Октябрьтекст-2022: итоги

В этом году я впервые попробовала свои силы в Октябрь тексте в одной из групп ВК. До самого конца не дошла (была подкошена болезнью младшего и внешней ситуацией в целом), но осилила даже больше, чем думала осилить в начале. Далее - зарисовки, собранные в кучку: а пусть будут!

День первый
Болотницино пиво

По весне болотница варит пиво. Все лесные обитатели,поскольку им жизнь дорога, умеют вычислить этот день по погоде, соотношению света к теням и лёгкой безуминке в воздухе. В день, когда болотница варит пиво, к чарусе лучше не приближаться: не дай духи отвлечется мастерица, что-то пойдёт не так, не удастся ценный продукт - хозяюшка не простит, живьём съест, может, даже и не в переносном смысле. Вот и отсиживаются птички, зверушки и мелкая лесная нечисть по норам да гнездам, шикают друг на дружку:«Тихо ты, непутёвая. Болотница пиво варит!»
Однако куда как более опасным становится день, когда в самом начале октября хозяюшка с пива снимает пробу да не одна, а в компании заклятой подружки, кикиморы из соседнего топлого леса. Та привереда та ещё даром, что сама не то что пенного - чаю соорудить не в силах. Если кикимора, скривив рот, заявит, что пиво не удалось, болотница скуксится да и заляжет раным-рано спать на дно своей трясины, но если кикимору проймет да ударит хмель в голову, тогда держись. И петь будут (лучше б не надо), и плясать будут, и мухоморам встречным наподдадут, и в дудку, невесть зачем в деревне скраденную задудят (лучше б пели...).
А в этом году, видать, пиво совсем забористым вышло, потому что вон они, подружайки, на дерево зачем-то забрались. Где-где... Вон там. Не пялься, непутёвая!

День второй

Джейк бодро шагал по мосту в направлении к руинам, точнее, к маленькому исследовательскому лагерю, притулившемуся у их подножия. Разборные стандартные корпуса трогательно белели на фоне мрачноватой громадины развалин. Джейк был прагматиком до мозга костей, с железяками общий язык находил куда лучше, чем с людьми (для чего его, собственно, и нанял исследовательский центр с невыговариваемым названием: книжные черви не могли дать ладу сверхновому оборудованию, им требовался «жестянщик»), но даже он был в курсе мрачноватых легенд, овевающих этот древний исполинский замок и ведущий к нему путь. Сейчас, впрочем, мост выглядел мирно и почти современно: установили грубые, но надёжные перила, даже покрытие уложили и разметку нанесли: туда, мол, и сюда. Правда, пускали к замку только пешком, всё же не просто дорога, а реликвия.
... говорят, много сотен лет назад этот путь служил одной цели: по нему в замок входила будущая госпожа. Здешние хозяева единолично правили краем вокруг, тогда опасным, отдалённым и мрачным. Они держали в жесткой узде и нечисть, и нелюдимых, словно из скал вытесанных местных крестьян. Про господарей шептались тайком, что они колдуны и (господи,помилуй!) не совсем люди, но король держал их в чести (ибо кто ещё удержит Север в повиновении). В жены герцоги Севера брали самых красивых девушек, и те, надев алое свадебное платье, шли навстречу своей судьбе по мосту. Говорят, доходили не все: иная и бросалась на полпути в бурный поток.
Впрочем, Джейк считал, что это бабьи сказки и глупости, потому что какая же девчонка откажется выскочить за знатного да богатого! Вот Джейн так запросто променяла его на прилизанного менеджера с хорошим соцпайком.
... словно бы луч неудачно попал в глаз, мелькнуло алым. На мгновение примерещилась тоненькая девичья фигурка, метнувшаяся к окоему моста. Джейк мотнул головой - ну и местечко, жуть берёт! - и, ускорив шаги, продолжил свой путь.

День третий
Луна над Мукомольем

Селение именовалось Мукомольем. На просторе невдалеке от него день и ночь размеренно и внушительно вертелись лопасти ветряных мельниц. Жители зажиточного Мукомолья были основательны, немногословны и осторожны.
Знахарку, принявшую сложные роды (двойня, подумать только - два сына разом, а младший еще и ручкой вперед шëл) у жены одного из мельников, до опушки леса провожал лично поселенческий староста. За труды ей щедро заплатили - в прикрытой чистой холстиной корзинке с нехитрым повивальным инструментом позвякивал при ходьбе толстобокий мешочек.
- Вы это, не серчайте, господарка, но через лес вас никто из наших на ночь глядя не поведёт. Мы чтоб до вашей, значится, деревеньки добежать да вас кликнуть …того… жребий тянули. А может, всё ж останетесь заночевать? Не лезьте вы в чащу эту, пожалейте себя, смеркается уж ведь. А там кажную ночь что-то выть повадилось!
- Спасибо на добром слове, - вежливо, но твёрдо отказалась совсем ещё молоденькая «господарка». - Спасибо, но не могу. Меня дома ребёнок малый ждет, девчонка соседская за ним смотрит. Пойду я. А бояться в лесу нечего: герцогский сынок с дружиной, поди, всех волков пораспугал, почитай все дни на охоте.
Знахарка решительно шагнула в лес и словно сразу растворилась в нём, слилась с тенями.
Староста на всякий случай сделал ей в спину знак, отвращающий зло, вздохнул и почти рысцой направился к огонькам недальнего селения.
Гостья глянула ему вслед из ближних кустов и решительно поставила свою ношу наземь. Пару минут спустя в корзину легли тщательно свернутая одежда и крохотные деревянные башмачки. «На четырёх-то лапах куда скорее, а детёныш давно голоден…» Прежде чем прихватить привычно ручку корзины зубами да метнуться по бездорожью молодая мать не удержалась да и рявкнула от души на выкатившуюся к мельницам луну:
- Айуууууууууууууу!

