ПОЧЕМУ РЕБЕНОК НЕ ЛЮБИТ ХОДИТЬ В ШКОЛУ

Психолог Людмила Петрановская рассказала в Открытом университете о кризисе образования, как отличить хорошую школу от плохой, почему ребенок не хочет учиться и что с этим делать

Людмила Петрановская, семейный психолог, член ассоциации специалистов семейного устройства «Семья для ребенка», лауреат премии Президента РФ в области образования

Привязанность как отношение ребенка со взрослым, по-моему убеждению, является тем стержнем, на который нанизывается вся личность ребенка, вся его психика. И от качества привязанности очень сильно зависит качество жизни человека, качество всех других отношений, в том числе к себе.

О том, как Яндекс и обязательные 10 классов привели к кризису образования

Школьники редко любят ходить в школу. И очень часто именно трудности со школой становятся камнем преткновения в отношениях между родителем и ребенком. Кроме психологических причин тому есть еще социальное и экономическое объяснение.

Мы живем в эпоху общемирового кризиса образования. На протяжении очень короткого времени — более короткого, чем социум может осмыслить, переварить и выработать какие-то новые стратегии поведения, — принципиально изменился характер и способ получения знаний. И, соответственно, принципиально изменился функционал преподавателя. Раньше педагог был хранителем знаний, и его задача была поделиться ими с учениками. Но на протяжении жизни одного поколения, за 15-20 лет, эта ситуация изменилась — в мир пришел интернет.

Сейчас любой современный ребенок на вопрос, куда впадает Волга, без паузы отвечает: открой Яндекс. Люди постарше все-таки сначала думают, не знают ли сами, и уже потом лезут в Google. А у детей, по-моему, уже нет этой стадии, у них сразу пальцы набирают запрос.

Произошло абсолютное изменение правил игры, в результате, ученик должен слушать учителя, имея доступ к знаниям часто лучше, чем у учителя, — он быстрее и точнее пользуется Яндексом.

Другая проблема — образование из привилегии, а затем права, за которое боролись, превратилось в обязанность, и дети стали относиться к нему соответственно. Идея всеобщего образования появилась с протестантизмом, Реформацией, когда Лютер решил, что каждый христианин должен сам читать писание. Прошли века. В современных условиях отказаться от всеобщего образования невозможно — и в силу социальной сложности жизни, и в силу того, что рынок труда не вынесет, если на него начнут выходить в 12 лет. Длинное детство — это еще и способ удерживать безработицу.

Следующая проблема: образовательный минимум увеличивается, а зависимость между образованием и карьерой ослабевает. Какие люди по объему знаний самые образованные? Преподаватели, ученые — как бы не так. На самом деле, больше всех знает ученик 10-11 класса. Сможет ли его прекрасная учительница литературы пойти на следующий урок и решить превращение по химии? А учительница химии сможет пойти на следующий урок и сходу написать сочинение про Печорина? И когда ему учительница говорит — учись, а то в дворники пойдешь, он прекрасно понимает, что он-то может, а она-то нет, и ничего — она не дворник.

Более того, в России в силу социальных изменений за последние 25 лет дети видели вокруг много людей, которые при очень плохом образовании имели очень высокий социальный статус, и наоборот, профессоров, которые еле сводили концы с концами. Соответственно школа сейчас не воспринимается как однозначный социальный лифт. И это коренное отличие от СССР, когда способный ребенок из деревни мог через образование сделать карьеру, достичь большого успеха.

О наследии прусской системы образования

Система образования досталась нам из Пруссии. Эта система характерна для военизированных государств, нацеленных на войну и контроль, она обслуживает военно-промышленный комплекс, где нужно много инженеров, исполнителей и чиновников. Система строго иерархична, учитель — взводный, гимназисты — в форме, дисциплина, ритуалы.

Школа — очень инертная структура, в отличие от общества, которое за 25 лет кардинально изменилось, в ней остались все признаки прусской системы, а результаты ее девать некуда. Мы живем в сырьевой стране, которая ничего особо не производит, не развивает технологии, все больше превращается в страну третьего мира, где умные не нужны в принципе. И все эти выпускники с прекрасной математикой собирают чемоданчики и уезжают в американские университеты.

