Всем ББшкам посвящается!:))))))

" - Вот вы напомнили про детей. Опять какое страшное лганье идет про
детей. Дети - благословенье божие, дети - радость. Ведь это все ложь. Все
это было когда-то, но теперь ничего подобного нет. Дети - мученье, и больше
ничего. Большинство матерей так прямо и чувствуют и иногда нечаянно прямо
так и говорят это. Спросите у большинства матерей нашего круга достаточных
людей, они вам скажут, что от страха того, что дети их могут болеть и
умирать, они не хотят иметь детей, не хотят кормить, если уж родили, для
того чтобы по привязаться и не страдать. Наслажденье, которое доставляет им
ребенок прелестью его, этих ручек, ножек, тельца всего, удовольствие,
доставляемое ребенком,- меньше страданья, которое они испытывают - не говоря
уже от болезни или потери ребенка, по от одного страха за возможность
болезней и смерти. Взвесив выгоды и невыгоды, оказывается, что невыгодно и
потому нежелательно иметь детей. Они это прямо, смело говорят, воображая,
что эти чувства происходят в них от любви к детям, чувства хорошего и
похвального, которым они гордятся. Они не замечают того, что этим
рассуждением они прямо отрицают любовь, а утверждают только свой эгоизм. Для
них меньше удовольствия от прелести ребенка, чем страданий от страха за
него, и потому не надо того ребенка, которого они будут любить. Они жертвуют
не собою для любимого существа, а имеющим быть любимым существом для себя.
Ясно, что это не любовь, а эгоизм. Но и осудить их, матерей достаточных
семей, за этот эгоизм - не поднимается рука, когда вспомнишь все то, что они
перемучаются от здоровья детей благодаря опять тем же докторам в нашей
господской жизни. Как вспомню только, даже теперь, жизнь и состояние жены в
первое время, когда было трое, четверо детей и она вся была поглощена ими,-
ужас берет. Жизни нашей не было совсем. Это была какая-то вечная опасность,
спасенье от нее, вновь наступившая опасность, вновь, отчаянные усилия и
вновь спасенье - постоянно такое положение, как на гибнущем корабле. Иногда
мне казалось, что это нарочно делалось, что она прикидывалась беспокоящейся
о детях, для того чтобы победить меня. Так это заманчиво, просто разрешало в
ее пользу все вопросы. Мне казалось иногда, что все, что она в этих случаях
делала и говорила,- она делала и говорила нарочно. Но нет, она сама страшно
мучалась и казнилась постоянно с детьми, с их здоровьем и болезнями. Это
была пытка для нее и для меня тоже. И нельзя ей было не мучаться. Ведь
влечение к детям, животная потребность кормить, лелеять, защищать их - была,
как она и есть у большинства женщин, но не было того, что есть у животных,-
отсутствия воображения и рассудка. Курица не боится того, что может
случиться с ее цыпленком, не знает всех тех болезней, которые могут
постигнуть его, не знает всех тех средств, которыми люди воображают, что они
могут спасать от болезней и смерти. И дети для нее, для курицы, не мученье.
Она делает для своих цыплят то, что ей свойственно и радостно делать; дети
для нее радость. И когда цыпленок начинает болеть, ее заботы очень
определенные: она греет, кормит его. И, делая это, знает, что она делает
все, что нужно. Издохнет цыпленок, она не спрашивает себя, зачем он умер,
куда он ушел, поквохчет, потом перестанет и продолжает жить по-прежнему. Но
для наших несчастных женщин и для моей жены было не то. Уж не говоря о
болезнях - как лечить, о том, как воспитывать, растить, она со всех сторон
слышала и читала бесконечно разнообразные и постоянно изменяющиеся правила.
Кормить так, тем; нет, не так, не тем, а вот этак; одевать, поить, купать,
класть спать, гулять, воздух,- на все это мы, она преимущественно, узнавала
всякую неделю новые правила. Точно со вчерашнего дня начали рожаться дети. А
не так накормили, не так искупали, не вовремя, и заболел ребенок, и
оказывается, что виновата она, сделала не то, что надо делать.
Это пока здоровье. И то мученье. Но уж если заболел, тогда кончено.
Совершенный ад. Предполагается, что болезнь можно лечить и что есть такая
наука и такие люди - доктора, и они знают. Не все, но самые лучшие знают. И
вот ребенок болен, и надо попасть на этого самого лучшего, того, который
спасает, и тогда ребенок спасен; а не захватил этого доктора или живешь не в
том месте, где живет этот доктор,- и ребенок погиб. И это не ее
исключительная вера, а это вера всех женщин ее круга, и со всех сторон она
слышит только это: у Екатерины Семеновны умерло двое, потому что не позвали
вовремя Ивана Захарыча, а у Марьи Ивановны Иван Захарыч спас старшую
девочку; а вот у Петровых вовремя, по совету доктора, разъехались по
гостиницам - и остались живы, а не разъехались - и померли дети. А у той был
слабый ребенок, переехали, по совету доктора, на юг - и спасли ребенка. Как
же тут не мучаться и не волноваться всю жизнь, когда жизнь детей, к которым
она животно привязана, зависит от того, что она вовремя узнает то, что
скажет об этом Иван Захарыч. А что скажет Иван Захарыч, никто не знает,
менее всего он сам, потому что он очень хорошо знает, что он ничего не знает
и ничему помочь не может, а сам только виляет как попало, чтобы только не
перестали верить, что он что-то знает. Ведь если бы она была совсем
животное, она так бы не мучалась; если же бы она была совсем человек, то у
ней была бы вера в бога, и она бы говорила и думала, как говорят верующие
бабы: "Бог дал, бог и взял, от бога не уйдешь". Она бы думала, что жизнь и
смерть как всех людей, так и ее детей вне власти людей, а во власти только
бога, и тогда бы она не мучалась тем, что в ее власти было предотвратить
болезни и смерти детей, а она этого не сделала. А то для нее положение было
такое: даны самые хрупкие, подверженные самым бесчисленным бедствиям, слабые
существа. К существам этим она чувствует страстную, животную привязанность.
Кроме того, существа эти поручены ей, а вместе с тем средства сохранения
этих существ скрыты от нас и открыты совсем чужим людям, услуги и советы
которых можно приобретать только за большие деньги, и то не всегда." Л.Н. Толстой "Крейцерова соната"