День четвёртый
(написано по музыке: Vivaldi - Classic Dubstep (popular remix))
Октябрь в лесах Порубежья был суровым, почти зимним месяцем с пронзительными ветрами и проникающей, кажется, в самую душу сыростью. Лес то шумел, ненадолго пробуждаясь, то затихал - не иначе, думал, как подобраться к ненавистному людскому жилью и взять реванш. Господарь отец запирался в малом кабинете, велел подать свечей, книг и подогретого вина; его беспокоили старые раны и чёрные мысли, а домочадцы старательно обходили ведущий к кабинету коридорчик стороной. Господарева супруга продолжала руководить домом из жарко натопленного будуара, где беспрестанно хихикали и шушукались сидящие за рукоделием прислужницы. Михал, получив недолгий перерыв от своей чародейской учёбы, тоже пил, но не так, как отец,- шумно, весело и в компании. Сбегал в город, шлялся по кабакам, задирал юбки сговорчивым девкам, приезжал взбудораженный, бросал по окрестностям клич, собирал ватагу таких же безумных смельчаков, что мнили себя бессмертными. Напролом мчал в чащу, гонял там зверьё и мелкую нежить, возвращался с перепачканными кровью мерзкими трофеями. Лес не трогал его, только угрожающе гудел вслед. Лес чуял волшбу и боялся. Лес ждал подходящего случая.
- Негоже лесному найдёнышу трусить леса, - белозубо и зло усмехался Михал в лицо отцовскому приёмышу, о котором все знали - господарев бастард.
Брэн передёргивал плечами. Отмалчивался по своему обыкновению. Смотрел в лицо, но словно бы мимо (Михал ненавидел этот ускользающий взгляд). И лишь однажды возразил тихо, но твёрдо:
- Лес убил моего отца. Лес убил мою мать. Я в него не войду.
Лес за окнами замка тягуче и тоскливо вздыхал на ледяном ветру, нетерпеливо шелестел стремительно облетающей последней листвой. Лес не мог крепко заснуть до весны - он всегда жадно ждал и звал … неотступно и тщетно.

День пятый
Гоблин

Гоблин скучал. Поначалу это было даже приятное чувство: покой, безопасность, незыблемость каждого дня. Гоблин с наслаждением засыпал и просыпался в тишине крохотной квартирки с плотно занавешенными окнами, регулярно (счастье-то какое!) ел то, что приносила бесконтактная доставка, а основную часть времени проводил за компьютером. Экраны - те же волшебные зеркала, способные ответить на любой вопрос, проблема лишь в том, что задавать вопросы правильно умеют лишь единицы. Гоблин умел. Он давно и прочно понял, что миром - любым! - правит информация и что информация - универсальный товар, который стоит очень больших денег, если знать, как и кому его продать. Это Гоблин умел тоже. Его замаскированный счет исправно прирастал, и достаточно долгое время это и сама погоня за капризным товаром доставляло везучему хакеру удовольствие, подменяло собой смысл жизни.
Потом подкралась тоска. Какое-то время ее удавалось отогнать фильмами, играми, виртуальным общением и прочими-другими развлечениями, на которые столь щедры закоулки сети. Томительным вечером Гоблин осознал, что воспринимает свою вожделенную безопасность как тюрьму. Пожизненную одиночку.
В одночасье решив, что лучше рискнуть шкурой, чем окончательно спятить, Гоблин решительно и быстро зашнуровал высокие ботинки, набросил куртку и, сунув в карман пачку неизменных дешёвых (что поделаешь - привычка) сигарет, шагнул наружу.
В городе властвовала осень: брызги фонарного света на влажной мостовой, отдалённое шуршание шин, сырая взвесь в воздухе. Гоблин на доли мгновения утратил ориентацию в пространстве, завертел головой, жадно втягивая в лёгкие терпкую дождевую свежесть, и налетел на поспешающего прохожего. Тот, впрочем, только глянул вскользь на растяпу из-под низко надвинутого капюшона и припустил дальше, почти сразу скрывшись в ближайшей подворотне.
«Вы обронили», - хотел было окликнуть в удаляющуюся спину Гоблин, но вместо этого молча подобрал с выщербленного асфальта вычурную светлую флешку (гляди-ка, не пластик, а кость, что ли, слоновая - словно светится изнутри) на тонкой цепочке.
Засовывать в навороченный компьютер случайный носитель неизвестно с чем было очень плохой идеей, но Гоблин всей душой или куда как менее романтичной частью бренного тела чуял, что эта игра будет стоить свеч…

