Каждому свое

"Suum cuique
Один мой друг говорит, что меня можно прикладывать к больным ранам. Да, я вся такая уютная, с чертами Марии Терезы, готовая сочувствовать всем страдающим мира, находить нужные слова и как Чип и Дэйл спешить на помощь. Комплексы мои с годами отброшены и уничтожены путём мучительной работы над собой. Я уже давно не вешаю на людей ярлыки, смотрю на мир сквозь нейтральную призму, убедив себя, что suum cuique (лат. «каждому своё»). Натура цельная – что там говорить. Но это не исключает моей периодической склонности к душевному садомазохизму. Нет-нет, глубокому анализу по Фрейду я себя не подвергаю, причины своих поступков под лупой не рассматриваю, живя импульсивно и по настроению. Люблю вот только расчерчивать листы на две половины, наблюдать за стрелкой

воображаемых весов, время от времени устраивать внутренние допросы, превращаясь в Штирлица.
Как часто вы спрашиваете себя: «Куда я иду? Делают ли достигнутые цели меня счастливой? Душевное равновесие и я – это одно и тоже? Так ли сладко ощущение финиша, каким оно казалось вначале?». Время от времени я ставлю себя к мысленной стенке и расстреливаю. Потому что ответы порой озадачивают, дают повод для тревоги и дискомфорта, удивляют или погружают меня на несколько дней в аморфное состояние.

Когда тебе 20, можно наконец-то вырваться из паутин родительской крепости, делать первые серьёзные ошибки, не задумываясь о их последствиях, казаться себе ужасно взрослой опытной женщиной, идти по улицам легко, уверенно сверлить людей глазами и плыть всегда против течения. Спустя десяток лет понимаешь, что события тех розовых лет – будь то секс на первом свидании с совсем незнакомым тебе мужчиной или первая выпитая водка в студенческом общежитии – ничего кроме ностальгической улыбки не вызывают. Именно так люди взрослеют. Какие тут могут быть угрызения совести?

Когда тебе 30, набитые шишки давно зажили, за плечами минимум две «любОви» (одна непременно несчастная и ещё окончательно не «пережёванная», другая – более зрелая, свободная, без всяких вопреки и если), восторг от собственного эго порядком по угас, оставляя место желанию жить размерено, не катаясь на американских горках. В этом возрасте хочется комфорта и спокойствия. Чтобы пять дней в неделю ходить на хорошую работу, на выходных готовить вкусности, встречаться с друзьями, которые уж точно нравятся твоим родителям, и читать умные книжки. Сейчас уже важно, сколько денег на твоей банковской карточке. Кофточку у узбека на рынке ты уже не купишь, и сапожки у тебя стоят столько, сколько 18-летним девочкам хватило бы, чтобы скупить половину какого-нибудь разноцветного магазина. Да, мы претендуем на буржуазность, и за это не стыдно. Мы ведь к этому стремились.

В этом возрасте нас уже сложно чем-то удивить. Мы на танках едем к своим целям. Редко редко рыдаем навзрыд. А если и рыдаем, то только в присутствии самой близкой – и пожалуй, единственной - подруги, потому что все остальные по ходу жизни уже «отвалились». На следующий день с новым рвением рвемся в бой, затушевав следы от вчерашних слез дорогим Шанелем. В Багдаде всё спокойно.

Перешагнув определённую возрастную отметку, достигнутое рассматривается более критически, шероховатости и неточности сразу бросаются в глаза, в ладоши за спиной почти уже не хлопает – все ведь знают, что ты умница. И вот именно тогда хочется придти домой, спрятаться в нём как за длинной китайской стеной, снять эти дурацкие дорогущие сапожки, смыть с лица Шанель, грохнуться на диван с огромной шоколадкой и спросить себя «счастлива ли я?». И так и не дав себе вразумительного ответа – порыдать. Да, плачем Ярославны. И даже без близкой подруги, потому что у неё опять куча дел и виделись вы в последний раз три месяца назад. А назавтра снова строить планы Наполеона и любить жизнь. "