Гарем османского султана
Итак, добро пожаловать в Гарем Османского султана!
Историям о безумных оргиях в турецком гареме мы обязаны не столько азиатскому распутству, сколько сексуальному голоду европейцев, измученных пуританской моралью.
«Что такое Дон Жуан и его mille e tre по сравнению с султаном? Второразрядный искатель приключений, обманутый обманщик, чьи скудные желания — капризы нищего — исчерпываются горсткой возлюбленных… Что за жалкая участь — шататься при луне с гитарой за спиной и томиться ожиданием в обществе полусонного Лепорелло! А султан?! Он срывает лишь самые чистые лилии, самые безупречные розы в саду красоты, останавливает взгляд лишь на совершеннейших формах, не запятнанных взглядом ни единого смертного…».
В 1218 году орды Чингисхана обрушились на Среднюю Азию. Спасая свою жизнь от монгольской сабли, побросав весь скарб, все, кто жил на территории государства Кара-Киданей, устремились на юго-запад. Среди них было и небольшое тюркское племя кайы. Спустя год оно вышло к границе Конийского султаната, занимавшего к тому времени центр и восток Малой Азии. Сельджуки, населявшие эти земли, как и кайы, были тюрками и верили в Аллаха, поэтому их султан счел разумным выделить беженцам небольшой пограничный удел-бейлик в районе города Бурса, в 25 км от побережья Мраморного моря. Никто тогда и представить себе не мог, что этот крошечный участок земли окажется плацдармом, с которого будут завоеваны земли от Польши до Туниса.
Да, речь идет об Оттоманской (Турецкой) империи и турках-османах, как принято называть потомков кайы. И чем дальше распространялась власть турецких султанов в последующие 400 лет, тем роскошнее становился их двор, куда стекалось золото и серебро со всего Средиземноморья. Воистину, они были законодателями мод и образцом для подражания в глазах правителей всего исламского мира. И, конечно, притчей во языцех был султанский гарем. В это легко поверить, достаточно один раз побывать на женской половине султанского дворца Топкапы в Стамбуле: это даже не город, это — целое царство.
О чем мечтать в гареме
Вообще, слово «гарем» (haram) — не турецкое, а арабское. И обозначает оно всё, что запретно, тайно или недоступно, в частности часть дома, где жили жены и наложницы хозяина.
По-турецки гарем назывался «сараем» (saray), то есть большим домом или дворцом. Отсюда и французское «сераль», как любили называть покои султана в Европе в XVIII–XIX веках, рисуя в своем воображении сладострастный образ огромного публичного дома.
Однако это были всего лишь праздные домыслы, хотя число султанских рабынь действительно не может не впечатлить. Так, при Мехмеде III их было около пяти сотен. Пополнялся сераль пленницами, захваченными в военных походах, купленными на невольничьих рынках или подаренными султану его приближенными.
Обычно брали черкешенок, которыми тогда называли всех жительниц Северного Кавказа.
В особой цене были славянки. Но в принципе в гареме мог оказаться кто угодно. Например, там провела большую часть своей жизни француженка Эме де Ривери, кузина Жозефины Богарне, будущей жены Наполеона. В 1784 году по пути из Франции на Мартинику она была захвачена в плен алжирскими пиратами и продана на невольничьем рынке. Судьба была к ней благосклонна — позже она стала матерью султана Махмуда II.
Обычно возраст молодых рабынь составлял 12–14 лет. Их отбирали не только по красоте и здоровью, но и по уму: «дурочек» не брали, ведь султану был нужна не просто женщина, но и собеседница. Девушек, которым выпал шанс попасть в гарем, прежде всего осматривала повитуха и доктор.
Более того, служители гарема в первую ночь внимательно наблюдали за девушками-кандидатами в наложницы: храпит она или нет и насколько глубокий у неё сон. В гареме находились не только красавицы. Так же там были карлики, немые и шуты, которые прислуживали Падишаху и его семейству.