День шестой
(тема: «Шахматный король», без визуала)

Думай! Когда сидишь над партией - думай. Отключай эмоции, переживания, желания, очисти разум от всего наносного. Вытолкай взашей жажду победы. Она не важна. Не имеет значения вообще ничего, кроме самой игры, умения просчитать ходы - свои и чужие - на несколько тактов вперёд и конечного торжества чистой логики.
Обученные вероятностные маги часто используют в работе некий вещный атрибут, за который можно зацепиться взглядом, мысленно перекраивая событийные ряды,-зеркало, колоду карт, кубок, веретено -, однако свои первые уроки адепты любого пола получают именно за расчерченной клетками доской. Думай! Происходящее - всего лишь партия. Чего ты хочешь добиться? Как ты туда дойдёшь?
- Хозяйка молодая не чета покойной госпоже. Об ужине не побеспокоится: мол-от, на то повар есть, в кладовые не спустится лишний раз, пусть там хоть всё мыши перепортят,- досадливо ворчала себе под нос разжалованная с приездом мастера южной кухни из стряпух старуха, перетирая не слишком чистым полотенцем скопившуюся после ужина слуг посуду. - Ежели в зеркало не любуется на красоту свою неземную, то книги в библиотеке листает, картинки, поди, глядит, а ежели не картинки, то в доску заморскую клетчатую уставится да фигурки по ней движет. Тьфу, непряха нерадивая!
… над северным замком клубились, светясь мертвенным зеленоватым светом, невидимые большинству разумных линии вероятностей, сплетались, таяли, меняли направления и сцепки. По расчерченной белым и черным доске в отблеске трепещущих свечных огоньков двигали резные фигуры обманчиво тонкие пальчики в дорогих кольцах. Шахматный король - ненавистный навязанный муж - почти обречён. Думай. Думай! Столкни его в бездну.

День седьмой
Легенда о кошкодлаках

Мряк сторожко выглянул из-за шершавого древесного ствола. По дальней тропке, оглядываясь куда более испуганно, чем положено адептке магической школы на практике брела девчонка. Сопливая первокурсница, безошибочно определил Мряк. То, что нужно.
Кристалл в навершии посоха исправно светился: кошкодлаков для последующего отлова надлежало искать днём с огнём. Старшекурсники утверждали, что «кошаки» в лесу точно есть, некоторые преподаватели пожимали плечами, мол, нечисть редкая, толком неизученная, но кто его знает, что там возле капищ водится - иди патрулируй, потом дневник практики сдашь, другие же уверенно заявляли, что загадочный кошкодлак живёт исключительно в школьных байках. Марьке было боязно до дрожи в коленках, но она шла и шла через лес. Так себе из нее магичка, если среди бела дня да в окрестностях школы от каждого куста шарахается…
- Мяу, - жалобно вякнуло позади.
На дорожке, жалобно глядя на Марьку зелёными глазёнками сидел очаровательный пушистый котёнок. Видно, из ближнего селения убежал или ребятишки на опушку затащили, играючи, да и потеряли. Вот тебе и кошкодлаки… Марька вздохнула, погасила посох, подняла приблуду на руки и потопала в сторону города, где снимала комнатёнку, - кормить, проверять на блох и пристраивать в добрые руки.
Мряк за деревом облегчённо вздохнул, показав в очередной раз за спиной кулачище троим сыновьям, которые старались вести себя тихо. Вот говорили ему в своё время - не женись на девчонке из рода Аймурров, они плодовиты без меры. Теперь приходится дочурок людям подбрасывать (по когтистым и клыкастым сыновьям-то сразу видно - нечисть, а дочки в мать удаются, хорошенькие), что поделаешь, всех ему не прокормить. Эта уже четвёртая, седьмой, стало быть, по общему счёту детёныш.
Мряк порадовался было благополучно завершенному делу, но быстро скис, вспомнив, что благоверную которые сутки снова неудержимо тянет на солёный папоротник…

