Прочла в ЖЖ... сохраняю для себя...

Мой сын – подросток. Еще год назад это был больше ребенок, а сейчас это недовзрослый. И не просто недовзрослый, а мужичок, с этой давящей танком все живое, энергией звездеца.

Мне говорили, что я, со своим свободным воспитанием и отказом завинчивать гайки «а то дальше хуже будет», получу все прелести именно в этом, подростковом возрасте. Меня пугали. Но, оказалось, что не так страшен черт, как его малюют. Попробую описать, что наблюдаю. Хотя, подростковый возраст будет длиться еще года четыре-пять и выводы делать рано, но все-таки, кое- какие наблюдения и размышления уже есть. Дольник пишет, что страх подростков, это биологический страх, так же как и желание на них рычать и изгнать подальше. Он говорит, что желание подростка занять свое место во взрослой иерархии, которая, как правило, уже построена и расставлена, пугает взрослую часть группы и идет реакция задавить их или выгнать. Я это отследила на себе. В какой-то момент, я обнаружила себя постоянно гавкающей на своего ребенка. Наши разговоры вообще превратились во взаимное перегавкивание. Он на меня, я на него. Пару раз я даже его прессанула довольно сильно, что с моей волей и умом было довольно просто. Потом, я увидела эту игру и сказала: «Стоп!» И стала разбираться, что же происходит. Почему мой мальчик, мой любимый старший мальчик, мой талантливый умничка, вызывает во мне дикое раздражение и желание загнать его под плинтус. Каждый год роста моего первого сына – это великая работа над собой. Второй ребенок уже существует в режиме лайт. Вы думаете, что наша воспитательная дурь лезет только вначале? А потом мы, типа уже все ученые, прочитавшие кучу книжек и прошедшие миллион семинаров, точно знаем как правильно? Так вот фиг! Матрица общества, где подростков боятся, считая их обнаглевшей бандой бездельников, сливается с паттернами моей мамы (человека авторитарного и деспотичного) и идет проверка всем моим принципам. Не только воспитания, но и жизни. Есть ли возраст более уязвимый, полный неопределенности, страхов и сопротивления постоянно меняющейся реальности, чем подростковый? Но даже не это важно. Важно то, что в этом возрасте, как ни в каком другом, человек особенно остро ощущает себя бесконечно одиноким, при малейшем проявлении непонимания со стороны мира. Это возраст противоречий и внутренних конфликтов, когда надо отделиться в самостоятельное социальное существо, стать хозяином своей жизни, научиться действовать в неопределенности. И именно в этом возрасте, как ни в каком другом важна мудрая поддержка взрослых. Три последних слова равнозначны. Именно мудрая, только поддержка и обязательно взрослых, а не выросших. Они думают, что мы знаем, что с ними происходит и почему их так несет. Расскажем и направим. Научим как с этим жить. Изменения начались около года назад. Нет, до этого они тоже были, но он все равно был МОИМ мальчиком. Я в теории знала, что задача подростка отделиться и уйти из родительской зависимости, чтобы потом вернуться, но уже на совсем другой роли. Равного. Выход на новый уровень может происходить путем выбора, когда ты уходишь в новое, движимый жаждой жизни. Выходишь постепенно, наращивая силы. Тебя никто не сдерживает, а взрослый стоит за твоей спиной, готовый укрыть и поддержать в случае неудачи. И тогда, родительская семья не является тюрьмой, а служит платформой для роста и несет в себе высокую ценность. Чем и остается всю оставшуюся жизнь. Можно уйти через обесценивание старой жизни и всех сдерживающих факторов роста. Жажда жизни есть в любом случае, вне зависимости, понимают это родители подростка или нет. Потребность в развитии одна из самых высоких в этот период жизни. Она сильнее, даже, чем потребность в безопасности. И вот если взрослые не успевают перестроиться под постоянно меняющегося человечка рядом, отказываются расти и развиваться сами, держатся за свои представления и установки, то ребенок очень быстро начинает действовать как разрушитель. Чтобы уйти откуда-то, надо это обесценить. Если мы создаем ребенку тюрьму из своих страхов