Блокадный дневник Лены Мухиной

Несколько лет у меня лежала и далеко не убиралась эта книга. Как напоминание о ближайших планах на прочтение. Лежала несколько лет, проглотилась за 2 дня.

Я читала, читала, читала - и не могла остановиться. Возможно, потому что это не литературное произведение, а реальный голос реального человека. Оттуда, из первого года страшной войны...

Записи начинаются с 22 мая 1941 года. Нормальные записи нормальной 16-летней девчонки. Она описывает, как готовится к экзаменам за 8 класс, как их сдает, как переживает из-за оценок. Обещает себе в 9 классе учиться лучше, работать над собой, чтобы побороть в себе качества, "недостойные Советского школьника".

Отношения с подругами, первая влюбленность в одноклассника Вовку, планы на лето - всё это кажется таким мегаважным для неё! А ты читаешь - и понимаешь, что ещё ничего не началось. И начнётся очень скоро. А они живут - и ничего не знают...

И вот - 22 июня. Лена даже сильно не напугана. Она уверена, что победа будет за нами, хотя понимает: "Мы победим, но победа эта будет нелегкая, это тебе не Финляндия". Она пишет, словно убеждая себя в том, что это ненадолго, что наша армия сильнее, что немецкие солдаты не хотят воевать, что они уже устали и мечтают сдаться в плен. Она употребляет много штампов, пишет языком лозунгов: "Враг коварен и хитер", "За нами победа, товарищи!" В то же время, участвуя в общественных работах (рытье траншей, разгрузка кирпича), обижается, что работает бесплатно.

В середине июля Лену отправляют на работы в область. О тяжелой физической нагрузке она пишет не так много, только вначале. А потом описывает своих новых подруг, парней, с которыми работают и гуляют, переписывает в дневник песни, в том числе, блатные. Она словно не помнит в это время, что идёт война. Она описывает забавные случаи и свои переживания по поводу отсутствия у нее большой любви и бесчувственности мальчишек...

Возвращается Лена в Ленинград в конце августа. Пустые прилавки магазинов. Постоянно уменьшающиеся нормы продуктов по карточкам. И постоянные воздушные тревоги, всё чаще и дольше. переполненные бомбоубежища. Приходит страх: "Я своими ушами слышала жужжание неприятельского снаряда, потом свист, треск и грохот рушащегося здания и гулкое эхо. Жутко! Страшно!" И приходит гнев: "Нет, они заплатят сполна. За погибших от бомб и снарядов москвичей, ленинградцев, киевлян и многих других, за замученных, изуродованных, раненых бойцов Красной Армии, за расстрелянных, растерзанных, заколотых, повешенных, погребенных живьем, сожженных, раздавленных женщин и детей они заплатят сполна".

Запись от 22 сентября: "Я пока жива и могу писать дневник. У меня теперь совсем нет уверенности в том, что Ленинград не сдадут. Сколько говорили, сколько было громких слов и речей: Киев и Ленинград стоят неприступной крепостью!..Никогда фашистская нога не вступит в цветущую столицу Украины, в северную жемчужину нашей страны - Ленинград. И что же, сегодня по радио сообщают: после ожесточенных многодневных боев наши войска оставили...Киев! Что же это значит? Никто не понимает."

В октябре Лена поступает санитаркой в госпиталь. "Работа очень трудная, но я понемножку привыкаю. Зато я в дни дежурств бываю сыта и получаю карточку первой категории с 400 гр. хлеба в день". И эта цифра - только начало. Дальше в Ленином дневнике цифры с количеством граммов, расчеты, высчитывания постепенно займут главное место. Это будут словно записки бухгалтера, постоянно, ежедневно, ежечасно сводящего дебит с кредитом. Голод, холод, нескончаемые бомбежки. "О Господи Боже мой, что с нами делают, с нами, ленинградцами, и со мной в том числе".

В ноябре начинается учёба. Лена вместе с другими ребятами возвращается в школу. Учеба на заднем плане. Учеба - между воздушными налетами и очередями в столовой. И даже здесь страдания по неразделенной любви.

11 ноября. "Если я останусь жива, всё пойдет как по маслу. Но вот останусь ли я жива. Каждый день в наш город посылают по воздуху довольно неприятные гостинцы. Ленинград окружен. Враг окружает Москву. Немец под Тулой. Занята вся Украина, Донбасс. США нам помогает оружием и продовольствием. Что будет дальше, неизвестно. Но что бы то ни было, я хочу жить, и, пока я живу, я хочу любить, а кого, это мы еще посмотрим".

