Гусеничка.
Старшего сына я не пеленала. Он родился на несколько дней позже ориентировочной даты родов, когда моя подруга уже поехала на дачу за листьями малины, чтобы я заварила себе чай, способствующий размягчению шейки матки. А я сидела дома и разговаривала с малышом в животе: «Тебе же там уже тесно. А выйдешь, можно будет ножки распрямить, ручками в разные стороны пошевелить». И когда сын родился, я посчитала, что было бы обманом ограничивать его движения.
С младшим было иначе. Когда он плакал от усталости, я клала его на расправленную пеленку и, придерживая руки вдоль туловища, плотно заматывала. Уже в процессе этой процедуры плач становился тише. Ограниченность движения приносила покой. Оставалось только положить ребенка на живот и погладить по спинке, чтобы помочь ему окончательно заснуть.
Сейчас сын стал старше, появилась потребность в общении, которая выражается в том, что он может плакать вовсе не потому, что голоден, устал или хочет сменить позу, а просто потому, что хочет видеть рядом с собой маму, старшего брата или папу. Эта же потребность в общении привела к тому, что сын все чаще спит не в своей кроватке, а на моем диване. Просто ночью он периодически просыпается и проверяет, что не один, что рядом кто-то есть. Если мама рядом, можно спать дальше, если нет, то нужно непременно позвать, чтобы пришла, погладила, успокоила, сказала, что любит и что вокруг безопасно. Старший в свои три года делает примерно так же. В периоды не крепкого сна он приоткрывает глаза. Если я лежу на диване в зоне видимости, то все в порядке, можно спать дальше. Если меня нет, то ни о каком сне не может быть речи. Нужно встать и прийти к маме. И не важно, на часах три ночи или шесть утра, темно или светло за окном. Так и спим: старший в плотно придвинутой к моему дивану кроватке, младший под боком. Когда младший высыпается, а я еще хочу спать, я совершенно непедагогично и без всякого режима кормления предлагаю ему грудь. Он чмокает и через какое-то время задремывает. Я тихонько отодвигаюсь. Если сын замечает, то туго спелёнатый, сгибается пополам и тихонько рычит, потом выпрямляется, но попа уже оказывается чуть ближе ко мне, и при следующем наклоне нос снова упирается в грудь. С тихим рычанием, которое в случае неудачи может перерасти в плач, ребенок ищет сосок, и найдя, снова удовлетворенно чмокает. Когда он расслабляется, я делаю еще одну попытку бесшумно отодвинуться, т.к. грудь устает, когда ее используют в качестве соски. Иногда у меня получается. Но когда мой побег замечен меня снова преследует порыкивающая гусеничка.
Эти милые моменты для моей памяти гораздо важнее, чем набранные килограммы, о которых так пекутся врачи, ежемесячно отмечая прибавку в карте ребенка.