и убеждений, они нас обесценивают и уходят через конфликт. До какого-то момента мне удавалось быть просто наблюдателем. Я видела, как начало меняться тело сына и он давал 10-15 см роста за полгода. Я видела, как колбасит его гормоны. Женщины, которых накрывает пмс раз в месяц, могут понять и простить подростка у которого перепады настроения от эйфории до состояний «дайте мне яду!» наступают по несколько раз в сутки. Он может сорваться по пустяку, устроить целую трагедию с хлопаньем дверьми. На эти вспышки я реагировала, по большей части спокойно. Потом, когда гроза проходила и мы, обнявшись, разбирали полеты, я объясняла: «Ты пойми, что пока твои гормоны не войдут в баланс, тебя будет кидать из крайности в крайность. Под действием гормонов, ты как под действием наркотиков, можешь натворить то, о чем потом будешь жалеть. Я готова пройти этот путь с тобой и не обращать внимание на какие-то твои вспышки. Но тебе надо учиться не проецировать свой гнев на окружающих. Ты можешь сделать больно. У тебя появляется много сил и они, пока, бесконтрольны. Учись управлять ими. Если чувствуешь, что тебя несет, не принимай никаких решений. Просто пережди, проживи их, но при этом помни, что все может быть совсем иначе, чем тебе видится сейчас». Он бегал ко мне испуганно: «Мама, у меня ноги сводит!» или «Мама, у меня сердце бьется сильно.» Тело, в котором он живет, стало ему неподвластно и он очень пугался происходящих с ним изменений. Вначале я кидалась к врачам (гомеопатам, естественно), пока мне не объяснили, что мой Сашенька, становится Александром и что тело растет неравномерно и многие системы могут просто не успевать. Было интересно наблюдать, с какой надеждой сын смотрит на меня в моменты неизвестности. Этот страх, который смешан с бесконечным доверием мне и нельзя показывать, что ты сама не знаешь, что это за ерунда. Потому что если покажешь панику, то у него она усиливается вдвойне. Чем меньше ребенок, тем проще его любить. Но именно тот, кто меньше всего заслуживает любви, больше всего в ней нуждается. А подростки уже перестают заслуживать нашу любовь. Они либо уже в ней уверены, и тогда взрослые являются тылом, либо отчаялись ее заслужить. Тогда эпатаж становится их спутником жизни и они ищут эту любовь в другом месте. Благо, их мир уже расширяет границы, уровней свободы становится больше на порядок, и родители далеко не единственный источник любви в их мире. Они уже могут делать великое множество переносов. Полгода назад я заметила, что Сашка словно «уходит» из семьи. И это испытание. Я стала терять контроль. Даже находясь дома, его не было. На просьбы, обращенные к нему, он отвечал: «Ага, щас» и не делал. Он словно всегда был где-то. И вот тут меня снесло. Вначале я шла с ним в лобовую. Пыталась подавить эти приступы «борзости». Мы вообще с ним очень похожи по темпераменту и «врешь! не согнешь!» или «усраться, не потдаться!» можно сделать лозунгом для нас в равной степени. Но я все-таки взрослая и я умнее, поэтому вовремя поняла, что имею дело с мальчиком. Хоть его мужская энергия прет из него неконтролируемо и еще чуть-чуть и мы будем равносильны в своих стычках, но все-таки, он ребенок. Мужская энергия давит, женская плачет. Я поняла, если мы будем продолжать в том же духе, то можем сильно ранить друг друга. И тогда, так заботливо выстроенная близость между нами, может быть разрушена. Я остановилась и начала наблюдать. Когда я не знаю, что делать, я не делаю ничего, а просто становлюсь наблюдателем. Я начала говорить спокойным тоном, не давая событиям и поведению оценок. И включила всю степень осознанности, которой обладаю, каждый раз спрашивая себя: «Что я сейчас делаю? Зачем я сейчас это делаю? А что хочу получить в итоге?» Для того, чтобы что-то изменить, надо сначала это безоценочно рассмотреть. На меня смотрели мои друзья и говорили: «Ты такая терпеливая мать!» Но я то знала, что это не терпение, а бессилие. Я знаю, что подавление не приносит результатов, значит надо делать что-то другое. Но что? Жизнь полна событиями и все работает на наше обучение. В