сегодня, пока сидела в очереди к Г, позвонили - умерла бабушка. у меня давление подскочило - врач напугалась. я устала уговаривать папу, который не хочет ехать к своей матери на похороны. бабушка была склочной и коварной, но родная все-таки. столько энергии, хитросплетений ума, воли к победе и страсти к красивой жизни перестало существовать в один миг!


Бабка наша, Елена Александровна, по-домашнему Леля, была плодом смешения нескольких кровей: греческой, цыганской и русской, - и отличалась яркой восточной красотой. В начале войны ей было 16, и в голове крутились одни танцы, туфельки и мальчики. В октябре 1941-го пришла телеграмма от мужа сестры Евдокии, военного летчика: «Уезжайте с Украины скорее. Встречаю в Ейске». На семейном совете было решено, что с Дусей отправится Леля. Во-первых, Евдокии с ребенком и вещами одной нелегко. Во-вторых, уже доходили слухи, что немцы при оккупации расстреливают евреев, а Лелю часто принимали за иудейку.
Когда состав подполз к перрону, оказалось, что влезть в него невозможно: не только вагоны, но и тамбуры были забиты, даже на подножках висели люди. Началась давка, визг, плач детей, отборный мат. Дуся тыкалась чемоданами в человеческую массу, набитую в тамбур, пыталась вдавиться в нее, маленький сын кричал и цеплялся за ее шею. Со всех сторон ее пытались вытолкнуть другие, жаждущие уехать. Лелю оттеснили, и она потерялась из вида. Дуся кричала что-то, но сама не слышала своего голоса за всеобщим воплем. Гудок паровоза – и этот вопль зазвучал на какой-то новой, предельной, истеричной ноте. Дуся бежала вдоль вагона, что-то орала в окна. Оттуда протянулись руки и подняли ребенка, затем саму мать. В соседнее окно втаскивали Лелю. Она испуганно глядела на приближающееся сверху окно, когда поравнялась с ним, больно уперлась в подоконник коленом и кувыркнулась в духоту вагона. Следом на нее обрушился чемодан, за ним другой: это провожавшие забрасывали снизу вещи.
Состав остановился ночью под Ейском на запасных путях. Дуся подхватила спящего ребенка, Леля навьючилась связанными между собой чемоданами. Кругом ни огонька, только где-то далеко лязгают сцепляемые вагоны. Дуся перешагивала нагромождения рельсов: «Леля, скорее! Давай, давай за мной, не отставай!» Обернулась, а та рухнула под тяжестью ноши, силится и не может подняться. Чемоданы накрыли ее. Неожиданно сбоку – рев приближающегося поезда. Дуся смотрит на паровоз – на Лелю, на паровоз – на Лелю. Младшая сестра, не отрывая от нее мученических глаз, делает слабый рывок и снова оседает. Дуся перебегает оставшиеся пути, кладет ребенка на землю и бросается обратно, рывком выдирает обессилевшую Лелю из-под самого поезда. Потом обе плачут, обнявшись, пока вагоны грохочут мимо над самыми головами.
На вокзале сестер встретила целая команда военных во главе с Дусиным мужем. Молодые, подтянутые, энергичные, они налетели, как вихрь: одни подхватили чемоданы, другие – девушек.
В той же авиачасти служил мой дед Прокофий. Там он познакомился с женой друга Дусей и ее сестрой Еленой, которые набрали в эвакуацию кучу ненужных вещей, но не привезли ни шуб, ни зимних сапог. Теперь грянули морозы, а Еленушка щеголяла по сугробам в тапках. Дед влюбился в эту спесивую девчонку и раздобыл где-то списанные солдатские сапоги, которые и перешили по девичьей ноге. Еленушка этот драгоценный дар приняла, но милостивее к кавалеру не стала. Прокофий наведывался к другу каждый день, тайно надеясь встретить там предмет своей страсти, а предмет в это время убегал переулками на танцы. И не просто убегал, а коварно просидев предварительно перед этим полвечера в засаде - в сугробе - и убедившись, что незадачливый воздыхатель явился.
Помог деду случай. По причине молодости и природной бесшабашности Еленушка превратилась в профессиональную тунеядку, не желала работать ни на фронт, ни на себя. В один прекрасный день милиция устроила облаву на злостных бездельников, и Елену замели прямо на улице, погрузили в машину и отправили на завод авиационных двигателей. С этого завода бездельников не выпускали даже домой. И наша бабка и ела, и спала у станка. Подол выходного платья насквозь пропитался машинным маслом, руки покрылись волдырями. Когда дед пришел навестить возлюбленную, она рыдала и умоляла вызволить ее из плена. Хитрый дед ответил, что нет ему резона хлопотать за чужого человека, вот если бы она была его женой, тогда другое дело. Понимая, что другого выхода нет, Елена дала согласие.