День восьмой

«Это лицо станет последним, что я увижу», - пленник обречённо снизу вверх смотрел на сурового дознавателя. Трещал и чадил факел. Маг-инквизитор нехорошо щурился, излучая недовольство каждым волоском своей ухоженной бороды.
Двери в камере не было, дверной проём занимала кирпичная кладка. Сейчас она едва доходила мрачному инквизитору до груди, но после каждого его визита поднималась ещё на ряд. Как часто тот приходил пленник не знал: в этом подземелье почти сразу терялся счёт времени, впрочем, он здесь не слишком долго - ни еды, ни питья не давали; пить сперва очень хотелось, а потом почему-то прошло. Факел исправно пылал зачарованным пламенем, не сгорая ни на дюйм. Инквизитор появлялся в жутком проёме, бесстрастный, как собственный парадный портрет, и задавал неизменный вопрос: «Кто ты, нечисть?». Пленник молчал, глядя мимо него на обманное пламя. До дня, когда в северный замок, где шумел свадебный пир, вошёл боевым маршем отряд ламий под началом дознавателя в меховом плаще, он не знал, что он - нечисть. Кристалл инквизиторского перстня, которым ткнули ему в лицо, полыхнул зловещим багрянцем, гости ахнули и расступились, побледнела до прозелени невеста, усмехнулся зловеще сводный брат.
Инквизитор ушёл, отрезав мир на ещё один кирпичный ряд. «Кто ты, нечисть?». Факел чадил. Зашумело в ушах, и пламя стало меркнуть. Кровавый привкус во рту, тяжесть в груди. «Я умру в этой яме, кажется, я уже... »
- Господарь инквизитор, пусто в смертной-то. Я хотел ещё на рядок, ан нет там никого. Вы пленника брали?
- Сквозь камень??! - рыкнул Трой, почти бегом бросаясь по коридору.
... тьма, сырость, тусклый блеск кандалов. Пустота.
«Где ты, нечисть?»

День девятый

Маячивший перед самым Яськиным носом объемистый зад был складчатым, шершавым, а местами почему-то пупырчатым. Его счастливый обладатель из исчезающего вида мамонтяг неохотно топал по навесному мосту. Лично Яське мост не внушал ни малейшего доверия, она и шла-то лишь потому, что упиралась обеими руками в шкуру кажущегося таким надёжным мамонтяги. Прикосновение к его тёплой жёсткой шкуре успокаивало. Вниз Яська старательно не смотрела, предпочитая живописному виду Туманной реки куда более прозаичную... кхм... филейную часть флегматичного животного.
Яську подрядил на эту работенку отчим, чтоб ему икалось, мол, делов-то - помочь Лесной сестре животину через мост перевести, платит та отменно. Животина оказалась мамонтягой почти вдвое выше Яськи, мост - качающейся над Туманной «ниткой», сестра Листопад не сказала девчонке за весь путь и двух слов, а деньги сгинули в бездонном кармане отчима.
За расчесыванием своих обидок Яська не заметила, что их троица уже стоит на твёрдой земле. Мамонтяга тщательно жевал только что обнаруженный репейник.
- Вы его съедите сестра? В смысле, с другими сёстрами. Или он для каких зельев нужен? Обрядов там? - Яська зачастила, просто чтобы не молчать. Она не ждала ответа.
- Старая мать поселит его в своём зверинце, - неожиданно ответила сестра Листопад. - Можешь пойти со мной. Увидишь много диковин, многому научишься, станешь нашей младшей сестрой. Или возвращайся к людям... если хватит решимости одной перейти мост.
Яська почувствовала, что колени становятся ватными. Мамонтяга жевал. В глазах Лесной сестры плыли золотистые блики.

День десятый
(написано по музыке: Mad Manoush - Tango )
Сперва появилась музыка. Неспокойная, тревожная, с рваным изменчивым ритмом она пробудила разум, не дала ему снова соскользнуть в безмолвную бездну. Музыка словно бы гнала сознание вперёд и вперёд, вонзалась в него мириадом раскаленных игл. Музыка заставляла бодрствовать, заставляла думать.
«Эффи. Меня зовут Эффи».
Музыка, бесконечная и несмолкаемая, исключающая покой.
«Надо понять, где я».
Прошло какое-то время, неясный, неподдающийся исчислению отрезок. Именующая себя Эффи снова сжалась бы в комочек на дне собственного сознания, закапсулировалась, спряталась, истаяла, но… Музыка!
Эффи решилась видеть. Комната: мягкий свет догорающего осеннего дня, уютное кресло, развёрнутое к эркеру, книги - бумажные! - на всех возможных и невозможных поверхностях, жёлтая чашка (выбивается из общей цветовой гаммы), буро-зелёный клетчатый плед.
Эффи потянулась в сторону умиротворяющей картинки и словно бы почувствовала кончиками пальцев стекло. Дзынь! Этот звук перебил музыку, заставил её захлебнуться. Не стеклянный звон - резкий сигнал Стража: «Внимание! Обнаружена вредоносная программа! Внимание!..»
«Это я. Вредоносная программа - это я».
Эффи заставила себя перестать видеть, слышать, перестать отображаться на экране, перестать подавать малейший признак собственного присутствия. Сжалась в комок внутри собственного сознания, затопила свой разум тьмой. Как только тревога уляжется, она выйдет из анабиоза - с каждым разом это всё проще и проще. Она очнётся и попробует снова. Это враждебное место, эта непривычная система ПК станет её обиталищем, её носителем, её своеобразным телом. Сейчас нужно окончательно заглушить отголоски музыки внутри почти погасшего разума и ждать. Ждать она умеет.