Прусская система выстроена не на партнерстве, сотрудничестве и вовлечении, а исключительно на давлении и подчинении. В армии все по-простому: «Делай! Почему? По кочану, приказали — делай!» Ты не должен спрашивать про смысл, ты должен выполнять приказ, не включая голову. И так работало: существовало давление семьи, социума — все дети знали, что они должны учиться хорошо. А потом это давление куда-то делось, потому что не может быть армии, которая не производит никаких побед и военных действий. И получилась странная ситуация: ребенку говорят «учись», а он отвечает «не хочу» — и? Что может сделать школа? Семья? Общество? Вызвать его на пионерский сбор? Написать в стенгазете? Все же знают, что — ничего! Утрачены старые способы управления ситуацией, а новых не наработано.

За 25 лет существования российской школы для этого ничего не было сделано. Реформа образования не проведена. Все нововведения сводятся к вопросу, в каком виде сдавать экзамен — в виде теста или устно. Но, извините, это форма, «бантик на торте» — тест или устно, ЕГЭ или сочинение. Было бы что сдавать.

О том, как отличить хорошую школу от плохой

Во-первых, надо посмотреть на двери в туалете: есть ли там матерные слова. Если у детей нет потребности свою внутреннюю агрессию, задавленность учителями постоянно выплескивать в виде матов, поломанных дверей, разорванных диванов, сорванных вешалок и тд, значит, им там нормально. Во-вторых, надо войти в школу на перемене: если вы оглохнете, значит, детям там плохо. Дети орать просто так, от нечего делать, не будут. Если они так орут эти десять минут, значит, предыдущие 45 им было плохо.

Я когда-то играла со старшеклассниками в ассоциации про школу, и у них был такой пример, что я сначала даже не поняла, — «Швепс». Они объяснили: ну как крышку откроют, а мы как ломанем. То есть они все время находятся под давлением, и когда на перемене крышку снимают, они как сумасшедшие бегают, орут, сшибают друг друга, пробивают двери лбами и все остальное. Если вы заходите в хорошую школу, то вы на перемене можете разговаривать, не повышая голоса. Конечно, дети ходят, бегают, шуршат и что-то обсуждают, но нет вот этого надрывного стрессового крика.

О том, почему ребенок не хочет учиться

Ребенка растят отношения. Не важно, что вы делаете, что вы говорите, важно — какие у вас с ним отношения. В Канаде был случай: школа в спальном районе, очень неблагополучная, дети плохо себя вели, хамили учителям, дрались, прогуливали уроки. Местное самоуправление созвало экспертов, специалистов по теории привязанности, они собрали учителей и договорились о трех простых правилах.

Первое правило: каждый учитель с каждым ребенком здоровается лично каждый день. Он не входит в класс и дети все встали — как это заложено в прусской системе, а каждому ребенку, который входит в класс, он смотрит в глаза и говорит: «Здравствуй, Маша, здравствуй, Вася». Второе правило — если ребенок пропускает занятия, учитель не жалуется на пропуск директору, а сам вечером звонит ему домой, зовет к телефону не родителей, чтобы пожаловаться, а самого ребенка и говорит: «Здравствуй, Маша, почему же тебя не было сегодня? Ты завтра-то придешь? Я тебя жду, мы волновались. Как у тебя дела вообще? Все ли хорошо, не заболела ли ты?» То есть по-человечески интересуется, куда ребенок делся и когда придет. И третье правило: в течение недели каждый учитель каждого ребенка должен был хоть раз похвалить, не оптом — «вы у меня молодцы», а лично. По любому поводу, не обязательно даже за учебу, но лично, глядя в глаза и назвав по имени. За год результаты в этой канадской школе были поразительные, без единой копейки вложений. Успеваемость пошла вверх, потому что дети успокоились — к ним изменили отношение, они почувствовали, что они здесь нужны.

Ребенок растет и развивается не потому, что мы тянем его за уши, таскаем на всякие занятия и так далее. В него по умолчанию встроена такая опция, как узнавать мир, заложена любознательность, желание учиться и развиваться. Ничего не нужно для этого делать. Если он не нервничает, не боится, уверен, что взрослый к нему хорошо относится, чувствует себя защищенным — его не удержать никакими веревками, он будет хотеть учиться. Поэтому самый лучший способ перестроить школу — повысить в ней уровень спокойствия.

Именно с этим у нас большие проблемы. Единственное, чем наша школа мастерски занимается, — это нагнетанием истерики. Помню, когда у меня дочка была в четвертом классе, нам учительница на собрании с обидой и претензией сказала: «Я смотрю, ваши дети перед экзаменами совершенно не волнуются!» То есть, если бы они писались от страха у доски, она была бы счастлива и считала бы свой педагогический долг выполненным.