16 ноября. "Как хочется поесть. Когда после войны опять наступит равновесие и можно будет всё купить, я куплю кило черного хлеба, кило пряников, пол-литра хлопкового масла. Раскрошу хлеб и пряники, оболью обильно маслом и хорошенько всё это разотру и перемешаю, потом возьму столовую ложку и буду наслаждаться, наемся до отвала..." Таких описаний мечты о том, что она съест, когда война закончится, тоже постепенно будет становиться всё больше в дневнике. Как будто они хоть немного заглушат нестерпимый постоянный голод. "Мы, наконец, будем кушать горячие жирные блинчики с вареньем и пухлые, толстые оладьи. Боже мой, мы так будем кушать, что самим станет тошно". И вперемешку с этими мечтами - страшные реалии: "Как хочется хлеба, как хочется. Я, кажется, всё бы сейчас отдала, чтобы наполнить свой желудок. Когда же мы будем сыты? Когда мы перестанем мучиться?"

"Сейчас я перечитала опять весь свой дневник. Боже, как я измельчала. Думаю и пишу только о еде, а ведь существует, кроме еды, еще масса разных вещей".

21 ноября Лене исполнилось 17 лет. Очень скромным был этот праздник. 200 граммов хлеба и 25 выданных на последнюю декаду конфеток. Хотела растянуть на несколько дней, не выдержала, почти все съела сразу. Лене жалко себя и жалко своих самых близких и родных, маму и живущую с ними пожилую родственницу Аку, которая целый день мечется по городу, пытаясь найти хоть что-то съестное. "Я так боюсь за маму и Аку. Ведь настоящего голода они не переживут. А неизвестно, что нас ждет впереди".

Лена оказалась права. Настоящего голода они не пережили. Кажется, к этому времени уже все чувства Лены притупились. Она спокойно рассуждает о том, как здорово, что они съели кота, какое у него нежное мясо, как он им помог продержаться целую декаду. 10 дней. Они 10 дней втроем жили на этом "нежном" мясе отощавшего кота.Она хладнокровно и расчетливо размышляет: "По правде говоря, если Ака умрет, это будет лучше и для нее, и для нас с мамой. Так нам приходится всё делить на три части, а так мы с мамой всё будем делить пополам. Ака - лишний только рот. Я сама не знаю, как могу писать такие строки. Но у меня сердце теперь как каменное. Мне совсем не страшно. Умрет Ака или нет, мне всё рано. Уж если умрет, то пусть после 1-го, тогда её карточка достанется нам. Какая я бессердечная".

И снова - подсчеты и расчеты, на какую карточку какие продукты выгоднее взять. Радость по поводу каждого съеденного кусочка. Рассуждения после каждого приема пищи, какая еда была "очень вкусная", как было сытно. И постоянное, на уровне самовнушения, "я сегодня была совершенно сыта". Счастье от самого малого. "Мы с мамой еще живы. На сегодняшний день мы имеем 200 гр.хлеба, хлеб сегодня хороший, очень вкусный, хлеб мы получили сегодня без очереди. Также мы имеем говорящее радио, идущую воду." "Вчера мы имели (как я, так и мама) 200 грамм хлеба. Две тарелки борща. 6 грамм каши из отрубей. 2 тарелки мучного супа. 2 чашки кофе и одну тарелку студня. Как видно, меню хорошее. Добавлю, что я легла спать совершенно сытая". Каша из отрубей, 6 грамм. Студень из столярного клея. "Кофе" и "борщ" непонятно из чего...

А ведь еще была новогодняя ёлка для школьников с настоящим обедом: "Нам раздали по кусочку черного хлеба и суп в небольшом глиняном горшочке. Суп-рассольник был довольно густой, заправлен гречневой кашей. Я съела всю жижу и начала перекладывать гущу в банку, в это время погасло электричество. В темноте я благополучно переложила всю гущу и, воспользовавшись темнотой, вылизала пальцами начисто весь горшок". Были походы в кино и театр. Как это поддерживало ленинградцев!

29 января. "Мы два дня: 27 и 28 сидели без хлеба. Почти ни в одной булочной не было хлеба. (...) Последнее время стояли такие морозы. Воду брали из проруби с Фонтанки. Не знаю, проживем ли мы. Мою маму совсем подкосили эти два ужасных дня. Она очень ослабла, но крепка духом. Она хочет жить, и она будет жить." Следующая запись от 8 февраля: "Вчера утром умерла мама. Я осталась одна".

