужчин в чалмах и красных арабских платках, брадобреи, быстро мелькая руками, скоблили их лица.
Щуплые портные в ветхих пиджачонках сосредоточенно строчили что-то на старых зингеровских машинках, вытащенных прямо на улицу. Молодой крепкий усач в черном фартуке полоскал кишки для колбасы в мутном ведре.
Вечером мы попытались улизнуть за пределы старого города, туда, где шумел и сверкал витринами современный Алеппо.
Но были тут же изловлены и снабжены провожатым. Молчаливый мужчина крепко взял нас за руки и повел по вымершим темным улицам старого города, через ворота Баб Антаки наружу, через бибикающие перекрестки, к ярко сверкающим торговым кварталам.
Сначала мы шагали под конвоем понуро, но вскоре оценили все выгоды такого передвижения – машины терпеливо пропускали нас, мужчины расступались. И все же при первом удобном случае мы сплавили нашего Лепорелло обратно, в отель.
Мрачный Макс ждал нас и, обведя грозным взглядом наши счастливые физиономии, отчитал за безрассудство и впредь запретил выходить в город без предупреждения, за что тут же был прозван «нашим арабским мужем». Закончив воспитательную беседу, он учтиво улыбнулся ниткой усов и протянул руку в сторону плоской крыши отеля: «Чай и кальян для вас давно готовы».
«Бутылку вина для прекрасных леди? Фрукты?» - предлагал он, усаживая нас на ковры. Молчаливый и исполнительный при хозяине ночной менеджер Баха бесшумно появлялся на террасе, расставляя стаканы с чаем, раскуривая наргиле, меняя угли.
Этот вечер был сольным номером Хуссама. Туманный взгляд из-под томных полуопущенных век, длинная линия носа с изящной горбинкой, медленный жеманный взмах руки с небрежно зажатой между тонких пальцев сигаретой. Взгляд тонет в неге, аристократично узкие ноздри вздрагивают, уголки губ едва выдают улыбку – Хуссам держит паузу. Потом вскидывает ресницы, черные глаза блещут, хищная улыбка открывает ряд жемчужных зубов: «Я расскажу вам все о Востоке. Вы были на улицах и видели женщин в хиджабах. Вы думаете, это религия? Нет!» Хуссам заливается злым холодным смехом и, с неожиданно серьезным лицом, подается вперед: «Это секс… Они прячут лицо и тело, но оставляют глаза, на которые накладывают килограммы косметики. Вы видели, как вскидывает ресницы девушка в хиджабе, как она зовет вас глазами? Это секс! Восток умирает, деградирует, остались только мертвые традиции».
Потом мы слушали долгую печальную историю о растоптанной любви Хуссама. Единственный сын в семье, он надеялся на снисхождение родителей при выборе невесты. Еще в школе он влюбился. Мусульманское общество запрещает свидания, встречи в кафе, кино, даже возможность подойти и заговорить с девушкой на улице. И все же Хуссаму как-то удалось встречаться с избранницей несколько лет. Мать девушки одобрила жениха – казалось, что это самая сложная часть мероприятия. Но мать и сестра Хуссама, вернувшись со смотрин, категорически отвергли его выбор: «Девушка слишком современная: села в нашем присутствии, осмелилась говорить с нами на равных – не нужна нашей семье такая невестка!»
Высоко над нами сияла круглая огромная луна, холодный ветер перебирал волосы, догорали угли в наргиле, мы с Ириной зябко кутались в шали. Вдруг горячая рука легла на мои ледяные пальцы, и Хуссам низко наклонился надо мной, передавая Ирине стакан обжигающего чая. Он коснулся грудью моего плеча, и я ощутила на лице его горячее дыхание. В низко расстегнутом вороте рубашки чернели курчавые волосы, волна горячего запаха мужского тела и парфюма накрыла меня, и сердце сладко замерло.
Ирина заспешила в номер, и мы остались одни под звездным небом. По кромке крыши прокралась кошка. «Пис-пис!» - позвал ее Хуссам. «Кис-кис!» - позвала я. И оба расхохотались на непривычное звучание.
Хуссам обнял мои вздрагивающие плечи и притянул к себе, он растирал и целовал мои холодные ладони, нежно приподнял лицо за подбородок и коснулся поцелуем губ. «Это обязательная часть туристической программы?» - прошептала я. Хуссам ничего не ответил, только улыбнулся и жадно припал к губам.
Я почти потеряла голову, когда в звездной тишине раздался женский шепот: «Ау! Здесь есть кто-нибудь? Могу я получить стакан воды для ребенка в 14-й номер?» Я бросилась вниз и, пытаясь усмирить прерывистое дыхание, долго смотрела в зеркало ванной на растрепавшиеся волосы и распухшие от поцелуев губы.