ситуациях, в которых замешаны как минимум два человека, даны уроки для обоих. И такие ситуации посыпались одна за другой. Ну, например, мои просьбы возвращаться домой до девяти вечера, ребенок игнорировал. Всегда находилось что-то, почему он задерживался в Москве (а живем мы за городом). Я понимала, что он с друзьями, что у него сейчас исследование внешнего мира и прочее и прочее. Я объясняла, что я волнуюсь о его передвижении так поздно по электричкам. Но все впустую. Но тут, он уснул в электричке и проехал свою остановку. Очнулся уже далеко, выскочил на полустанке, куда даже нельзя подъехать на машине. Обратная электричка только в четыре утра, телефон садится. Кстати о том, чтобы он всегда следил за зарядкой телефона, тоже было сказано множество раз. Звонит он мне, весь испуганный. Куда, спрашивается, делся борзый взрослый? Я смотрю карту, говорю, куда я приеду. Села в машину, рванула. Он дошел до переезда и тетенька, которая сидит в будке, пустила его к себе, позвонила мне со своего телефона, напоила его горячим чаем. Хорошо в машине валялись новогодние подарки с конфетами и парой женских колготок. Отблагодарила за приют. Едем в машине, я ржу, облегчая ситуацию, зная, что он уже достаточно получил последствий: «Ну, что, испугался? Какие выводы ты сделал?» Он начинает перечислять все, о чем я говорила сотню раз. И видно, что это не для меня он говорит, а действительно до него дошло. Я не стала его упрекать, говорить: «А я тебе говорила!» Цель достигнута. И таких ситуаций много. Важно не начать самоутверждаться (хотя, очень хочется), а поддержать ребенка и помочь ему их пройти. Видно, как он выходит в общество. Он стал бОрзый. Начал вести себя, как утрированный взрослый, говорить таким тоном, что хочется ему дать в лоб. Причем, я понимаю, что если бы так говорил со мной мой ровесник, это воспринималось бы нормально. Но, именно то, что такое позволяет себе «эта сопля», начинает раздражать и хочется рычать в ответ. Я видела свои реакции и реакции других взрослых на него. Он садился и начинал «наравне» принимать участие во взрослом разговоре. При этом, в уме и быстроте реакций ему не занимать, поэтому стандартная реакция «сядь и помолчи, пока говорят взрослые» с ним не работает. Да и не мой это метод. Я видела, как он начинает бесить тех, кто не справляется в общении с ним. Могу их понять. С одной стороны перед тобой сидит некто, кто претендует на свое место за столом и участие в разговоре, но с другой стороны во многих, очень многих вопросах , ведет себя как дите неразумное, потому что не способен еще взять ответственность за себя и окружение. И этот внутренний конфликт в голове у взрослого и неумение понять, принять и помочь подростку, выливается в конфликт внешний. Как-то я наблюдала одну знакомую, которая била пяткой по столу и кричала: «Он обязан уважать взрослых!» Эта вспышка гнева, естественно, была вызвана тем, что она не смогла справиться в разговоре с подростком. Она была уверена в своей правоте, когда устроила «избиение младенцев», выдав агрессивную реакцию с силовыми методами, на агрессию подростка. Ей было 40, ему 14. Он был ее племянником. Она действительно ставила его на одну планку с собой, забывая, что подросток еще не несет ответственности за отношения и не может быть ровней сорокалетней тетке. От бессилия, она обвинила его родителей в невоспитанности их дитятки. Себя, конечно же, ставила в качестве примера: «Я такой не была!» Она до сих пор, в свои 40 лет «правильная девочка», уважающая «авторитеты» и точно знающая, как правильно жить. Но она забыла, что «взрослый», это не возраст, это опыт и мудрость. И именно это стоит уважать, а не год рождения. Не удивительно, что попытка поставить своего племянника себе ровней, опускает ее на уровень 14 лет и ее статус в его глазах безнадежно падает. Кстати, об уважении. «Саша, ты что думаешь, что ты самый умный?» «Нет, есть умнее меня». «И кто, например?» «Например, ты, мама». Я промолчала, так как не считаю, что умнее его. Во многих вопросах он может мне дать сто очков фору. Но то, что я до сих пор стою