Автор истории — Зинина Вера
Она сегодня грустит, потому что пришло время нам уходить из дома. 
Из дома, где я родился и провел первые дни своей жизни. Этот дом подарил ей самое лучшее, что может иметь женщина, - меня. Мне уже 4 дня. Я толстый и розовощекий. Я умею пока только кричать, но она любит меня и рада даже моим визгам. Она восхищается моим слегка еще опухшим лицом, пытается понять, какой же цвет моих глаз, но я пока слаб и редко их открываю. Она несколько расстроена тем, что уши у меня немного большие, но соседки по палате уверят ее, что они изменятся со временем. Рассматривает каждый пальчик и целует его. Она совсем не умеет со мной обращаться, берет меня на руки, словно я хрустальный, еле-еле дотрагивается. Пеленать она пока не умеет, заворачивает, как получится, и я лежу в куче скомканных простыней. Но я не обращаю на это внимание, главное - с какими мыслями она это делает. Я точно знаю: она любит, боится и готова все ради меня сделать. Она мама, моя мама... У нее усталый вид, грустные и пустые глаза, но они сияют, когда я делаю какую-нибудь штуку, сосу кулак или соплю или пытаюсь высунуть руки из простынки. Склонившись над моей кроваткой, она улыбается, не может сдержать улыбку. Ей кажется, что я смешной. Да! Это я специально ее смешу, что бы отвлечь от грустных мыслей и от предстоящих трудностей… Моя мама самая красивая, хоть она и говорит про себя, что у нее большой нос и сухие волосы. С детства мне будет казаться, что моя мама принцесса из сказки с длинными шелковыми волосами, а ее лицо станет эталоном женственности. Еще она самая умная, ну и пусть она 6 раз пересдавала математику в университете. И нежная, и заботливая и сама самая… Мы ждали своей очереди, в то время когда другие мамы готовились к выписке. Их дети были одеты в кружевные костюмы и чепчики. Улыбчивые медсестры заворачивали их в теплые одеяла и перевязывали розовыми или синими лентами, которые заботливые отцы принесли заранее для торжественной выписки. Я же был одет в роддомовское белье, потому что у мамы в то время не было приданого для новорожденного. Мама по-прежнему грустила. Вместо того чтобы с нетерпением ждать встречи с родственниками и предвкушать их восхищение маленьким чудом, она задумчиво смотрела в одну точку. Изредка ее отвлекал то взрыв хохота возбужденных родственников, то умиленное сюсюканье новоиспеченных бабушек, то медсестры, которые бегали с тортом и шампанским, полученными в благодарность за сыновей и дочек. Она слегка укачивала меня, но, как я потом понял, она укачивала и себя. Жест психологической защиты, попытка успокоиться или спрятаться. Уже потом я начал понимать, почему мама грустная. Мы были последние из выписанных, волей неволей нам пришлось видеть, как встречают других мам. Родственники приезжали на машинах, украшенных шариками. Все были парадно одеты, волнение, нетерпение и возбуждение ощущалось в воздухе. Отцы все как один были с цветами, мягкими игрушками и шампанским для медсестер. Вокруг нас бегали бабушки, старшие дети, папы, все смеялись и предвкушали что-то новое. И лишь маме было невесело. Потому что ее никто не встречал… Я заплакал. Не знаю, почему, возможно, мне передалось ее настроение или я уже тогда понимал, что обделен, что не такой, как все. Возможно, в моей крови снова закипела порция предательства. Сколько раз в жизни это порция сыграет со мной злую шутку, толкая меня на необдуманные поступки, о которых придется не только жалеть, но и долгое время их искуплять… Да, я тоже хочу папу, я тоже хочу увидеть радость в его глазах, или даже слезы. Я хочу услышать, как он скажет маме спасибо. Спасибо за те 9 месяцев ожидания, физических неудобств, бессонных ночей, сомнений, волнений. Спасибо, что подвергла себя опасности, спасибо за сутки адской боли… Спасибо за то, что ты такая сильная… Я тоже хочу увидеть цветы у мамы в руках, а может даже подарок, ведь за рождение детей положено дарить украшения! Да, да, да я тоже хочу этих дурацких плюшевых медведей и шарики и фейерверк в мою честь! Хочу увидеть и ощутить бабушкино прикосновение, почувствовать ее тепло