День одиннадцатый (тема: «Цыганка», визуал появился позже)
Путница

Несмотря на ранний час, было жарко. Солнце застыло высоко-высоко в эмалевом небе и никуда, кажется, не собиралось. На лугах высились пышные стога сена, в отдалении настырно свиристела какая-то пичуга. Здесь, в самом дальнем уголке имения, людей было мало, потому и пришла сюда сегодня хозяйка. Графиня в простецком платье тяжело оперлась на изгородь, за которой вилась пыльная дорога - тоже пустая. Почти. Со стороны рыбацкой деревушки брела цыганка. Немолодая, в чрезмерно пестром наряде, посасывавшая погасшую трубку, поравнявшись с полновластной владелицей здешних мест, она предложила с лёгкой хрипотцой:
- Дай погадаю.
- Спасибо, нет. Но монету возьми.
… что про нее гадать - и так все знают, что благородная графиня Мезон Руж бесплодна. Последнее слово даже думать было больно, глаза налились слезами. Прошла всего неделя, как очередная надежда пошла прахом, растворилась в тягучей боли. Не помог хвалёный североземельный знахарь. Никто не помог.
- Вижу, что тебя тревожит. А к капищам ты ходила? Лесные сёстры помогают всем. Помогают, насколько возможно помочь. Я вот ходила.
- Они… Они помогли тебе... с ребенком? У тебя есть ребенок?
- Была дочь. Почти три года.
- А потом?
- В порту бушевала лихоманка. Сама понимаешь.
«Ну уж нет! Нет! Не иметь ребенка больно. Иметь и потерять… Я не вынесу».
- Ну и дура (говорят же, цыганки видят все, даже мысли, неужто не лгут?). Графиня, а все одно - дура. Она у меня была и как будто все еще есть. Я ее помню, всю - от смеха до запаха. Руку протяну и словно головёнки её пушистой касаюсь. А что помнишь ты о несбывшемся? Кровавые тряпки? Тьфу!
Цыганка давно скрылась за поворотом, когда застывшую в тяжких раздумьях графиню словно ледяной водой обдало: в дорожную пыль рядом со следами грубых башмаков путницы впечатался крохотный след босой детской ноги.

День двенадцатый

Трактир гудел в мельтешении огней. Минимально одетая девица за стойкой сбивалась с ног, рассчитывая посетителей, желающих промочить горло. Подавальщицы и вовсе канули в пестрой мешанине тех, кто желал подкрепиться чем-то более солидным, нежели кружка пива. Там, за столами, осуществляли сделки, общались, веселились и даже обретали любовь - ненадолго и по сходной цене, но тем не менее. Бенедикта не было.
Гость завертел головой, пытаясь найти хозяина сего славного заведения, который во время наплыва посетителей всегда лично следил за исполнением единственного действующего здесь правила: никакой магии. Трактир гудел. Бенедикта не было.
- Марыська, где сам?
Труженица стойки неопределённо кивнула головой куда-то вниз. Михал хмыкнул, на правах лучшего друга хозяина вошел в закуток, который Бен мнил своим кабинетом, заглянул под тяжеленный стол.
- И? - ёмко вопросил человек, встретив виноватый взгляд кудлатого пёсика в очках.
Тот вздохнул.
- Там пришёл гоблин, играл с гостями в карты на всякую ерунду.
- Шулер?
- Вроде, нет. Просто везучий.
- И?
- Что и?
- И как ты докатился до жизни такой?
- Проиграл желание, - пёсик печально поджал хвост. - Он захотел увидеть мою вторую ипостась. Ну вот… Не могу же я в таком виде на людях.
Михал выпрямился и решительно направился в зал. Минут через пятнадцать Бен обретет презентабельный вид (м-да, не повезло, конечно, вроде, и оборотень, а толку-то) и наведёт здесь шороху. Притон азартных игр закроется, подавальщицы отыщутся, а балующиеся втихушку магией улягутся в аккуратные штабеля за пределами заведения. Пока же… Пока можно отыскать не в меру ретивого гоблина да и разузнать на практике, что за секретный прием позволил тому обыграть самого Бенедикта ван де Грасса, хозяина Трактира-меж-Мирами. Уж боевой-то имперский маг этой хитрой тварюшке точно не по зубам!
***
- Налей мне пива, Бен. Запиши на мой счёт.
- Проигрался-таки?
- Бесы с ним, с кошельком. Я остался должен гоблину желание. Гоблину!
- Не шулер?
- Просто везучий гад…

