Не моя, но свежая и затронула. Как легко потерять спокойную жизнь. Понятно, что не все ангелы, но как хрупкое мир.

И эта токсикология- я видела этих детей, месяц лежала с ними за стенкой.

А шестерка- некоторые родители еще думают - класть ли туда ребенка... Вот так, захочешь помощи от государства, а оно слишком активно вмешается в твою жизнь...

История:

Я долго думала, рассказать ли все публично, и решила что да, надо. У меня очень много друзей, и я не могу рассказывать все это каждому, ибо язык уже не ворочается. Если я перестану выходить на связь, то вы будете знать, что пошло не так. Я знаю, что вокруг меня очень много хороших людей, которые меня любят и не бросят в трудную минуту. Так что пусть эта нелепая история висит здесь, и я надеюсь, что продолжение у нее будет как можно короче.

Ровно год назад, в начале июня 2018 года, скончалась моя мать, что послужило толчком во всей этой истории. Моя дочь Маша стала голодать, чтобы похудеть. Я обратилась к врачу, Маше были выписаны препараты, на которых ей стало гораздо легче. Но подросток есть подросток, и дальше произошло следующее.

В октябре 2018 года моя дочь была доставлена сотрудниками ОВД района Аэропорт в отделение полиции в связи с правонарушением (курила во дворе). Из полиции поступил звонок в школу, куда меня и хотели вызвать. После этого ребенок совершил «попытку суицида», далее был госпитализирован в Филатовскую детскую больницу, там с моего согласия осмотрен психиатром и госпитализирован в Детский центр психического здоровья детей и подростков им. Сухаревой (бывшая детская психиатрическая больница №6).

Тут следует отметить, что в карантине «шестерки» Маша сидела пару недель в одной палате с двумя девочками, у одной из которых диагностирована шизофрения, а у второй (с ее слов) - биполярное расстройство (раньше это называлось маниакально-депрессивным психозом). После этого Машу перевели в отделение, и до момента, когда ее начали лечить, прошла пара недель, не меньше. После того, как мне удалось поговорить с врачом, которая вникла в суть проблемы, эта врач была переведена в другое отделение. На протяжении всего срока госпитализации никто из персонала так и не заметил, что Маша страдает булемией. О том, что дочь все время в больнице вызывала у себя рвоту, я узнала от нее уже дома. Никакой возможности забрать оттуда ребенка у меня не было. Так же я хочу отметить, что девочки в отделении совершали друг с другом развратные действия. Я не могла ничего контролировать и не имела возможности обсудить с ребенком появившийся у нее сексуальный опыт. Так же с ребенком не занимались педагоги по школьной программе, так как я «не написала заявление». Это присказка к тому, почему я была против повторной госпитализации.

В феврале Мария была выписана с диагнозом «другие расстройства», далее по рекомендации врачей наблюдалась у психолога ГППЦ, у психологов Социальной защиты района Сокол и у психиатра в ПНД. Психологическая помощь органами соц. защиты предоставлялась нерегулярно, с января сменился третий специалист.

После выписки у Маши появились новые друзья, которых она приобрела в «шестерке», и с ними круг общения сильно изменился. Я слышала от дочери постоянно, что купить наркотики у нас в районе не проблема.

11 мая 2019 года Мария была вновь госпитализирована с передозировкой снотворным веществом в Филатовскую больницу. Скорую вызывала не я, Машины знакомые. Хочется отметить, что на момент приезда «скорой» Маша вполне членораздельно материлась и передвигалась самостоятельно, однако медицинские работники сочли необходимой транспортировку ребенка в реанимацию. В реанимационном отделении токсикологии Филатовской больницы Маша в первые сутки получила аминазин, «чтобы поспала». Это со слов одного из врачей токсикологии. На мой вопрос почему ей не спалось от съеденного снотворного, он мне сказал, что было психомоторное возбуждение.

После этого сотрудники ОВД Аэропорт звонили мне 12 мая в 00.29 ночи с просьбой выйти на улицу к «машине с мигалкой» и пояснить, что произошло. Беседа длилась 8 минут, я настаивала на том, чтобы перенести беседу на утро, после чего меня послали матом и повесили трубку.