Поступившие в гарем проходили двухгодичное обучение под руководством кальф (от турецкого kalfa — «начальник») — старых опытных рабынь, помнящих ещё дедов царствующих султанов. Девушкам преподавали Коран (все попавшие в гарем принимали ислам), танцы, игру на музыкальных инструментах, изящную словесность (многие одалиски писали хорошие стихи), каллиграфию, искусство беседы и рукоделие. Особо стоит сказать о придворном этикете: каждая рабыня должна была знать, как наливать своему господину розовую воду, как подносить ему туфли, подавать кофе или сладости, набивать трубку или надевать халат.
Через два года девушку ждал экзамен, который принимала сама Валиде-султан — мать царствующего султана, первый человек в гареме.
Не сдавшие отправлялись на кухню и в дворницкие, сдавшие — становились джарийе, потенциальными наложницами султана.
Мы говорим потенциальными, потому что далеко не каждой выпадало счастье разделить с султаном ложе. Многим суждено было прожить свой век в тоске и ревности. Правда, если одалиска в течение девяти лет так и не познала султана, её старались при первой возможности выдать замуж за какого-нибудь чиновника, обеспечив хорошим приданым и вернув свободу.
Вообще, к гаремным рабыням отношение было вполне заботливым и внимательным. Даже самой последней джарийе из султанской казны всегда выдавалось денежное содержание на косметику, наряды и сладости, а на праздники делались дорогие подарки.
Те, кто не впал в депрессию, тоскуя о родном доме, мечтали стать гёзде (gözde — любимая, пользующаяся благосклонностью), то есть теми, с кем султан провел хотя бы несколько ночей. Но даже если это была всего одна ночь, статус одалиски резко повышался, ей полагалось повышенное содержание, более комфортабельные покои и несколько черных рабынь.
Численность гёзде обычно не превышала сотни. Такое счастье могло выпасть одалиске в любой момент: султан мог положить на нее глаз в самом начале, когда ему представляли сдавших экзамен джарийе, или во время прогулки, или на торжестве, где прислуживала будущая счастливица. Тогда султан посылал своей избраннице подарок и букет цветов — это означало, что он ожидает её сегодня ночью.
Понравившись султану, гёзде получала шанс стать икбал (ikbal — счастливая), то есть фавориткой. Их было относительно немного: у Махмуда I их было пятнадцать, а Селима II — девять. Можно представить, насколько отличался уровень жизни фавориток-икбал от других рабынь.
Если же гёзде или икбал беременели и приносили султану сына или дочь, они становились кадинами (kadin — женщина, мать), небожительницами гарема, ну, а самым счастливым выпадала честь стать султанскими женами — кадин-эфенди.
Жен у султана было четыре, больше не позволяли законы шариата (количество рабынь не ограничивалось). Но с точки зрения мусульманского права, статус кадин-эфенди отличался от статуса замужних женщин, обладавших личной свободой.
«Замужняя женщина в Турецкой империи, — писал Жерар де Нерваль, путешествовавший по Востоку в 1840-е годы, — имеет те же права, что и у нас и даже может запретить своему мужу завести себе вторую жену, сделав это непременным условием брачного контракта […] Даже и не думайте, что эти красавицы готовы петь и плясать, дабы развлечь своего господина — честной женщине, по их мнению, не пристало обладать подобными талантами».
Турчанка вполне могла сама инициировать развод, для чего ей было достаточно лишь представить в суд свидетельства плохого с ней обращения.
Первые султаны ещё брали в жены принцесс из соседних государств, но вскоре эта практика прекратилась: агрессивная политика Турции не предполагала никаких долговременных союзов, основанных на брачных связях. С кадин-эфенди все было гораздо проще: никаких контрактов и обязательств. Именно отсутствие контракта позволяло султану отправлять рассердившую его жену в Старый дворец, а на её место брать новую. Но такое бывало крайне редко и вовсе не означает, как полагали европейцы, что со своими женщинами султаны обращались исключительно как с неодушевленными предметами. Конечно, султаны зачастую были деспотичны, но их сердцам были ведомы и нежность, и привязанность, и страсть. А уж как представляли себе гаремный секс! Ведьмы на шабаше, наверное, застеснялись, если бы им рассказали о нем. Чего стоит один де Сад (Donatien Alphonse François de Sade, 1740–1814). Все дело в том, что европейские путешественники и дипломаты так и не смогли разобраться в исламской сексуальной культуре, произвольно истолковав её принципы.