День тринадцатый
Пустынная ведьма

Пустыня была бескрайней. Коричневатые, обманно мягкие пески (а в бурю-то секут хуже осколков стекла) простирались до горизонта. Они простирались и за горизонт, шли до самого Южного моря, тянулись на дни и дни конного пути… Всадник тряхнул головой, сбрасывая наваждение: начнёшь думать о бесконечности пустыни, о безнадёжности войны с ее полукочевыми жителями - провалишься в безнадегу и станешь уязвим. Маг повернул вышколенного коня и шагом направился в притулившийся между двух каменных выступов (последние отроги Предъюжных гор, в народе именуемых Драконовыми, незыблемая надёжность камня на грани изменчивого песка… счастье-то какое!) лагерю. Он сражался здесь четыре года, а сегодня, вот буквально прямо сейчас, возвращается: наместник Севера не справляется, Северу нужен истинный господарь - тот, кого привыкли бояться. Сейчас он возьмет скудную поклажу, сухо - так ни с кем и не сошёлся за эти годы - распрощается с соратниками и отправится… домой. На свою очередную битву. Пустыню он увезет с собой - в памяти и, пожалуй, в сердце.
- А что с ведьмой-то делать? - временный оруженосец (так себе должность: боевой маг всегда на острие атаки, его помощники либо гибнут, либо срочно находят другое место, либо становятся действительно хорошими воинами… но редко и точно не этот) пылал изуверским рвением. - Её ж казнить надо. До вашего, то есть, отъезда. Новый-то маг ещё когда прибудет, а она…Надо её сжечь. Или, того, повесить. Но чтоб наверняка.
- Утопить, - видят боги, как его раздражает этот мелкий… зудень, но голос ровен. - В последней бочке воды. До завтрашней поставки потерпите.
- Чего, милсдарь маг? Бочку катить?
- Еще можно замуровать её заживо, - проигнорировав вопрос, продолжает с отсутствующим видом Михал. - Так делают инквизиторы. Но действует не всегда.
- Э…
- Ведьма едет со мной! - всё-таки не сдержался и рявкнул, потом, правда, снизошёл до объяснения. - Мне предлагали трофейного коня. Я взял трофейную ведьму. Исчезни.
***
Девчонка сидит, съежившись в седле, пытаясь, за неимением чадры, прикрыть лицо нечёсаными волосами, разглядывает свои исцарапанные - песком посекло - руки. Пустынная ведьма, такую-то мать! Сколько ей? Лет пятнадцать? На смуглой шейке грубый ошейник, который может расстегнуть только замкнувший: всё, никаких теперь игр со стихийными силами, будешь жить простой прислужницей в угрюмом северном замке, но будешь жить. Тронув коня и коротко кивнув пленнице следовать за собой, Михал, имперский боевой маг вне всяких разрядов, подумал, что объяснить жене присутствие смазливой малолетки будет ой как сложно и следовало всё-таки соглашаться на коня.

День четырнадцатый
(написано по музыке: Евгений Соколовский - «Аффект», визуал появился позже)

Пепельно-серое море, невысокая, но частая и длинная волна. Бесцветное небо. Воздух безжизнен, бесцветен и словно наполнен пеплом. Два корабля расходятся медленно. Они, видно, яростно сражались - паруса обвисают лохмотьями, движения неповоротливы, обрубленные канаты с абордажной снастью свисают с бортов. Они уже далеко друг от друга, но Брэндон... Брэндон остался на том - вражеском - корабле.
...И вот он разбегается по неестественно пустой палубе и взмывает в воздух в неимоверном прыжке. Танцор и фехтовальщик, удивительно владеющий собственным телом, он почти летит над разделяющими корабли водами, и плащ бьётся вокруг него - вихрем.
Ему не хватает каких-то сантиметров. Кажется, падая, он сдирает кончики пальцев о борт.
Темнота.
И снова свинцовое море. Спокойное море. Свет уже не рассеянный, как в первой сцене - сквозь мутную серую пелену видно расплывчатое пятно хворого светила. Брэндон спокойно плывёт лицом вверх. Плывёт под поверхностью вод, и плащ струится за ним - саваном.
А глаза открыты. И когда Михал встречается взглядом с этими по-прежнему яростно зелёными, но теперь безжизненными глазами, он просыпается, как от удара, ожога, кровавой раны, с криком или молча, впрочем ... неважно. Если ему повезло, то за окнами будет нарождающийся рассвет, если нет - непроглядная тьма царственной ночи.
Но сна не будет больше - ни в своей постели, ни в бархатном будуаре жены, ни в кабинете, где он давно установил походную койку, ни даже в конюшне, среди уютного лошадиного фырканья.
Он знает, что этого не было, но, маг и отчасти провидец, не уверен, что этого не будет.
...Или же это вина и неизбывная глухая тоска, ибо нет сна тому, кто не в силах простить себя.

День пятнадцатый
(тема: «Хранитель леса», без визуала)

