О маме.

Вот когда сама станешь мамой, тогда поймёшь! «Вот когда сама станешь мамой, тогда поймёшь!»

– кто хоть раз сталкивался с это расхожей фразой, тот знает, как она может раздражать. Однако удивительный факт: лишь став ею, действительно понимаешь – в первую очередь, свою собственную мать, затем – всех остальных женщин. В первые три минуты жизни моей дочери, когда она, крошечная, розовая и слегка помятая лежала своей лохматой головой в моей ладони – и голова полностью помещалась в ладонь! – я успела подумать только об одном. О том, что на следующий свой день рождения я куплю громадный букет цветов и подарю их своей маме. Я не пойду отмечать его с друзьями, не буду наряжаться, крутить локоны, вставать на каблуки, выбирать подарки – а приеду к родителям и съем с ними самый немыслимо калорийный из всех тортов торт и просто посижу рядом. Потому что мой день рождения – это вовсе не мой праздник. А мамин. Мамы, которая какое-то количество лет назад так же держала в своей ладони мою голову, и в этой крошечной голове был для неё весь мир.

Спустя какое то время я, уже понявшая, что значит ежедневный 24-часовой быт с грудным ребенком, спросила: «Мам, а когда я теперь смогу чуть расслабиться? Когда смогу просто пойти в кино и посмотреть полуторачасовой фильм, не думая беспрестанно о том, как она там без меня? Смогу провести пусть пару часов вне дома без этой внутренней тревоги?». Я была внутренне готова к большому сроку, – ждала, скажем, ответа «через 18 лет», ну, 20 максимум. Мама посмотрела на меня, как будто оценивая, стоит ли сейчас сказать правду, и просто ответила: «Никогда». То, что она до сих пор испытывает то же ощущение, на протяжении вот уже долгих лет, стало для меня удивлением и откровением. «Решиться обзавестись ребенком — дело нешуточное. Это значит решиться на то, чтобы твое сердце отныне и навсегда разгуливало вне твоего тела» – кажется, именно об этом говорила Элизабет Стоун. «Чем старше становится ребенок, тем больше вещей может его обидеть, – пояснила мама. – Это сейчас главные враги твоей дочери – лишь острые предметы и угол стола…». И да, я понимала, о чем речь. И получается, что лучше всего рождение своего ребенка сказывается на отношениях с собственной мамой: как будто щелкнул «тумблер» и вы – наконец-то – заговорили на одном языке. Сразу же перестают раздражать бесчисленные «Надень шапку» и «Ты обедала?», потому что вдруг становится так понятно и очевидно, зачем и почему все это сказано. Находится оправдание всем вместе детским обидам, объяснение всем наказаниям и толкование всем словам, сказанным когда-то. После рождения ребенка мир открывается с новой стороны.

Я еду в метро, в час пик, в толпе, и думаю о том, что всех этих людей так же кто-то мучительно ждал долгих девять месяцев, готовил им ползунки и распашонки, рожал, неуверенно держал крохотную голову в руке, не спал, спасая от коликов укропной водой и теплыми пеленками, учил сидеть, ходить и говорить, приучал к горшку и отучал от грудного молока. Став мамой, понимаешь не только собственную мать, но всех сразу матерей на планете – как будто все мы фанаты одной футбольной команды или члены одной религиозной секты. Понимаешь в странных, нелогичных, абсурдных вещах, вещах, о которых непринято или неприлично даже говорить. «Испачканные подгузники младенцев пахнут свежей выпечкой» – обмолвилась как-то Сара Джессика Паркер, рассказывая в интервью о своих сыновьях. И они действительно так пахнут! Я с удивлением поймала себя на том, что знаю, о чем она говорит, что чувст-ву-ю это так же. Пусть и «затаскали» эту фразу потом таблоиды, склоняя на разные лады: дескать, совсем актриса «того», грязные памперсы нюхает. Это простительно: у них редакторов, видимо, просто нет детей.