Секс во имя Аллаха
В сравнении с Европой, отношение к сексу в исламской цивилизации было принципиально иным. В христианском мире физическое удовольствие от любви даже с законной супругой всегда воспринималось как некое маргинальное состояние, которое незаметно заводит в трясину смертных грехов. Ведь в Эдеме секса не было. Он появился после грехопадения и то лишь с одной определенной задачей — воспроизводством рода. В исламе же секс представлялся естественным продолжением любви духовной: «Если ты не любил и не знал страсти, то ты — один из камней пустыни» (аль-Ансари, XI век). С аль-Ансари был согласен и аль-Газали, известный толкователь священных текстов из Хорасана. В своем труде «Счастливый мусульманский брак» он писал, что без соития любовь ущербна. Отказываясь от нее, мусульманин отказывается от дара, ниспосланного ему Всевышним, что означает его оскорбление. Именно поэтому в исламской культуре, в отличие от европейской, не было культа платонической любви, равно как и узаконенной практики монашеского аскетизма — ведь сам Мухаммед запретил своему сподвижнику Усману ибн Мазуну идти по пути полового воздержания с целью полностью посвятить себя служению Аллаху.
И если по европейским средневековым представлениям при соитии рядом с любовным ложем всегда должны были крутиться бесы, дабы распалить воображение партнеров и тем самым ввести их в грех мысленного блуда, то в исламе любящие находились под благословением Всевышнего. Если на Руси перед тем, как познать женщину, снимали нательный крест, то на Востоке произносили басмалу: «Бисмиллахир-рахманир-рахим» («Во имя Аллаха Милостивого ко всем на этом свете и лишь для верующих в День Суда»). Тем, кто придерживался этого обычая, Мухаммед обещал, что ангелы, записывающие наши деяния, беспрерывно будут записывать им благие деяния до тех пор, пока они не совершат обязательное купание (посткоитальное омовение).
И если вследствие этого сближения произойдет зачатие и родится ребенок, то им запишется столько же добрых дел, сколько раз будет дышать этот ребенок и последний из числа его потомков.
Именно это полноправие секса европейцы интерпретировали как разрешение интимной распущенности. На самом деле это было не так. Напротив, в гаремах никогда не было и не могло быть тех оргий, в которые погрузилась европейская аристократическая богема в XVIII веке, уверенная, что в этом она подражает султанам Турции. Последние же никогда не сомневались в том, что хуже, чем отказаться от дара Аллаха, может быть только одно — осквернить этот дар. Поэтому в стамбульском гареме соблюдались все ограничения, налагаемые Кораном на сексуальную сферу.
Это касалось анальной, групповой или однополой любви вместе с остальными формами сексуальных извращений. Не разрешалось даже смотреть на половые органы партнера во время соития (в остальное время это было можно), и султаны аккуратно укрывали свое достоинство парчовым покрывалом (иначе, по поверию, зачатый ребенок мог родиться слепым). Именно из-за запрета на разглядывание гениталий в гаремах не изучалась Камасутра, вернее тот её раздел, который посвящен сексуальным позам (техническими приемами любви одалиски владели в совершенстве).
Была и другая причина: турки считали, что ребенок, зачатый в неестественной позе, родится косым или горбатым. Но надо сказать, что султаны не страдали сексуальным пресыщением — их вполне устраивали две-три традиционные позиции. Некоторые даже отказывались от позы, когда мужчина находится сзади: их смущало все, что могло ассоциироваться с анальным сексом. Правда, существует теория, что в гаремах процветала гомосексуальная педофилия. Но это отдельный вопрос (отсылаем читателя к статье Акмаля Саидова «Гарем: При свете голубой Луны» в «Историческом журнале», 2005, №12).