Далее мне стали поступать звонки из отдела по делам несовершеннолетних и из органов социальной защиты с просьбой подойти к ним и «объяснить все» в кратчайшее время, так как им надо «подать отчет». Я говорила, что я мать-одиночка и единственный кормилец Марии, и я не могу в ущерб посещению дочери в больнице и трудовой деятельности посещать их и сделаю это как только решу основные проблемы.

13 мая меня вынудили покинуть рабочее место и явиться в ОВД района Аэропорт, сказав, что в противном случае позвонят на работу и мне будет хуже. Я явилась в отделение полиции и на протяжении двух часов со мной велась беседа, присутствовали две сотрудницы отдела по делам несовершеннолетних, одна сотрудница органов опеки и психолог из социальной защиты. Цель беседы состояла в том, чтобы найти виновника произошедшего и «подать рапорт». Мне было сказано, что у меня «проблемы с алкоголем», меня убедительно просили написать в протоколе, что у меня были конфликты с дочерью. Так же мне было сказано, что мне самой нужен психолог и меня пытались научить разговаривать с дочерью. На подписанном мною «объяснении» я дописала, что запрещаю сотрудникам гос структур разговаривать с моим ребенком без моего присутствия и письменного согласия.

15 мая я приехала в больницу им. Филатова, побеседовала с врачом, в ходе разговора выяснилось, что дочь будет осматриваться психиатром в принудительном порядке, не смотря на мой письменный отказ. Я согласилась. Попросила свидания с ребенком, так как она переведена из реанимации, а я с 11 числа не видела ее ни разу. Меня попросили подождать в коридоре, потом пригласили обратно и сказали, что из Опеки поступила бумага, ограничивающая мои родительские права. Было рекомендовано «разбираться с опекой».

Далее мне стало известно, что в тот момент, когда я сидела в больнице, велся допрос моей дочери как свидетеля обвинения меня по статье 110 УК РФ, доведение до суицида. Со слов психолога, наблюдавшего мою дочь, мне известно, что она может покончить с собой, узнав, что меня лишили родительских прав из-за нее.

У меня есть скрины Машиной переписки ВК с друзьями, где она говорит о том, что подвела маму и хочет "покончить с этим". Это был первый реальный серьезный разговор о суициде. Маша боялась, она поняла, чем мне грозит все это. Сотрудники УДН и опеки напугали моего ребенка, не смотря на то, что я письменно запретила им приближаться к ней.

Не смотря на то, что в отделении не разрешено оставлять мобильные телефоны, у одной из девочек он был, и я позвонила ей, спросив как дела у моей дочери. Это было вечером 15 мая. Девочка ответила, что моя дочь в реанимации. Я понимаю, что в данном здании есть две реанимации - отделения Токсикологии и ОРИТ. Я так же понимаю, что в ОРИТ можно попасть на грани жизни и смерти, а в реанимационное отделение токсикологии - просто соседняя палата. Я позвонила в отделение, спросила, что с моей дочерью, услышала ответ «Мы справок не даем» и «разбирайтесь с опекой». В этот момент я испытала состояние афекта и сама была на грани суицида. Я попросила психолога о помощи, и она выяснила, что мою дочь перевели из одной палаты в другую, где круглосуточно дежурят врачи. Я полагаю, что все это можно было сказать мне по телефону. Такое обращение со мной я считаю жестоким.

Сейчас Маша опять в «шестерке». При осмотре психиатром я не присутствовала, хотя мне обещали предоставить такую возможность. О переводе Маши в психиатрию меня не уведомили, и я приехала туда в компании сотрудницы опеки. Меня ограничил в правах заведующий токсикологией на основании электронного письма из органов опеки, которое мне так никто до сих пор и не показал. В «шестерке» так же звучал вопрос «а кто это? А при чем тут опека?» Но этот вопрос тоже остался без ответа.

На данный момент меня вроде бы обвиняют то ли по 110 (доведение до суицида), то ли по 77 (плохая мать, не следит за ребенком). То ли вообще дело застряло, я не поняла. Сотрудница УДН, которая вызвала меня на «беседу», трубку не берет. Меня контролируют органы опеки, я должна не работать, чтобы постоянно выполнять их требования, и иметь достаточно денег, чтобы обеспечить Машу. Благодаря моим друзьям я нашла адвоката, который поможет мне, если меня таки обвинят. Я не могу извлечь ребенка из больницы никак.

Liakhovskaya Elena

Alina Mistral

Пользователь скрыл свою активность