Пианино и я

Лет с семи родители начали обучать меня музыке. Дома (от дедушки осталось пианино). Учительница приходила ко мне два раза в неделю и без скандалов и кровопролитий научила меня разбирать ноты, записывать их, играть гаммы, этюды и довольно скоро — несложные красивые вещицы Владимира Ивановича Ребикова (из клавира его чудесной оперы «Ёлка»), Петра Ильича Чайковского («Детский альбом») и Гайдна. Года три прозанимался я у этой умной и милой учительницы, а потом в семье совсем почти не стало денег, и уроки пришлось бросить.

Но кратковременному сему эпизоду суждено было сыграть очень серьезную роль в последующей моей жизни.

Во-первых, из самой первой тетради для начинающих осваивать фортепьяно я узнал, что музыка упорядочивает и делает явным то, чем пропитана вся природа и вся жизнь, — ритм. Помню рисунок крана, из которого капает вода. Подзатянул кран, и капли медленно ритмично сочатся, пустил воду чуть сильнее, и капли поспешили одна за другой — опять же ритмично. Ритмично тикают часы. Взвод солдат ритмично отбивает шаг: раз, два, три. Ночь и день, лето и зима, танец и стихотворная строка, перестук колес поезда, и во всём, и во всём господствует красота, то есть упорядочивающий ритм.

Передо мной открывалась музыка сфер, ритм Вселенной как ключ к гармонии мира. Постепенно во мне крепло отношение к искусству как упорядочению жизни. Неожиданно оно распространилось на математику, а затем — и на все точные науки. Мост между музыкой и математикой построила в моем сознании уже в школьные годы учительница математики, которая как-то повела нас, девятиклашек, на лекцию своего бывшего ученика, ставшего доцентом МГУ. Как пушкинский Сальери, доцент поверил алгеброй гармонию – исчертил формулами всю высоченную доску.

Бог мой! Оказывается, музыка и есть математика. А математика, стало быть, сродни музыке. Я полюбил математику. Каким прекрасным казалось мне в начале десятого класса доказательство бинома Ньютона. Я не стал математиком (как и певцом), но эстетическое восприятие математики очень помогло мне усвоить уже в зрелые годы алгебру логики (исчисление высказываний), другие части дискретной математики, как и теорию вероятности в ее приложении к научным экспериментам. Это здорово помогло мне в научной работе.

Во-вторых, в восьмом классе я влюбился в девочку, которая была чистой воды, несомненной тургеневской девушкой и, между прочим, потрясно играла седьмой вальс Шопена и «Лунную» Бетховена. Вдруг мне вспомнилась папка с нотами, заброшенная на палати. Сам, без учителей, без руля и ветрил, засел я за инструмент. В течение года я восстановил все, что успелось позабыться, но тут мне довелось наткнуться на маленькую книгу Ференца Листа о своем друге Шопене.

Благодаря этой книге Листа я еще в ранней юности понял и всем существом принял, чтó значат для человека родина и мать.

Игорь Федорович Бэлза своей интерпретацией Шопена (одноименная книга 1968 года издания) тоже весьма поспособствовал моему самовоспитанию в ранней юности. Повествуя о творчестве Шопена, Бэлза связывал с отдельными главами этой героической истории стихи польских и русских поэтов. Среди них навсегда запомнились следующие строки:

"Что такое прекрасное? - Это образ любви." - Циприан Камиль Но́рвид.

"Ты должен быть гордым, как знамя;
Ты должен быть острым, как меч;
Как Данту, подземное пламя
Должно тебе щеки обжечь." - Валерий Брюсов.

«Досягни, куда глаз не глянет!
Чего разум неймет, исполни!
Орлим взлетом молодость прянет,
Обнимая перуны молний!» - Адам Мицкевич / Павел Антокольский.

Пусть я не стал пианистом. Но только благодаря собственным усилиям играть больших мастеров по-настоящему учишься ценить высокое искусство.

Источник: https://www.facebook.com/boris.bimbad/posts/640170956003426