В мае 45-го Леля уже с ребенком на руках ехала в эшелоне к мужу. Вдруг от крайних вагонов стал приближаться нарастающий шум. Все насторожились. Вот завопили уже совсем рядом, вот взорвался воплями соседний вагон. Кто-то проорал оттуда: «Война кончилась! Передайте дальше!»
Дедов полк остановился в Риге. Там семья и осталась жить. Но молодая жена вечно была всем недовольна и проклинала мужа - за то, что не хватает денег на модные туфли, оконное стекло треснуло, а она, прирожденная певица, только готовит борщи да стирает. И спустя 45 лет дед с содроганием вспоминал, как вместо хлопот по хозяйству молодая жена самозабвенно выла песни. Утомив супруга своими музыкальными упражнениями, Еленушка затеяла первую из своих коварных авантюр. Однажды вернувшись с работы, дед не нашел ни жены, ни ребенка, ни вещей. Супруга в его отсутствие подогнала грузовик и переехала в далекий российский город Кострому, на Волгу, прихватив даже дрова, заготовленные на зиму.
Там у нее появился новый жених. Геннадий, почти мальчик, с нежным лицом и крепкой хваткой. Он хвостиком ходил за знойной красавицей и наконец покорил ее то ли нежностью, то ли молодостью, то ли безрассудным упорством, с которым добивался права стать отцом ее маленькому сыну. Геннадий – единственный, кто научился приструнять эту сварливую и алчную бабу. Ложась в постель, она совсем не нежно шипела на него: "Не дыши на меня, зараза!" В 70 лет она похоронила этого мужа и вскоре нашла себе любовника-раба. Тот по-щенячьи заглядывал ей в глаза и чистил, драил, строил, чинил… пока не умер. После него появился следующий.
Потом было несколько ловко прокрученных авантюр с деньгами родственников. Каждый из них приглашался жить вместе, потом объявлялся сумасшедшим, все имущество переводилось на бабку, родственник умирал – кто в сумасшедшем доме, кто от недоедания, запертый в дальней комнате (как та самая сестра Дуся). Только старшей сестре Анастасии повезло вырваться из смертельного плена, но без вещей и сберкнижки. Доживала она свой век у сердобольных соседей на родине. Зато мечта Еленушки сбылась – она стала наконец богатой. Купила особнячок на высоком берегу Волги, сдавала его и жила в свое удовольствие – истязала и шантажировала детей и внуков. Нас с сестрой, приехавших в гости, вышвырнула вон. Это был грандиозный спектакль для соседей: наши чемоданы, а следом трусы и платья летели через весь двор на траву. Бабушка же визжала с крыльца: «Проститутки, вон из моего дома!» Когда мой отец приехал навестить ее, она выкрала у него паспорт и заявила в милицию, что он обворовал ее. Хитро потом улыбалась: пусть лучше тут под боком в тюрьме будет, чем где-то далеко в Москве. Одной из внучек добавила денег для покупки квартиры, а потом выставила огромный счет с процентами.
Последнее время она очень переживала, что вот оно, богатство, а молодость ушла. Подходила к зеркалу, растягивала морщины на лбу и строила себе глазки: «Ну чем я хуже Пьехи? Да красивее в 100 раз! Это чертовы дети, будь они прокляты, украли мою молодость. Как бы мне с этими деньгами, да жизнь начать с начала?» Она очень не хотела умирать и боялась смерти. И ненавидела за это молодых.
Однажды встретили на бульваре ее, прекрасную Рыжую Бестию (так мы называли ее между собой), в шляпке, бархатном пальто и с вечной лисой на плече, заходящуюся в исступленном гневе. «Бабушка, - спрашиваем, - в чем дело?» Отвечает: «Зашла в военкомат справку сделать, а там… там… она! Эта подлая лярва!» Нет, бабушке не нахамили, вся подлость лярвы заключалась в том, что она, понимаешь, смазливая, в короткой юбке, на каблуках, идет из кабинета в кабинет и задом крутым туда-сюда, туда-сюда. «Я лучше ее, лучше!!! – кричала наша бабка. – Я тоже хочу в юбке короткой задом туда-сюда! За что мне эта чертова старость?!! Ненавижу всех вас, с молодым задом!»
Вот такая бабушка. До самой смерти она была очень красивой. И очень злой и коварной. Единственное, чему можно у нее позавидовать и поучиться, - это неиссякаемая энергия и жажда жизни. Она так любила жить!