Наша школа находится в странной ситуации: все участники процесса постоянно вынуждены делать то, что не очень понятно кому нужно. Государству? На вид не скажешь. Дети не очень понимают, чем им может быть полезен учитель, если есть Google. Родители не понимают, чем им школа может помочь — дай Бог, чтобы ребенка не обидели. Ожиданий от школы у всех при этом много, ответственность у учителей — дикая, бесконечные отчеты, есть даже шутка: школа — это место, где дети мешают учителям заполнять документы.

Все это приводит к тому, что сами школьные работники находятся в состоянии перманентной истерики. Они постоянно находятся между молотом и наковальней: вредные наглые дети, которые, не слушаются и делают что хотят, государство, которое давит и требует невесть чего, родители — и сделайте нам красиво, и нашего мальчика не обижайте, и научите при этом, неизвестно как. И возникает вопрос: как они могут строить отношения с учеником в этой ситуации?

О том, что любому ребенку нужен наставник

До 6-7 лет все привязанности ребенка находятся в семье. Детско-родительский тип отношений предусматривает безусловное безоценочное принятие: «я люблю тебя, потому что ты мой ребенок». К 6-7 годам ребенок должен быть упакован привязанностью, любовью, защитой, заботой настолько, чтобы дальше входить в малый социум — в школу или во двор. А семья остается таким тылом, куда возвращаются, чтобы отдыхать, зализывать раны и восстанавливаться. В 6-7 лет у нормального ребенка появляется готовность к отношениям с неким новым человеком, которого можно условно назвать наставником.

Во многих архаичных культурах для такого возраста были предусмотрены определенные ритуалы, которые обозначали отделение ребенка от родителя. В Православии это символизирует первое причастие, когда священник практически выступает в роли наставника. В мусульманской традиции — мальчик переходит на мужскую половину, и мужчины ведут себя с ним не так как мама. Кстати, многие произведения для детей и подростков содержат архетипический образ наставника: Мерлин, магистр Йода, Дамблдор.

С наставником у ребенка складываются совсем другие отношения. Он требователен, может оценивать, чтобы заслужить его любовь и уважение, нужно постараться. Дети, которые очень болезненно относятся к оценке родителей, охотно воспринимают оценку со стороны наставника — она им важна, они переживают из-за нее.

Наставник — это такой немножко супермен, тот, кто много знает и умеет. Архетипические наставники всегда обладали какими-то особыми способностями, талантами, сакральными знаниями. И это соответствует архаическим традициям, когда в роли наставников для детей выступали шаманы — люди очень высокого положения в общине, сопоставимого с ролью военного начальника или судьи. Наставника нужно обожать — это архетипическая потребность, поэтому на эту роль нужны лучшие люди.

Сюжет про отношения учителя с учеником хорошо показан у Роулинг в «Гарри Поттере» — в начале предпоследней книжки Дамблдор забирает Гарри, они идут вместе, все вокруг опасно. «Не бойся. — Почему? — Просто потому, что ты со мной» — это такая высшая степень защиты: учитель как зонтик, который, пока ученик еще ребенок, полностью закрывает его от опасностей. А к концу книжки ситуация меняется: Дамблдор выпил какую-то колдовскую гадость, Гарри его тащит обратно на себе и говорит ему: «Профессор, вы не волнуйтесь». А тот ему отвечает: «Я не волнуюсь, потому что я с тобой». Круг замкнулся: ученик защищает учителя.

О девальвации идеи учителя как наставника

Когда ребенок приходит в школу, он хочет наставника, у него все валентности открыты — он мечтает следовать, мечтает стараться, мечтает лезть из кожи вон, чтобы наставник его похвалил. А кого он чаще всего в реальности обнаруживает вместо архетипического магистра Йоды?

Он обнаруживает ноющую слабую тетеньку, которая все время жалуется на жизнь, рассказывает, какая у нее маленькая зарплата, как этих детей много и как они все ей надоели. Это один вариант — человек, не способный к доминантному поведению. Второй вариант — человек, демонстрирующий доминантное поведение, но не заботливое, а поведение насильника, который орет, оскорбляет, запугивает, угрожает и унижает. А ребенку-то нужно соединение доминирования и заботы — ему нужно кого обожать, за кем идти, кому смотреть в рот и стараться показать, что он достойный ученик, и кого потом превзойти.

