Филология в семейном разрезе
Пока Гришка был мал (с самого рождения и до года примерно), его завораживали сложные стихотворные размеры, фаворитом была Илиада (Гнедича).
Я с трудом доходила до погребения конеборного Гектора, Гришка спал как ангел (я, правда, грешна, сокращала целыми эпизодами. Античку нам читали на 1 курсе, с тех пор прошло страшно подумать, 13 лет, конечно, без регулярного использования, все это выветрилось благополучно). Когда у меня заплетался язык от гекзаметра, я переходила на более современные произведения.

Но если размер был упрощен - надо было обязательно, чтобы леденило душу. Капитаны Гумилева пришлись весьма ко двору... Я понижала голос, полугодовалый Гришка завороженно и не моргая смотрел на меня...
Сейчас сын голосует за молодецкий ямб и иные несложные размеры. Все подряд, сюжет не имеет значения. Выуживаю из памяти и встряхиваю от пыли давно забытое. Испытываю такое удовольствие, когда вспоминаются с трудом нанизанные на нитку рифмы... Прекрасное чувство. Как будто пробежала стометровку, а потом приняла освежаюший душ.
Из последнего уважаемого ребенком:
В тотальной пустоте морских глубин,
Средь пущенных на дно подводных лодок,
Я буду вечно Водолаз один,
Затерянный в порту твоих находок.
Мне будет берег сниться по ночам,
Но я забуду радости земные.
Лишь только волны измочалят о причал,
Украденные ветром позывные.
На самом дне, хлебая рыбий жир,
Жалея о прохладной, твердой почве,
Я выплесну в бутыль глоток души
И перешлю его тебе по водной почте.
И поплыву, сквозь мутный неуют,
По воле волн, летучим нидерландцем.
И уходящий на ночь в море солнца спрут
Порвет мне шланг кривым протуберанцем.
И на безрыбье верен злой обман,
Я на поверхность выплыву однажды
И ледовитый — ядовитый океан
Задушит нас морским узлом соленой жажды.
А там внутри, средь айсбергов и льдин,
Где холода, и ждать тепла нет мочи,
Я буду снова Водолаз один,
В скафандре самой — самой длинной ночи.
На днях возьмусь за гитару. Интересно, оценит ли Грин тоже самое в мелодии?....