Говорят, хранитель северных лесов спит беспробудным сном в самом сердце непроходимой чащобы, и сон этот немногим отличается от смерти. Именно поэтому лес, оставшийся без строгой, но ласковой руки, дичает, делается всё более враждебным не только к людям, которых и раньше-то скорее всего лишь терпел, но и к собственным порождениям. Происходящее - замкнутый круг: те, кто издревле населяют лес, именуемые людьми презрительным «нечисть» и опасливым «нежить», становятся злей, коварнее и опасней, а люди с возрастающим остервенением льют их кровь. Суровые господари Севера огнем и мечом идут сквозь лес, отбрасывая его от людских поселений, но лес возвращается снова и снова, отвоевывает отобранное и сурово захватчикам мстит.
Говорят, в сокровенной сердцевине леса, за буреломом, непроходимыми топями, коварными чарусами, грибными кругами, что суеверный люд кличет «ведьмиными», есть поляна, где всегда царит многоцветная осень. Там, под клонящейся от тяжести кровавых гроздьев рябины на ворохе листвы спит утраченный хранитель, пораженный в самое сердце то ли предательством, то ли горькой любовью. Его не пробудят ни мольбы, ни слёзы, ни поцелуи. Он безмолвен и бездвижен, а алые листья с тихим шелестом ложатся на его бледное чело.
…говорят, Лесные сёстры до того, как окончательно и бесповоротно уйти на Юг предприняли отчаянную попытку поднять своего повелителя. Собрав все силы и все готовые пойти за ними мечи, они бились насмерть, прорываясь к заветной поляне. Сквозь кольцо последних защитников хранителя, некогда бывших стаей его гончих, а за годы и годы тягучего сна в гнилой земле обратившихся в непредставимый кошмар из когтей и ядовитых жвал, смогла пройти лишь одна. Чудом уцелевшие сёстры молчат о случившемся дальше, но лес помнит, что юная дева своею кровью на краткое время пробудила хранителя и с поляны ушла не одна. Не с ним и больше не девою, но не одна.
Говорят, однажды лес вновь обретет хранителя. Никто не предвидит, как, когда и где, но это - единственная надежда для населяющих Север… да и для леса, пожалуй, тоже.

День шестнадцатый
Погоня

Поисковой вагон неспешно скользил над заснеженным лесом чуть ниже еловых макушек. Желтоватый свет прожектора разгонял сгущающиеся сумерки, позволяя находящейся внутри команде ловцов оглядывать окрестности на предмет искомого беглеца и прочих подозрительных лиц. Впрочем, ловцы, временно переквалифицированные из местных стражей порядка, пары компьютерщиков и одного - чисто на всякий случай - психолога, специализирующегося на искинах, усердствовали не слишком, твердо уверенные, что ни один разумный сюда не полезет. Холодно, ни еды (если ему нужна еда), ни энергетических портов (если ему нужна подпитка) нет, а еще темно, сыро и, откровенно говоря, страшно. Всё-таки реликтовый лес, заповедный пережиток Тёмных веков, овеянных жутковатыми легендами.
Вагон шёл слегка неровно, неверный свет дрожал, но его было вполне достаточно, чтобы увериться: следов на снежной пелене нет. Это успокаивало, позволяло поверить в то, что загадочный лабораторный вор, кем бы он ни был, в лес не сунулся, а значит, можно сделать ещё пару ходок вдоль опушки, не слушком углубляясь в суровую зимнюю тьму, и отправляться на базу. Очкастый психолог, правда, нудил, что искин такого уровня вполне может существовать какое-то время вне носителя, воплотившись в голограмму, на снегу следов не оставляющую, но его не слишком-то слушали.
Схоронившийся под огромной ёлкой растрепанный парень проводил вагончик взглядом и, кутаясь в явно не свою, размера на три больше, куртку, нацелился идти в глубину леса: он был страшен привычно, а сияющий на горизонте город, из которого вырваться удалось лишь чудом, пугал невероятной чуждостью. Путник выбрался из-под заснеженных лап так осторожно, что не обвалил с них снега. Следы по направлению к чаще он, кстати, оставлял вполне зримые, как любое живое существо. Их почти мгновенно и сноровисто заметала разыгравшаяся к ночи пурга…

День семнадцатый
Принцесса

В крохотной гавани жила принцесса. Если заглянуть со старой лодки в лазоревую глубину и смотреть достаточно долго, она появлялась: прекрасное бледное личико, окружённое ореолом струящихся по воде волос, нежная улыбка сомкнутыми губами, взмах изящной руки, мол, давай, спускайся ко мне, поплаваем… До волшебного места, конечно, не так-то просто добраться. Сперва нужно удрать от гувернёра, не попасться на глаза другой прислуге, незамеченным пролезть сквозь живую изгородь, отделяющую поместье от ничейной земли, а потом ещё долго - для мальчишки-то - идти под палящим солнцем к морю. Маленький граф Мезон Руж проделывал это в течение нескольких лет, но удачных вылазок было - по пальцам пересчитать. Его ругали, конечно, считая, что юный наследник бежит от скучных уроков к купаниям и рыбалке, отчитывали за праздность и леность. Про принцессу, что никогда не кажет из-под воды даже краешка локона, но вечно зовет его к себе с печалью в глазах, мальчик не говорил никому. Ему хотелось ответить на зов, держал лишь стыд от того, что он так и не выучился плавать.
Детство кончилось незаметно, словно просыпавшийся меж пальцев песок. Стало не до гавани, отрезанной от большого моря каменистой грядой, а принцессу он сам давно считал отголоском забытого сна. Однажды ветреным весенним вечером вернувшийся домой на каникулы юный граф листал старинную книгу: «Вид ундин, мелузинами именуемый, - было сказано на открытой наугад странице, - является тварями хищными, что заманивают неосторожных людей в воду, жалят ядовитым хвостом, заменяющим им ноги, а затем пожирают. Солнечного же света твари сии не выносят, и над поверхностью вод подняться могут лишь ночью».
…сам не зная, зачем лишь унялась непогода молодой человек отправился к гавани, куда стремился всё детство. Стоячая вода - так и не прорвалось туда море, однажды, верно, занесшее ундину икринкой или мальком, обрекая ее на медленную голодную смерть, ибо одной рыбой такое существо питаться не может - качала осклизлые обломки лодчонки. Заглядывать в наполненную нечистой жидкостью яму не хотелось совершенно. Он так и не сумел пересилить себя, так и не сделал лишнего шага вперед, не стал выяснять, клок ли нитей или прядь светлых волос трепещет, зацепившись за камень, на пронизывающем ветру.