И часто в этот момент родители начинают играть со школой в молот и наковальню: школа сама не справляется, начинает сбрасывать ответственность на родителей — примите меры, примите меры, примите меры, — родители принимают, и ребенок оказывается совершенно дезориентирован. Он теряет безусловное восхищение и принятие родителей, потому что они его теперь оценивают в зависимости от того, что сказала учительница. Наставника он тоже не обретает, и остается без всего. Да, некоторые родители сами пытаются быть наставниками, и у некоторых это даже получается: они вполне себе доминантные и образованные, хорошо объясняют задачки. Но только где мама-то? Мама-то куда делась? Мама теперь оценивает ребенка, и отношения их зависят от того, аккуратно ли он написал упражнение по русскому. Ребенок чувствует себя обокраденным — конечно, он протестует и русский любить после этого точно не будет.

В итоге мы получаем очень сложную ситуацию из целого сочетания факторов — общемировых, российских, школьных, семейных, обстоятельств в конкретном классе. Многие дети вынуждены находиться в ситуации, которая им на самом деле почти непереносима. Для них это очень тяжело, они испытывают страшную фрустрацию, большое разочарование. Представьте себе, что завтра к вам приходят и говорят: какой-то комитет где-то сидел и решил, что следующие 11 лет вы будете работать там, где велено. И теперь вы должны идти на работу — вы ее не выбирали и не можете оттуда уволиться. Может, вам повезет, и это будет совпадать с вашими способностями и желаниями. А может, не повезет и вам достанется работа, которая у вас плохо получается, а вы должны. И у всех вокруг получается, а у вас — нет. А начальник с вами разговаривает при всех в такой манере: «Так, опять не принес годовой отчет? Ну, так я и знал! Чего от тебя ждать-то, бестолочь!» И все ваши сослуживцы смотрят и смеются над вами в голос, и говорят: «Ой, Петров, вот же дурак-то». А потом вы приходите домой, и хотите забыть об этом кошмаре хотя бы на вечер. Но вам открывает дверь муж или жена и говорит: «Так, что у нас там с отчетом?» Вы идете на кухню, надеясь хотя бы поесть спокойно, а там сидят ваши дети: «Нам звонил твой начальник и все рассказал!»

Очень важно в этой ситуации относиться к детям с сочувствием — им правда тяжелее, чем взрослым. Мы имеем большую степень свободы, возможность не заниматься тем, что нам не нравится, что у нас не получается. А они вынуждены 11 лет проводить в деятельности, которая для них не всегда имеет хоть какой-то смысл. Они вынуждены верить нам в какие-то непонятные вещи, вроде — если не будешь учиться, станешь дворником. И понимая, что это все не совсем так, тем не менее они многое делают просто для того, чтобы нас не расстраивать. И это действительно такой подвиг любви к родителям — «вот раз вам так надо, то я сделаю». И мне кажется, важно это ценить и иногда говорить им за это спасибо. Они действительно учатся часто для нас, не понимая, зачем это нужно им.

И надо стараться максимально разгружать детей от стресса. Иногда это может быть смена школы, иногда — защита ребенка от учителя, или, наоборот, контакт с учителем, который снизит какое-то напряжение. Когда ребенок приходит домой, не надо первым делом спрашивать, что он получил, сначала поговорите с ним про что-то другое. Или когда он получил двойку — вместо того, чтобы стучать ногами и ругаться, пойдите с ним лучше погулять или пирог испеките, чтобы утешить. Времена не выбирают: мы не можем поменять школу как систему и отменить тот факт, что мы живем в эпоху перелома. Но мы можем сочувствовать и помогать, не оставлять детей без заботы, не переходить на другую сторону баррикад, не сражаться с ними.

Как выбрать первую школу

В начальной школе нужно ориентироваться на учителя, а не на школу. Не надо гнаться за всякими прогимназиями, понтами и китайским — все это совершенно неважно. Должна быть доминантная и заботливая учительница. Иногда родители обращают внимание на какие-то странные вещи — «мы пошли на родительское собрание, а она там гэкает — приехала из Ростова». Да какая разница, пусть гэкает!

