Саша Черный "Обстановочка"

Сегодня, в день рождения поэта, я хочу вспомнить и процитировать одно из его стихотворений.

Фото взяла из сети, потому что свою книжку не помню где искать... И вообще даже не помню дома она или нет.

В моем детстве и отрочестве из поэтов Серебряного века доступными были лишь хрестоматийные Блок, Есенин, Маяковский, Ахматова, Цветаева. Да и то стихи последних двух, чтоб найти, надо было ого как извернуться. Ну хотя бы имена на слуху были. Брюсова я знала по портрету Врубеля в энциклопедии, а вот остальных - Гумилева, Мандельштама, Бальмонта, Волошина, Андрея Белого и Сашу Черного узнала из толстой общей тетради однокурсницы. Ирка училась на недавно открывшейся "Театральной светотехнике", их почему-то поселили в нашу "теплотехническую" общагу. Она была старше нас, до поступления успела поработать в Алма-Атинском театре и приехала поступать конкретно на эту специальность. Она рассказывала о театре разные забавные случаи, показывала фотографии актеров, рассказывала о спектаклях, цитировала отрывки пьес и читала стихи. Из этой тетради я выписывала, торопясь самое понравившиеся, звучное - конкистадора в панцире железном, изысканного жирафа, клавишей стаю, бессонницу, Гомера и список кораблей, тихий Амстердам и "Обстановочку" Саши Черного. И не только ее, конечно. Потом дописывала свою тетрадь в читальном зале областной библиотеки - там нашелся томик Всемирки с поэзией Серебряного века. Много позже у меня стали появляться сборники и антологии. Первыми появились Блок и Брюсов. Потом остальные.

Среди мелодичных строк, неожиданных метафор, размытых туманных образов, чеканных терцин он то с язвительной усмешкой, то с ироничной улыбкой, то с горькой безнадежной тоской говорил простыми откровенными строками. Его стихи порою казались поэтическими "иллюстрациями" так нелюбимого мною Бунина. Бунина я терпеть не могла, а Черный говорил о том же, но мне очень нравился, даже самые ядовитые его строчки, высмеивающие окружающую пошлость. Вот такие:

Обстановочка

Ревет сынок. Побит за двойку с плюсом,
Жена на локоны взяла последний рубль,
Супруг, убитый лавочкой и флюсом,
Подсчитывает месячную убыль.

Кряхтят на счетах жалкие копейки:
Покупка зонтика и дров пробила брешь,
А розовый капот из бумазейки
Бросает в пот склонившуюся плешь.

Над самой головой насвистывает чижик
(Хоть птичка божия не кушала с утра),
На блюдце киснет одинокий рыжик,
Но водка выпита до капельки вчера.

Дочурка под кроватью ставит кошке клизму,
В наплыве счастья полуоткрывши рот,
И кошка, мрачному предавшись пессимизму,
Трагичным голосом взволнованно орет.

Безбровая сестра в облезлой кацавейке
Насилует простуженный рояль,
А за стеной жиличка-белошвейка
Поет романс: «Пойми мою печаль»

Как не понять? В столовой тараканы,
Оставя черствый хлеб, задумались слегка,
В буфете дребезжат сочувственно стаканы,
И сырость капает слезами с потолка.

1909 г.

Естественно, мы ржали всей комнатой, читая его в первый раз. Нам тогда казалось, что унылый беспросветный дореволюционный быт промозглого разночинного Петербурга был изжит напрочь. Впереди перед нами маячило только Светлое Будущее, и кряхтящие на счетах жалкие копейки могли только смешить молодых бестолковых будущих специалистов, полных радужных надежд. Иронично ухмыляясь, я читала стихотворение дочери в те времена, когда каждая развалившаяся после ее тренировок пара кроссовок пробивала ежемесячную дыру в бюджете. Но почему-то мы все равно считали себя гораздо счастливее героев стихотворения.

При чтении его через 70 лет после написания ни одно слово не вызывало вопросов, даже капот был интуитивно понятен при отсутствии интернета и словарей. Но прочитанное ранее как-то вписывало этот капот в общую картину.

А вот современные комментарии меня удивили, потому книгу и приобрела.

Ну ладно бумазейки, кацавейки, белошвейки, но неожиданно оказалось, что уже надо пояснять что такое счеты, на которых мы как на тележке катали кукол, и что такое жиличка, клизма, брешь, плешь и даже рыжик...

А вам при чтении этого стихотворения все слова понятны?

А детям?