Трое в моём сердце

Не так давно я решилась поучаствовать в творческом проекте в ВК. Первый блин получился немного комом: ситуацию осложняли ещё и жёсткие рамки задания (объём, привязка к картинке и теме «Трое»), но факт имел место быть.
Покажусь;)

Трое в моём сердце

Лес за окном медленно растворился в тумане. Белесая пелена помедлила несколько мгновений на его условной границе и неотвратимо поползла к одинокому дому - обняла, укрыла, поглотила его. Отрезала от мира.
Дом принял туман спокойно, как не слишком приятное, но скоротечное явление. Дом был стар, он видел много туманов. Те наплывали из притихшего к осени леса, укутывали его до самой двускатной крыши, оставляли на потемневших досках влагу жадных поцелуев. Окно, что день за днем смотрело на опушку, тускнело, подергиваясь пленкой холодной влаги. Очередной туман, отняв у дома краски и звуки, солнечный свет и тепло, праздновал полную и окончательную победу, а после исчезал без следа. Давно пустеющий дом это не беспокоило ничуть - до сегодняшнего дня. Сегодня в нем был человек, принесший с собой страх.
Парень вышел из леса в зыбких сумерках, пару часов назад. Нервно оглядываясь, подошел к дому - явно нежилой: окно уцелело лишь одно, некогда зеленая краска фасада облупилась неряшливыми плешинами, крыльцо покосилось и, кстати, сквозь него пророс какой-то настырный кусточек. «Лес наступает», - тревожно подумал парень и, зябко передернув плечами, решительно дёрнул за дверную ручку. Дверь отворилась, пусть и не слишком охотно - успела разбухнуть от влаги. Парень слегка помедлил на пороге и шагнул в открывшуюся темноту, откуда пахло пылью, мышами и - самую малость - сушеными травами, эдакий отголосок былого обжитого уюта.
«Мы вполне подходим друг другу», - не без ехидцы подумал дом.
Нежданный гость при весьма завидной внешности вид имел потрепанный и жалкий. Рыжие волосы перехвачены в кургузый хвостик, на правой щеке запекшиеся царапины, одежка явно с чужого плеча, и если серый свитер просто откровенно старый, то джинсы еще и драные на коленках и - дом снова ухмыльнулся - на заднице. «Кажется, пугало у бесхозного поля теперь будет щеголять голяком…»
Впрочем, ничего против человека в своих стенах дом не имел. Люди - это огонь в очаге, ароматы свежей еды, выметенные углы. Люди гоняют мышей, ставят на окна цветочки в забавных вазочках, заводят мурчащих кошек и пахнущих сдобой детей. Они говорят и поют, ждут друг друга на порожках и в теплых постелях, жарко шепчутся и смотрят в глаза. Только с ними дом чувствовал себя живым, настоящим и нужным.
…еда в исполнении бродяги была представлена помятой банкой тушенки, которую он с большим трудом расковырял ржавым ножом, и водой, добытой в придомовом колодце. Мыши ему не мешали совершенно, печали из-за отсутствия цветов он, очевидно, не испытывал. Зато парень умело развел огонь в небольшом очаге, а чуть смерклось зажег еще и свечной огарок, до этого сиротливо обретавшийся на колченогом кухонном столе.
Пришествие тумана повергло его в непонятный дому ужас, хотя рыжий и до того вел себя весьма странно. Жившие в доме до него люди не баррикадировали кухонную дверь обломками собранной по комнатам мебели и не метались от получившейся хлипкой кучи к чудом уцелевшему окну, горячечно бормоча: «Соли бы, соли… ну хоть щепотку…».
Увидев сквозь запотевшее стекло первые туманные струи пришелец судорожно хватнул воздух мгновенно пересохшими губами, на шее заполошно забилась жилка. Он замер, собираясь, как перед боем, потом медленно, со всхлипом выдохнул и шагнул к окну, вперившись в сгущающийся туман неподвижным взглядом. Обратившийся в слух (зрение, словно залитое молоком, было сейчас бессмысленным и ненужным), он ждал медленного, вынимающего душу скрежета когтей: глухо - по брёвнам, затем совершенно невыносимо - по стеклу. Оказаться в туманных сумерках на кромке осеннего леса, значит найти свою смерть. У него нет оружия, нет соли, нет даже сомнительных амулетов. Один лишь огонь их не остановит. Дом с опрометчиво низкими окнами его не спасет. Впрочем, на открытой местности вдали от людского жилья шансов не было вовсе. Дом поманил надеждой пережить эту ночь, а туман ее поглотил.
Чувствуя, что вот-вот сойдет с ума от ужаса, парень начертил на заплаканном стекле три сердца: не думай, не слушай, не жди - три сердца, три сердца, три. Тебя. Любили. Тебя любили трое. Это много больше, чем бывает у многих. Не думай, не слушай, не жди - три сердца, три сердца, три. Ты потерял всех троих. Этого довольно, чтобы шагнуть в смерть.
Время шло медленно и тягуче, туман нехотя отступал, цепляясь за неряшливую ржавую траву. С неба робко мигали звездные серебрушки, дом тихо вздыхал и поскрипывал. Низкое кухонное окно, из которого в отсутствие тумана так хорошо просматривалась лесная опушка, оставалось целым: те, вечно голодные, сплошной клубок когтей и истекающих смердящей слюной клыков, за много вёрст чующие человека (ррразорвать, ррразодрать, сожрррать, сожрррать, сожрррать)…не пришли. «Так не бывает», - подумал он на рассвете, ещё не смея поверить, что пережил эту ночь.
Лишь только солнце робко позолотило макушки деревьев, парень покинул дом, оставив после себя золу в очаге, неуловимое ощущение недавнего людского присутствия и три нарисованных сердца на единственном застекленном окне - их почти не было видно, но дом знал, что теперь они у него есть.
Дому он, уходя, поклонился в пояс. Молча повернулся и пошел прочь от леса, прочь… Дом откуда-то знал, что его мимолетный постоялец готовится к долгому и сложному пути, к одиноким ночевкам (чем дальше от леса, тем будет безопаснее), поиску съестного в заброшенных деревеньках, к страху, холоду и неизбывному одиночеству. «Не думай, не слушай, не жди - три сердца, три сердца, три».
Дому было грустно. Дом был в недоумении. Он знал, что от леса до ближайшего городка четыре километра, а грунтовка, вильнув на крутом повороте, станет одетой в асфальт дорогой - движение не то чтоб насыщенное, но кто-то куда-то извечно едет. Кто-то едет, а он остается, заброшенный дом в не слишком удачном месте: клочок поля и чахлый лесок, населенный шумными птахами да многочисленным заячьим семейством,- кому это нужно; старые хозяева съехали, новых не предвидится, спи, вздыхай, купайся в туманах.
Далеко, почти на самом повороте в большой мир, на миг блеснул в солнечном луче рыжий промельк.