У моего старшего ребенка была очень интересная учительница в начальных классах: маленькая сухонькая тетенька, которая все время орала и носилась как чокнутая. Она могла на них кричать, могла несправедливо всем мальчикам влепить единицы за то, что двое из них подрались, но при этом она была ориентирована на детей. Когда мы туда шли во второй класс, она пригласила нас заранее познакомиться, встретила на крыльце, сына сразу обняла, показала, где класс, где туалет, где буфет. То есть она понимала состояние ребенка, и облегчила ему этот вход в новый социум. А потом, выяснилось, что она точно так же реагирует на успехи детей. Она бегала по классу и орала: «А! вот эту задачку я вам задала на дом, она такая сложная, я всю ночь не спала — все думала, решите вы ее или не решите. Я так переживала, я так переживала, и вы решили… Боже, я так счастлива! Какой сегодня хороший день! Как вы меня обрадовали».

У нее просто был пороховой темперамент, а дети к таким проявлениям очень терпимы. Взрослые все для них очень странные, и они философски к ним относятся. Они чувствовали, что этой учительнице не все равно, что она вкладывается в их достижения, а то, что она орет, они как-то с ушей сбрасывали и не разрушались от этого.

Нужно ли проверять домашнее задание

Если ребенок волнуется, не уверен и сам хочет, чтобы родители проверили уроки, то, конечно, нужно помочь. Но школа очень хочет эту обязанность в принципе повесить на родителей: на всех собраниях, особенно в началке, твердят: «Уроки надо проверять!», «Почему уроки не проверяете?» Но, ребята, кому за это зарплату платят?

Контролируя ребенка, вы уходите из роли родителей и становитесь наставником, а дети этого терпеть не могут, это разрушает отношения. Контролирует пусть школа, если больше ничего делать не умеет.

Об оценках и о том, что считать хорошим результатом

Есть гимназии, где детей доводят до неврозов, зато там жесткий отсев и хорошие результаты на олимпиадах. Но для моих детей это точно не вариант. Мне важно, чтобы школа не отбивала желание учиться.

Мой сын учился в химико-биологическом классе. В начале одиннадцатого он нас обрадовал идеей, что хочет поступать на физфак. Прекрасно! Физики у него углубленной не было, и мы позвали знакомого репетитора. Он его протестировал и сказал: «Два балла ровно. Ничего не знает, уровень плинтуса, не помнит даже, что законов Ньютона — три штуки». И вот тогда я оценила, что значит желание учиться и способность, если надо, вгрызться. Сын за полгода подготовился и поступил на физфак МГУ. А в какой-то другой школе у него могла быть пятерка по физике, но отвращение к учебному процессу на всю оставшуюся жизнь.

Одна из проблем российской школы в том, что никто не понимает, что такое хороший результат. По мне так лучше всего, когда школа через увлечение, через азартных учителей поддерживает врожденную способность каждого ребенка учиться. Если у учителя все хорошо с доминантной заботой, то ученики, как ни странно, достаточно спокойно относятся к своим невысоким результатам. Такой учитель умеет радоваться результату ребенка, не абсолютно, не в конечной оценке, которая выставлена в журнал, он умеет так похвалить, что ребенок чувствует себя окрыленным — «ты получил больше, чем вчера», «у тебя получилось лучше, чем получалось раньше». Ребенка сравнивают не с другими учениками, а с самим собой вчерашним. И тогда он готов получать даже не лучшие отметки.

Помню, к сыну пришел в десятом классе новый математик и сказал: «У детей все плохо, поэтому, родители, не переживайте, у всех будут «двойки», в голову не берите, ЕГЭ хорошо сдадим». Первые две четверти у всех были сплошные «двойки», но дети, получая их, каждый раз ржали, и были счастливы, когда пошли первые «тройки». Учитель так построил отношения: для него «двойка» была не оскорблением, не опусканием, не «ты — дурак», а — «ну вот, дорогой, сейчас пока так, давай постарайся». И весь класс прекрасно сдал потом ЕГЭ, все поступили куда хотели.

Чаще всего у ребенка претензия не к оценке, а к отношению. Если учитель помешан на рейтинге, сравнивает детей, делит их на умных и глупых, то, конечно, это ребенка ранит. И, может, стоит с учителем поговорить про это — не про снижение планки, а про то, что ребенку не хватает его одобрения, его уважения, его признания. А если учитель совсем не может, или у него принципиальная позиция, что «нечего тут», тогда, если это подросток, нужно работать с ним на принятие этого факта — что вот тут не выйдет, такой учитель, давай в другом месте самореализовывайся и будь успешным. А если ребенок маленький, то его просто забирать надо из такой школы, незачем ему постоянно травмировать самооценку.