Сложнее обстояло дело с оральным сексом. Среди придворных философов и теологов в разные времена не было единства — считать ли мужскую жидкость грязной, как кровь и моча, или чистой, как слюна или молоко матери. Те султаны, которые придерживались первой точки зрения, были вынуждены не доводить оральные ласки до семяизвержения. Некоторые даже боялись смотреть на свое семя, полагая, что от этого может помутиться рассудок.
Помимо уже упомянутых запретов, в османском гареме было запрещено подходить к женщине в период месячных, во время хаджа и в светлое время месяца Рамадан. Нежелательным считалось и сближение в три ночи месяца по лунному календарю: первую, пятнадцатую и последнюю, иначе ребенок мог родиться слабоумным. Это же могло произойти в случае, если после «первого акта соития не совершить омовения и не испустить мочу» (аль-Газали).
Наконец, нельзя не сказать и о галантности гаремного секса. Считалось недостойным султана оставить женщину неудовлетворенной или начать соитие без ласк. В течение всего процесса женщина должна была чувствовать, что она любима и защищена. Не даром исламские философы говорили, что «секс — это милосердие». Большую часть ночей султан должен был проводить со своими женами, а не с икбал, причем каждой из кадин-эфенди он должен был оказать одинаковую долю внимания, никого не обижая. А если у властителя половины мира в силу возраста или плохого самочувствия не было сил на любовные утехи, он должен был воспользоваться имитатором своего мужского достоинства.
Интимный механизм политики
Одалисок обычно заставляли предохраняться от беременности, используя гомеопатические мази и отвары. Но, конечно, такая защита была недостаточно эффективной. Поэтому в задней половине дворца Топкапы всегда раздавался щебет детских голосов. С дочками было все просто. Они получали хорошее образование и выдавались замуж за высших чиновников.
А вот мальчики — шах-заде — были не только источником материнской радости. Дело в том, что каждому шах-заде, не важно, был ли он рожден от жены или наложницы, принадлежало право претендовать на престол. Формально царствующему султану наследовал старший мужчина в семье. Но на деле были возможны разные варианты. Поэтому в гареме всегда шла скрытая, но беспощадная борьба между матерями (и их союзницами), грезящими, что они когда-нибудь смогут получить титул валиде-султан.
Говоря о положении шах-заде, необходимо затронуть тему братоубийства, которая в Османской империи приобрела крайне специфичный характер. Дело в том, что до 1607 года в империи не было ясного закона о престолонаследии. Дело решалось спортивно: султаном становился тот из принцев, кто первым успевал добраться до дворца, сменить стражу и завладеть сокровищницей. Тут, однако, всякий спорт кончался, и начиналось кровопролитие: родственники везунчика редко когда смирялись с поражением. Поскольку родни всегда хватало (у Мурада III, к примеру, было больше сотни детей), междоусобицы могли длиться бесконечно и угрожали самому существованию династии. Мехмед Завоеватель нашёл простой до гениальности выход: изданный им указ не только разрешал, но и предписывал новому султану истреблять всех родственников мужского пола. Сам Мехмед казнил двоих братьев, его внук Селим Грозный – двоих братьев, троих сыновей и четверых племянников – и так далее. Со временем выработались определённые правила: поскольку кровь османов считалась священной и проливать её было нельзя, придумали душить бедных принцев специальным зелёным шёлковым платком. В деле появилась какая-то жуткая обыденность: когда по приказу Мехмеда III в 1597 году одного за другим убивали 19 его братьев, самый младший спросил: «А можно я последний? Я каштаны только доем». Этот кошмар продолжался до начала XVII века. Потом закон смягчился, и несчастных братьев султана стали не убивать, а с восьми лет запирать в специальном отделении гарема – «клетке». С этого момента они могли общаться только со слугами и учителями. Родителей им доводилось видеть лишь в самых исключительных случаях — на больших торжествах. Они получали хорошее образование в так называемой «Школе принцев», где их учили письму, чтению и толкованию Корана, математике, истории, географии, а в XIX веке ещё французскому языку, танцам и музыке. После завершения курса наук и наступления совершеннолетия шах-заде меняли прислугу: теперь рабы, обслуживающие и охраняющие их, заменялись на глухонемых. Такими же были и одалиски, скрашивающие их ночи. Но они не только не могли слышать и говорить, у них были удалены яичники и матка, дабы не допускать появления в гареме незаконнорожденных детей.