и гордость за нас с мамой. Но этого не будет, нас никто не встречает… Я чувствую стыд, который будет сопровождать меня долго-долго, за маму, за ее грусть, за казенное белье на мне. Сейчас мы беспомощны, мы выйдем из роддома и поедем на автобусе, мне стыдно за обращенные на мою молоденькую маму сочувствующие взгляды взрослых проницательных женщин. Одна из них, молча, не говоря ни слова, даст маме несколько сотен и извинится. За что? Наверное, за всех… за всех кто бросал, предавал и еще будет оставлять на произвол судьбы своих женщин и детей… Скоро подойдет наша очередь. Но она уже не грустит, она серьезная и сосредоточенная. Я по-прежнему реву, мама крепко прижимает меня к себе, она не злится, она внимательно смотрит на мое маленькое личико, торчащее из кулька. Я знаю ее взгляд, выражающий одновременно все и ничего. Магический, притягивающий, волнующий и такой родной. Сколько раз в жизни мама будет воспитывать меня одним лишь только взглядом. Мой рев постепенно стихает, она целует мою щеку, оставляя на ней, одну единственную слезу. И так будет всегда. Мы вместе. И никакие беды нам не страшны. И даже когда я в 6 лет разожгу костер на кухне и наполовину ее спалю, маме хватит самообладания и мудрости меня не ругать, она посмотрит на меня грустно-грустно и месяц не будет мне улыбаться. А я на всю жизнь пойму, какую цены имеют глупые поступки, и буду из кожи вон лезть, что бы она меня простила. Ведь мамина улыбка - это мое маленькое сокровище. Мама, ты всегда была со мной. Ты одна за всех: за папу, бабушек, родственников. Ты силой, терпением, волей сделала из меня Меня. Мама, сколько слов ты мне скажешь за всю жизнь, слов непрочитанных, неуслышанных где-то, а слов выстраданных, вымученных, заработанных? Слов, смысл которых ты поняла, ощутила, вынесла, выдержала? Каждый день, выживая и одерживая победу, ты сама того не подозревая будешь преподавать мне урок стойкости, терпения, силы и любви. А на школьном выпускном балу, отвечая на вопрос, кем я хочу стать, мне хватит ума и зрелости, с уверенностью ответить: «Я хочу стать хорошим человеком!»
Из дома, где я родился и провел первые дни своей жизни. Этот дом подарил ей самое лучшее, что может иметь женщина, - меня. Мне уже 4 дня. Я толстый и розовощекий. Я умею пока только кричать, но она любит меня и рада даже моим визгам. Она восхищается моим слегка еще опухшим лицом, пытается понять, какой же цвет моих глаз, но я пока слаб и редко их открываю. Она несколько расстроена тем, что уши у меня немного большие, но соседки по палате уверят ее, что они изменятся со временем. Рассматривает каждый пальчик и целует его. Она совсем не умеет со мной обращаться, берет меня на руки, словно я хрустальный, еле-еле дотрагивается. Пеленать она пока не умеет, заворачивает, как получится, и я лежу в куче скомканных простыней. Но я не обращаю на это внимание, главное - с какими мыслями она это делает. Я точно знаю: она любит, боится и готова все ради меня сделать. Она мама, моя мама... У нее усталый вид, грустные и пустые глаза, но они сияют, когда я делаю какую-нибудь штуку, сосу кулак или соплю или пытаюсь высунуть руки из простынки. Склонившись над моей кроваткой, она улыбается, не может сдержать улыбку. Ей кажется, что я смешной. Да! Это я специально ее смешу, что бы отвлечь от грустных мыслей и от предстоящих трудностей… Моя мама самая красивая, хоть она и говорит про себя, что у нее большой нос и сухие волосы. С детства мне будет казаться, что моя мама принцесса из сказки с длинными шелковыми волосами, а ее лицо станет эталоном женственности. Еще она самая умная, ну и пусть она 6 раз пересдавала математику в университете. И нежная, и заботливая и сама самая… Мы ждали своей очереди, в то время когда другие мамы готовились к выписке. Их дети были одеты в кружевные костюмы и чепчики. Улыбчивые медсестры заворачивали их в теплые одеяла и перевязывали розовыми или синими лентами, которые заботливые отцы принесли заранее для торжественной выписки. Я же был одет в роддомовское белье, потому что у мамы в то время не было приданого для новорожденного. Мама