Вера

Вера никогда не сидела на месте. Всё у неё двигалось, кипело, стучало и из этого хаоса неведомым образом возникал борщ, вспаханный огород, непосильный для врача-начальницы отчет и даже ребенок. Казалось, она и во сне что-то делает. Так жила её прабабка, бабка и мать. Другие медсёстры удивлялись и восхищённо говорили (обычно ближе к маю): "Такие, как ты, Верка, наших дедов вытаскивали!" Вера не спорила - у неё очередь на укол сидит, некогда спорить. Ей бы найти работягу, да прожить жизнь в простоте и заботах. Но она встретила Павла... Переклинило. С первого укола.

Павел работал на заводе. В начальниках сроду не ходил, пока не попал в профсоюз. А началось с того, что ему дали парнишку-стажера. Раз есть стажер, значит, ты уже не просто младший механик. И в Павле проснулась речь, настолько прямая, что, когда пришлось выбирать нового начальника профсоюзной ячейки (прежний угробился по-пьянке), все единогласно показали на Павла. Так началась его общественно-политическая карьера.

Павел был принципиален, честен и даже немного галантен: когда Вера уронила шприц, предложил помощь, поднял и вежливо попросил другой. Впервые в жизни всё вокруг Веры замерло...

А потом пора бесхитростных свиданий, знакомство с родителями и свадьба. Вера, наученная тремя предыдущими поколениями, работала, рожала и чтила мужа, не совсем понимая, чем он занимается.

Павел рос над собой. Его выдвинули и понеслось. Выступления, встречи, интервью. Он завел блог, зарегистрировался во всех крупных сетях и стал общественным авторитетом. В этом статусе он и столкнулся со стеной: авторитет, не подкрепленный властью, становится рано или поздно городским сумасшедшим или почетным гражданином. Ни то, ни другое ему не нравилось. Павел чувствовал силы. В себя верил. Но власть не поняла его честности и принципиальности, а до галантности ей было пофиг. И здесь и там его обходили на шаг. Пока он не нашел свою нишу - правдоруб. Злые языки называли его сутягой, а благодарные сограждане народным героем. Его караулили на выходе из дома менты, чтобы он не дошел до митинга. Его снимали с самолета, чтобы он не успел на съезд. На него хотели завести уголовное дело, но не нашли за что. Ничего не могли с ним сделать. Правда была на его стороне. Чиновники дергались, вражеские юристы нервничали, капиталисты подумывали его убить, но понимали, что правда вошла в сердца людей и убить придется всех. А, если убить всех, то некого будет грабить.

И все-таки они его убили.

Шел 21 день карантина.

Вера, совершенно измотанная, вернулась домой утром. Привычно сняла одежду на крыльце, положила в черный мешок, выбросила маску в ведро, протерла руки медицинским спиртом и пошла в дом. Наученные дети не стали сразу обнимать мать, ждали пока продезинфицирует телефон, вымоет руки, умоется, переоденется. Потом уже подошли, повисли, зацеловали. Сын усадил за стол, поставил тарелку с кашей. Сам сел за уроки, надо было успеть сделать, пока отец не встал: потом сядет за фейсбук, компьютер займет до самой ночи.

Вошел Павел.

- Ты знаешь, что в Москве вчера творилось?!

Вера поняла,что сейчас услышит ежедневную сводку по короне. На работе об этом уже не говорили, не было сил. Она не знала, что вчера творилось в Москве.

- Паша, погуляй с детьми во дворе.

- Ну да, уже столько мамаш оштрафовали за то, что они без необходимости с детьми гуляли!

- Паш, нас не станут, погуляй, я посплю и обед приготовлю.

- Меня не станут?! Меня - в первую очередь, как увидят.

- Паш, у нас закрытый двор.

- Нет. Штрафы мне не нужны, я сказал.

Вера посмотрела на детей, которые 3 недели не были на улице и так уже устали друг от друга, что беспричинный рёв стал нормой даже для старшего, и поняла всё. Её кумир оказался мучителем. День за днем он замыкал всю её жизнь на себя. Она ценила его хобби, она гордилась его успехами, она жила его радостями, она всегда была для него. Её самой уже не осталось.

- Ты никому-никому не нужен! То, что ты делал, этого уже нет! Те, с кем ты боролся спрятались в своих домах с бригадой медиков и аппаратов. За тобой никто не придет! Потому что твое дело стало неважно! Ты боишься тех, кто сам трясется от страха: они боятся заразиться, они бояться озверевших людей, оставшихся без работы, они боятся начальников, которые спустили всё на них и ничего сами не решают, потому что тоже боятся!

Вера кричала. Она выкрикивала свой страх, свою беспомощность, свою слепоту, свою терпимость, всё, что было не её самой. Она выплёвывала из себя Павла.

Когда карантин закончился, Вера с детьми ушла от Павла. А он стал городским сумасшедшим. Или почетным гражданином. Я не знаю.