ПОСЛЕДНИЕ ВЫХОДНЫЕ
"Моя история"Мои последние выходные в деревне у мамы были особенными. По крайней мере, я искренне полагаю, что это не самовнушение и не подтасовка фактов.
Бывало, раньше я могла неделю просидеть в доме, не выходя на улицу, несмотря на то, что вокруг лес, чистый воздух и птицы поют. Мои дела внутри стен могли так сильно увлекать, что перспектива установить контакт с природой часто меня ничуть не прельщала. Но в те выходные маме удалось-таки выманить меня на улицу, вопреки моим вечно неотложным занятиям. Упираясь ногами в землю, я все-таки пошла. Мы осуществили прогулку по территории (обошли все посаженные ею плодовые деревья и кустарники), а позже устроили торжественное сжигание на костре чего-то там (кажется какой-то травы). Мы долго задумчиво стояли у огня, - по инициативе мамы: ей, человеку, повидавшему в жизни немало, тлеющая в пламени зола казалась как никогда восхитительной и необыкновенной.
Я вспомнила и процитировала злободневный отрывок из «Прощай, оружие» Хемингуэя:
«Однажды на привале в лесу я подложил в костер корягу, которая кишела муравьями. Когда она загорелась, муравьи выползли наружу и сначала двинулись к середине, где был огонь, потом повернули и побежали к концу коряги. Когда на конце их набралось слишком много, они стали падать в огонь. Некоторым удалось выбраться, и, обгорелые, сплющенные, они поползли прочь, сами не зная куда. Но большинство ползло к огню, и потом опять назад, и толпилось на холодном конце, и потом падало в огонь. Помню, я тогда подумал, что это похоже на светопреставление и что вот блестящий случай для меня изобразить мессию, вытащить корягу из огня и отбросить ее туда, где муравьи смогут выбраться на землю. Но вместо этого я лишь выплеснул на корягу воду из оловянной кружки, которую мне нужно было опорожнить, чтобы налить туда виски и потом уже разбавить водой. Вероятно, вода, вылитая на горящую корягу, только ошпарила муравьев».
Таким образом, костер вдохновил нас обеих.
Затем мы прогулялись вниз по склону, обсуждая с мамой мой настоящий, а также будущий жизненный путь. По тому самому склону, по которому потом, спустя неделю, мы провожали её в последний путь.
Я триумфально прочла на немецком шестистрофную Лорелею, что привело маму в несказанный восторг. Она, как это часто бывало в последнее время, крепко сжала мою руку, преданно, с восхищением поглядела в глаза и сказала: «Нет, ну я конечно подозревала, какая ты у меня… Но чтоб до такоой степени!...»
Я очень скучаю по такой склонности, неповторимо исходившей только от нее.
В довершение ко всему, вечером мы организовали барбекю над железной штуковиной от автомобильных колес (как она называется?). Мясо манило своим видом, но я, вместо того, чтобы наблюдать за техникой приготовления, - как всегда, бродила из стороны в сторону и болтала. Мама традиционно хмурилась и настаивала: «Учись, пока я жива!»