Таким образом, шах-заде были звеном, соединявшим гаремную жизнь со сферой большой политики, превращая мать, жен и наложниц султана в самостоятельную силу, оказывающую прямое влияние на государственные дела.
Но в серале имелась и третья сила, принимавшая самое непосредственное участие в государственных делах, — евнухи, гарем-агалары. В их задачу входила охрана гарема и руководство внутренними службами. Старший евнух — кызлар-ага — по государственной значимости стоял вровень, а зачастую и выше великого визиря. Он был единственным, кто мог обращаться к султану в любое время дня и ночи. Также он был начальником корпуса алебардщиков.
И это понятно: раб, привезенный мальчиком из далекой Африки, своим положением обязанный только султану, не имеющий родственников вне гарема и лишенный возможности продолжить свой род, разве это не лучшая кандидатура на роль доверенного лица султана? В стамбульском гареме служили в основном гарем-агалары из Абиссинии (Эфиопии) и Судана. Дело в том, что они лучше переносили процедуру кастрации: белые мальчики часто умирали после нее. Евнухи делились на три категории. Сандалы, у которых было отрезано все — и пенис, и яички. Спадоны, у которых были удалены только яички методом выдергивания. И тлибии, у которых яички были отбиты. Спадоны и тлибии ещё долгое время после операции сохраняли способность получать сексуальное удовольствие. Более того, из рассказов рабынь, покинувших сераль, известно, что некоторые гаремные красавицы только им ведомыми способами могли удовлетворить даже сандала. Однако если подобная связь раскрывалась, и евнуха, и одалиску ждало серьезное наказание: гарем-агалару — палки и изгнание, одалиске — мешок с ядром и дно Босфора.
Евнухи считаются обязательным атрибутом султанского гарема. Парадокс состоит в том, что ислам категорически запрещает холостить людей и животных. Поэтому мусульмане покупали кастратов у христиан и иудеев.
Особую политическую значимость гарем получил во второй половине XVI — середине XVII веков — эпоху, названную «женским султанатом». Её начало связывают с личностью Роксоланы (Анастасии (Александры) Лисовской, ок. 1506–1558), или Хюррем-султан. (эту историю я расскажу позже). В большинстве случаев первую роль в гаремных интригах играли не жены, а матери султанов. Как, например, гречанка Кёсем-султан, мать Мурада IV и Ибрагима I, или привезенная из России Турхан-султан, мать Мехмеда IV. В малолетство последнего между Кёсем-султан и Турхан-султан разыгралась нешуточная борьба за власть в гареме, из которой русская вышла победительницей. В последствии она отменила указ Мехмеда II о необходимости убийства султанских братьев.
Но, в целом, женское правление сказалось на Турции не лучшим образом. Интриги, подкупы и тайные убийства заметно ослабили османскую государственную систему: с 1579 по 1656 годы в Османской империи сменилось 66 визирей. И только после того, как пост великого визиря перешел в руки рода Кёпрюлю, в Блистательной Порте установился порядок.
После этого Турецкая империя просуществовала ещё 252 года. Будут сменяться султаны и визири, валиде-султанши и кадин-эфенди, но строй гаремной жизни почти не изменится. В 1918 году в стране началась революция, была провозглашена республика, а многоженство запрещено. Последний султан Мехмед VI в 1922 году, бросив гарем, покинул страну на английском корабле. Судьба большинства последних обитателей сераля сложилась драматично: не приспособленные к жизни во внешнем мире, они окончили свои годы в бедности и печали.
Большинство отсюда http://ottior.ru/haram/