***
Старое пугало у заросшего поля (в покрывавшей его растительности смутно угадывалась капуста и весьма отчетливо - развесистый бурьян) не только лишилось своей незавидной одежды, а вовсе рухнуло на пересохшую землю, разбив заодно заменявшую ему голову подгнившую тыкву. Впрочем, не слишком утруждающего себя сельскохозяйственными изысканиями хозяина поля судьба пугала в данный момент волновала меньше всего, равно как и его кума - местного блюстителя законности.
- Говорил же, чудь какая-то в поле. Со вчерашнего, значить, вечера. И сапоги рабочие ишшо пропали, прям отсюдова. А ты, пиииить надо меньше! Во! - нерадивый фермер указующе ткнул не слишком чистым пальцем в сторону несчастного пугала, рядом с которым мерцал в воздухе тёмный прямоугольник.
- Это у тебя тут природный аномалий образовался, - весомо заявил страж порядка. - Типа как шаровая молния или этот как его… мираж.
- Мираж должон верблюдов казать, пальмы там, баб полуголых, а это… - селянин, досадливо сплюнув, исчерпывающе обозначил свое нехитрое мнение.
Его находящийся при исполнении кум протяжно вздохнул и пошел вокруг темного прямоугольника, не слишком, впрочем, к нему приближаясь. Остановился, поковырял землю носком форменного сапога, бросил быстрый косой взгляд внутрь загадочной тьмы и спешно отвернулся.
Темный прямоугольник посреди сонного заросшего поля клубился густым туманом, в котором смутно угадывались очертания жутковатого леса с искореженными черными ветками, злобно скребущими низкое мрачно-серое небо. Фермерскому куму даже померещилось, что из разошедшихся на долю секунды туманных полос на него зыркнула какая-то страховидла самой паскудной наружности, но тут «аномалий» мигнул, пошел крупной рябью и исчез.
Законник украдкой перевел дух, обернулся к родственничку и авторитетно заявил:
- Говорил же, мираж. Все с твоим полем нормаль… как было. Только это, пугало почини. Да и надо бы, пожалуй, такое дело сбрызнуть.
Фермер с готовностью кивнул в ответ.

***
Дом сверкал на солнце свежей краской, отмытыми до блеска окнами, блестящими ручками. Он словно сиял изнутри весь целиком, казался праздничным и чуть ненастоящим, как иллюстрация в детской книжке. Такое, впрочем, бывает с только что отремонтированными домами в преддверии въезда хозяев.
Старик по прозвищу Шериф - о том, что некогда он и был здесь законом и порядком, осталась лишь смутная память - глазел на дом издалека: ну надо же, такая была развалюха, только чудом уже стояла, а нашелся желающий вбухать кучу денег в ремонт, хотя дешевле, было построить новый. Говорят, ученый, знаток каких-то языков, то ли редких, то ли древних... Ученые они все с придурью.
…возле обращенной к желтеющему сквозной листвой лесу двери висела скромная табличка с надписью на неизвестном немногочисленным соседям языке, видимо, том самом «древнем или редком», который изучал новоявленный домовладелец - то ли «добро пожаловать», то ли «посторонним не входить», то ли фамильный девиз: «Three in my heart».