Теперь Лена учится жить и выживать одна. "Мамы нет в живых. Нет и Аки. Я одна. Прямо непонятно! Временами на меня находит неистовство. Хочется выть, визжать, биться головой о стенку, кусаться! Как же я буду жить без мамы". Она продолжает высчитывать и рассчитывать. Выгадывает. Продает вещи. Убеждает себя, что положение улучшается, что продуктов теперь гораздо больше. Что Сталин думает о ленинградцах день и ночь. А ведь еще недавно она гневно высказывалась в своем дневнике о правительстве, которое всё дает обеды иностранным гостям, а об умирающих с голоду ленинградцах забыло... И всего полгода назад мечтала стать настоящим Советским школьником (именно так, с большой буквы). А сейчас: "Боженька, Боженька, услышь меня, я кушать хочу, понимаешь, я голодна. Господи! Когда же этому будет конец!" Но проходит несколько дней - и снова вера в лучшее и надежда: "Пусть война,пусть голод. Жизнь-то идет своим чередом. Всё, что приходится переживать, всё это временно. Не стоит унывать..." - и снова мечты о том, как она будет жить после войны, в маленькой уютной комнатке, разведет рыбок, птичек, заставит подоконник цветочными горшками...И сейчас она уже посадила 2 горошины на окошке. А один мальчик обещал ей поймать мышку. За 100 г хлеба. Будет у нее питомец. А еще она не удержалась и накупила красивых открыток на рынке..."Если б я кому-нибудь сказала о своем приобретении, то меня бы изругали на чем свет стоит, и за дело. Ведь это непростительная глупость тратить деньги в такое время на какие-то открытки. Но мне это занятие доставляет огромное удовольствие и радость. Ведь такие открытки нигде не купишь..." Ребёнок!

Лена не хочет больше оставаться в Ленинграде. Она просится в Горький, к своей тёте. И тётя дает добро. Но Лена не успевает подать документы на эвакуацию. Эвакуироваться можно только по воде, а лёд уже не выдерживает, эвакуация временно прекращена. Теперь она живет одной надеждой: уехать. Как только будет можно, уехать. Распродает вещи, укладывая всё необходимое в один-единственный чемоданчик. "Я согласна ехать вовсе без вещей, только не оставаться в этом проклятом злополучном Ленинграде. Здесь меня ждет гибель. Уезд отсюда - моё спасение". Ходит на обязательные общественные работы по уборке города, возвращаясь с которых, даже не может подняться на свой этаж, взбираясь по лестнице на четвереньках. Временами получается сходить в столовую: соседи или мамины знакомые делятся пропусками.

К маю Лена почему-то начинает писать в дневнике о себе в третьем лице. Временами сбивается, опять переходит на первое. Она совершенно истощена, на нее накатывает бессилие. Последняя запись датируется 25 мая. "На днях я уеду. Сегодня идет первый эшелон. Но я настолько уже ослабла, что мне всё безразлично. Мозг мой уже ни на что не реагирует, я живу как в полусне. С каждым днем я слабею всё больше и больше, остатки моих сил с каждым часом иссякают. Полное отсутствие энергии (...) Раньше бывало, ну месяц тому назад, я днем остро чувствовала голод и у меня развивалась энергия, чтобы добыть что-нибудь поесть. Из-за лишнего куска хлеба там еще чего-нибудь съестного я готова была итти хоть на край света, а сейчас я почти не чувствую голода, я вообще ничего не чувствую..."

Что было с Леной дальше? Уехала ли она? Выжила ли? Этими вопросами задались сотрудники, нашедшие ее дневник и готовящие его к печати. Они выяснили фамилии ее тётушек, нашли родственников. Да, Лена выжила. В июне она уехала в Горький, потом возвращалась в Ленинград учиться, но жить там не стала. Елена Владимировна прожила долгую жизнь и умерла в Москве в 1991 году.

И ни разу никто из родственников не слышал от нее о блокадном дневнике. Дневник обнаружили в архивах уже после ее смерти. Полный надежды на лучшее. Честный, искренний, с душой нараспашку, без желания покрасоваться и показаться лучше, чем ты есть, с простыми глубокими чувствами и нехитрыми желаниями 16-летней девчонки из страшного 1941-го...