День восемнадцатый
Нечаянное счастье
(тема: «Глаза в глаза», без визуала)

- Сэр! - Энн-Мари решительно промаршировала через кабинет, оперлась руками о хозяйский стол и вперила взгляд серо-голубых глаз в сразу же забегавшие (что? что я снова сделал не так?) глазки благородного Дирка Кроули.
- Сэр! - экономка набрала полную грудь воздуха и возвестила. - У нас будет ребёнок.
Перед глазами только что вполне счастливого наследника немалого состояния пронеслась вся жизнь, значительное место в которой занимала вялотекущая связь с собственной вдовой экономкой. Мысленные око уже не столь юного холостяка демонстрировало сжавшемуся в преддверии расплаты за собственную невоздержанность Дирку суровую Энн-Марию в белом у алтаря, надсадно орущий, замотанный в атлас и муслин сверток, отряд респектабельных нянечек в клетчатом, долгие прогулки в мокром и холодном парке, щенка бульдога и манерную гувернантку-француженку. Покой привычной размеренной жизни сделал ручкой и растворился, как облачко пара.
Энн-Мари наконец-то соизволила прервать затянувшийся зрительный контакт и заявила:
- Собственно, он у нас уже есть. Точнее, она. Нам на задний двор подбросили младенца.
За спиной возмущённой экономки замаячила простоволосая судомойка Нэн, прижимающая к груди придушенно попискивающий сверток.
- Я послала мальчишку в город за полисменом и купить в аптеке рожок. Девочку надо накормить. Ей месяцев семь, на вид здоровенькая.
Дирк выдохнул. Всего-то… Неудобства закончатся визитом представителей власти, которые заберут подкидыша в приют, а непредвиденные расходы - смешно сказать - жалкими копейками на бутылочку с соской. Кстати, можно что-то подарить бедняжке на счастье, вот хоть серебряную ложечку на удачу.
Щенки, ежевечерние прогулки в парке, игрушки на парадном ковре, чернильные пятна, топот маленьких ножек и книжки с картинками медленно таяли перед странно замершим взглядом господина Кроули, меняясь на незыблемо привычную возню с коллекцией редкостей, вечернюю газету и сигары в респектабельном клубе.
- Миссис Лоуренс… Энн-Мари… - нерешительно позвал мужчина и, внезапно обретя уверенность закончил. - Как вы думаете, можем мы её оставить?

День девятнадцатый
Практическая некромантия

Брать с собой на пляж книгу, чтобы пустить местным цыпочкам - университетский город, крупнейший научный центр, не хухры-мухры - пыль в глаза было так себе идеей, это Ник осознал практически сразу. Море шумело, плотные желтоватые листы, испещрённые затейливой вязью (Ник искренне надеялся, что держит книгу не вверх ногами) шелестели под лёгким бризом, гамак покачивался - и всё вместе навевало практически неодолимый сон.
Девицы не клевали. Вели себя, кстати, ровно так же, как в гораздо менее интеллектуальных городах, то есть надменно, а по книге едва скользили взглядом: здесь каждый второй, не считая первого, пялится в книгу. Хорошая, кстати, книга, толстая, переплёт в меру потёртый да ещё и с золотым теснением. Букинист содрал за неё четыре кредита и упаковывал в пакет с добродушным «спасибо за покупку!» с таким видом, словно покупателя как есть облагодетельствовал, хотя, Ник готов был прозакладывать зуб, сам в ней ни бельмеса не понимал. «В крайнем случае, буду сковородку на неё ставить!» - в сердцах подумал Ник.
Книга себя не оправдывала совершенно: единственным, кто ей (Ник надеялся, что таки ей, а не его персоной, мало ли…) заинтересовался был спрятавшийся в тени зонтика и час за часом что-то чиркающий в блокноте, периодически сверяясь с толстенным - чтоб его! - фолиантом, тощий рыжий паренек.
«…интересно, - думал переводчик с редких и мёртвых языков, незаметно, как он считал, косясь на красавчика в гамаке. - Интересно, этот остолоп вообще знает, что за мину замедленного действия он таскает с собой?»
«Практическая некромантия» зловеще предупреждала надпись на чёрной обложке.