у него на этой планке, меня радует. Я не знаю, в каком году Наполеон сжег Москву, я не понимаю, почему летают самолеты и мобильная связь для меня является магией. Почему же он считает меня умной? Да потому что в ситуациях неопределенности я могу быстро найти выход и могу просчитывать причинно следственные связи, отделяя важное от неважного. И вот он для меня важен, а за его агрессивным поведением я вижу причину – его переход во взрослость. Большинство же взрослых руководствуется правилами и предписаниями. Они ведомы биологической программой своего страха перед подростком и их чувство собственной важности видит оскорбление себя, любимого, в подростковых проявлениях. Они бадаются с детьми, опускаясь на их уровень. Навык, которым надо обладать в общении с подростком – это чувство юмора и умение быстро выйти из ситуации. Если воспринимать серьезно все, что происходит, можно сойти с ума, так как очень многие его проявления запускают огромное количество родительских страхов. Мы стоим друг напротив друга, и я ловлю себя на мысли, что наш, так называемый разговор, перешел на высоки тона. Я, понимаю, что ситуация опять идет в лобовую. Словно очухиваюсь, думаю: «Хрень какая-то» и понимаю, что надо выйти из нее так, чтобы никому не было обидно и достоинство каждого было соблюдено. Не меняя децибел, я кричу: «И вообще… Ты меня все равно не перекричишь! Потому что я женщина и по натуре своей истеричка! Так что давай уже заканчивать это соревнование» Он замолкает, ошарашено. Потом, обращается к брату: «Не, ты слышал?» и начинает смеяться. Через секунду мы уже смеемся все. Родственники звонят: «Ты смотри, за ним сейчас нужен глаз да глаз. Упустишь, он у тебя…» Далее следует список: наркотики, алкоголь, криминал. И поселяется паника от того, что контроль потерян, а страхов много. Ну, если это мои страхи, то мне с ними и разбираться. «Сашка, ты же у меня хороший, правда?» Мы едем в электричке. Он удивленно смотрит на меня: «Не знаю, наверное. А с чего это ты вдруг?» «Понимаешь, ты меняешься, я не могу уже тебя контролировать. Большую часть своей жизни ты убрал в тень и я не знаю, что с тобой происходит. Я понимаю, что ты отделяешься и это нормально. Во многих ситуациях, я чувствую себя в тупике. Я жду от тебя помощи в быту, но мои бесконечные просьбы не приводят к результату, а закручивать гайки я не хочу. Еще бабушка звонит, говорит, что ты можешь пойти по наклонной плоскости. И мне, в такие моменты становится очень страшно. Мне бы хотелось, чтобы ты чаще рассказывал, что в твоем мире происходит, взял на себя часть обязанностей по дому.» «Ты понимаешь, мама. Мы, подростки, все одинаковы. Я смотрю на своих ровесников, разница между нами только в том, что кто-то курит и пьет, а кто-то нет. А в остальном нам всем кажется, что мы уже взрослые и хотим, чтобы к нам относились как к взрослым. И чем больше родители пробуют нас контролировать, тем больше мы этому сопротивляемся. Я не курю и не пью, потому что это не круто. Зачем гробить здоровье, когда есть масса других способов выделиться. Ты меня хорошо воспитала. И сейчас меня воспитывать уже поздно. А если ты будешь закручивать гайки, то это, скорее всего, приведет к обратному результату.» В тот же вечер он приходит ко мне в комнату. Я уже лежу в постели. «Мамочка, ты у меня такая замечательная!» «Рассказывай, что хочешь?» - я смеюсь, так как такие проявления любви в последнее время стали редкостью. «Ничего не хочу. Просто я вот сейчас сижу и думаю, какая ты у меня терпеливая. Все для меня делаешь, а я это недостаточно ценю. Я вот когда накричу на тебя или мы поругаемся, у меня потом очень сильное чувство вины. Я думаю, что ты ведь мама моя и нельзя так с мамой обращаться. И я потом очень мучаюсь. Ты главное помни, что я тебя очень люблю, даже когда мы ссоримся. Я просто иногда не понимаю, как это происходит. Меня накрывает и я ничего не могу с собой поделать. Но я постараюсь контролировать себя.» И в этот момент, он еще совсем ребенок, мой мальчик, моя умничка, но который умеет рассуждать так, как многим взрослым не под силу.