по-прежнему грустила. Вместо того чтобы с нетерпением ждать встречи с родственниками и предвкушать их восхищение маленьким чудом, она задумчиво смотрела в одну точку. Изредка ее отвлекал то взрыв хохота возбужденных родственников, то умиленное сюсюканье новоиспеченных бабушек, то медсестры, которые бегали с тортом и шампанским, полученными в благодарность за сыновей и дочек. Она слегка укачивала меня, но, как я потом понял, она укачивала и себя. Жест психологической защиты, попытка успокоиться или спрятаться. Уже потом я начал понимать, почему мама грустная. Мы были последние из выписанных, волей неволей нам пришлось видеть, как встречают других мам. Родственники приезжали на машинах, украшенных шариками. Все были парадно одеты, волнение, нетерпение и возбуждение ощущалось в воздухе. Отцы все как один были с цветами, мягкими игрушками и шампанским для медсестер. Вокруг нас бегали бабушки, старшие дети, папы, все смеялись и предвкушали что-то новое. И лишь маме было невесело. Потому что ее никто не встречал… Я заплакал. Не знаю, почему, возможно, мне передалось ее настроение или я уже тогда понимал, что обделен, что не такой, как все. Возможно, в моей крови снова закипела порция предательства. Сколько раз в жизни это порция сыграет со мной злую шутку, толкая меня на необдуманные поступки, о которых придется не только жалеть, но и долгое время их искуплять… Да, я тоже хочу папу, я тоже хочу увидеть радость в его глазах, или даже слезы. Я хочу услышать, как он скажет маме спасибо. Спасибо за те 9 месяцев ожидания, физических неудобств, бессонных ночей, сомнений, волнений. Спасибо, что подвергла себя опасности, спасибо за сутки адской боли… Спасибо за то, что ты такая сильная… Я тоже хочу увидеть цветы у мамы в руках, а может даже подарок, ведь за рождение детей положено дарить украшения! Да, да, да я тоже хочу этих дурацких плюшевых медведей и шарики и фейерверк в мою честь! Хочу увидеть и ощутить бабушкино прикосновение, почувствовать ее тепло и гордость за нас с мамой. Но этого не будет, нас никто не встречает… Я чувствую стыд, который будет сопровождать меня долго-долго, за маму, за ее грусть, за казенное белье на мне. Сейчас мы беспомощны, мы выйдем из роддома и поедем на автобусе, мне стыдно за обращенные на мою молоденькую маму сочувствующие взгляды взрослых проницательных женщин. Одна из них, молча, не говоря ни слова, даст маме несколько сотен и извинится. За что? Наверное, за всех… за всех кто бросал, предавал и еще будет оставлять на произвол судьбы своих женщин и детей… Скоро подойдет наша очередь. Но она уже не грустит, она серьезная и сосредоточенная. Я по-прежнему реву, мама крепко прижимает меня к себе, она не злится, она внимательно смотрит на мое маленькое личико, торчащее из кулька. Я знаю ее взгляд, выражающий одновременно все и ничего. Магический, притягивающий, волнующий и такой родной. Сколько раз в жизни мама будет воспитывать меня одним лишь только взглядом. Мой рев постепенно стихает, она целует мою щеку, оставляя на ней, одну единственную слезу. И так будет всегда. Мы вместе. И никакие беды нам не страшны. И даже когда я в 6 лет разожгу костер на кухне и наполовину ее спалю, маме хватит самообладания и мудрости меня не ругать, она посмотрит на меня грустно-грустно и месяц не будет мне улыбаться. А я на всю жизнь пойму, какую цены имеют глупые поступки, и буду из кожи вон лезть, что бы она меня простила. Ведь мамина улыбка - это мое маленькое сокровище. Мама, ты всегда была со мной. Ты одна за всех: за папу, бабушек, родственников. Ты силой, терпением, волей сделала из меня Меня. Мама, сколько слов ты мне скажешь за всю жизнь, слов непрочитанных, неуслышанных где-то, а слов выстраданных, вымученных, заработанных? Слов, смысл которых ты поняла, ощутила, вынесла, выдержала? Каждый день, выживая и одерживая победу, ты сама того не подозревая будешь преподавать мне урок стойкости, терпения, силы и любви. А на школьном выпускном балу, отвечая на вопрос, кем я хочу стать, мне хватит ума и зрелости, с уверенностью ответить: «Я хочу стать хорошим человеком!»