Древнерусская сказка от Марины. О Матрёне Ивановне.

Видится мне такая картина.

Родила как-то древнерусским вечерком древнерусская женщина древнерусскую дочку. Росла, росла и доросла древнерусская дочка до возраста великого, шести месяцев. Посовещалась женщина с матерью своей, с еще более древней, с еще более русской женщиной. И решили они на совете том семейном, что пора бы начинать пробуждать в их младшей родственнице древнерусский материнский инстинкт. Выросла же девка уже. Взрослая стала. Сидеть научилась. Стало быть руки освободились для объятий и укачиваний. Другими словами, пришли древнерусские женщины к выводу о необходимости создания древнерусского макета маленького древнерусского человека. О кукле задумались.

Да вот скоро ль сказка сказывается, да не скоро дело делается. Задуматься-то задумались – умны были не по векам, а вот ручки у этих умниц не той стороной да не в то место вросли. И так и сяк вертели они полено-солому. В тряпочку заворачивали, ножичком резали, свеклой щеки полену малевали. А оно как было поленом, так поленом и осталось. Адреса папы Карло наши умницы, к сожалению, не ведали. Совета доброго спросить им было не у кого.

И потому пришлось спешно собирать второй на неделе совет семейный. На совете том явилась им мысль светлая да образ чистый. Образ древнерусского кормильца семьи сей многочисленной. Отца древнерусского, мужа нареченного. Подозвали его светлы девицы, и та девица, что постарше, слово молвила. «Зять ты мой разлюбезный, зять ты мой распрекрасный. Уж кормилец ты наш, уж поилец ты наш. Рученьки твои золотые, волосы твои кучерявые. Мы с поклоном к тебе земным пришли. Не откажи в просьбе в маленькой, не откажи в просьбе заветной. К утру куклу дочке своей не сделаешь, получишь в лоб и гадом будешь».

Испугался мужик нрава бабьего, нрава крутого не на шутку. Пошел в древнерусский сарай думу древнерусскую думать. В помощники, как уж повелось, скляночку взял. Древнерусскую, пятилитровую. Думали они вдвоем со скляночкой, думали. Веселел мужик, страх терял. «А, - говорит мужик. – Была не была! Проучу я баб ентих. Скульптуру их сваяю».

И сваял мужик скульптуру деревянную. Копию точную. Тещенька, женушка да дочь младшая. Одна из другой появляется. Фигурой все бабы удались – живот толстый, талия заплыла на кашах-щах, голова маленькая, платком повязанная. Улыбкой улыбаются, свекольными щеками светятся. Да безрукие они, даже куклу дитю малому сделать не осилили. Не стал кормилец им руки вытачивать.

Понес мужик изделие свое на суд праведный. Да по пути одумался. Не хорошо ж оно без рук-то совсем. Намалевал по-быстрому скульптурам конечности поверх сарафанов расписных.

……..Описание битвы древнерусской умышленно опускаю по причине ее чрезвычайной негуманности…….

Вот такая вот шутка юмора была у древнерусского мужика. И что самое интересное, шутку ту в народе оценили, через века технологию создания пронесли. И теперь в двадцать первом веке уже мой совсем не древний и, не знаю насколько, русский папа приобрел в дар, т.е. в безвозмездное пользование, дочери моей сие чудо природы. Дочь чудо полюбила всей душой, оценила задумку хитрую, задумку древнерусскую. И теперь для высвобождения получаса в своем плотном расписании, я подкидываю матрешку аки бомбу диверсантскую и не вижу-не слышу ребенка своего время длительное.

Занимает ее игра эта немудреная, гипнотизирует. Складывает части тела друг в друга да между собою. Размеры удивительно точно подбирает: большой бабе – большая попа, малой бабе – соответствующая. Неразборную ляльку, самую маленькую, зажимает двумя пальцами, к щеке подносит, прижимает и головой покачивает – жалеет так ее, видимо. Ведь нет у той ни платка цветастого, ни фартука расписного. Пожалеет-пожалеет, да в рот засунет. Баня однако. Те попы, что поменьше, тоже бани удостаиваются. А вот самой крупной не повезло – ходит непомыхой. Не доросла баня еще.