Доверие

Доверять взрослым – это то, что может делать (активно) ребенок, чтобы выжить. Принимать еду, которую дают; двигаться туда, куда несут или ведут; верить, что то, что ему предлагают – это любовь и забота. То есть, не имея способностей к анализу получаемого, он может только принимать, что дают. Постепенно обретая эту способность, ребенок начинает рассматривать, «жевать» информацию, поступающую от мира, анализировать ее, и, со временем, по идее, должен стать «творчески приспособленным» к жизни индивидом, способным на доверие, где это уместно, и на анализ – там, где это необходимо. Гибкие, легко адаптирующиеся к новой ситуации люди.

Это у маленьких деток легко увидеть на примере еды. Если вы подойдете к ребенку с ложкой, дадите ему понять, что нужно открыть рот, - он легко и доверчиво откроет. Потому, что доверяет вам. Если же вы положите туда что-то горькое (лекарство, например), ребенок станет плеваться, а от следующей ложки постарается увернуться. Попробуйте так с любым взрослым: подойти к нему с ложкой и сказать: «Открой рот». Большинство спросит: «А что там?». Даже не потому, что «а вдруг он хочет меня отравить?», а, скорее «может, там что-то вкусное, но не факт, что я сейчас это хочу» (нормальный, здоровый анализ ситуации). Ребенок же вынужден доверять, чтобы выжить: «взрослый лучше знает, что мне нужно». Не думает так, конечно, - инстинктивно доверяет.

Другими словами, в основе здорового начала хорошей жизни должен быть достаточно адекватный взрослый, которому можно стабильно доверять ровно столько времени, сколько понадобится ребенку, чтобы научиться разбираться в этом мире самостоятельно (не сразу во всем мире, а начиная с малого, конечно). Легко предположить, что есть дети, которым не повезло, и они столкнулись – в ответ на свое доверие – с тем, что трактовали, как опасность, причем случилось это раньше, чем они были способны к анализу ситуации. В сознательном возрасте действия, которые разрушают наше доверие, обычно называют «предательством». Совсем крохи воспринимают это, скорее, как угрозу жизни. Если с едой, лекарствами, уколами и прочими мелкими «угрозами» все более или менее ясно (они преодолимы – недоверие возникает ненадолго и точечно, и, переварившись, превращается в новое знание о мире, в опыт), то вот предательство (подрыв доверия) в отношениях – это сложнее.

Во-первых, душевная боль переживается, как глобальная (а не локальная, как физическая). Во-вторых, гораздо сложнее увидеть со стороны, что что-то произошло: чужая душевная боль не так заметна, как физическая (она может выражаться в замирании и уходе в себя и выглядеть, как равнодушие, или, наоборот, бурная реакция может быть истолкована как каприз). А раз трудно увидеть – то трудно и вмешаться, чтобы помочь. В-третьих, мы сами часто не готовы замечать чужую душевную боль, опасаясь столкнуться с собственной.

Попав в ситуацию, вызвавшую душевное страдание, ребенок теряет доверие в отношениях с близкими. И начинает «плохо питаться» заботой, «отворачиваться от ложки» с любовью. То есть даже если они есть, даже если есть, у кого получить любовь, то ребенок, получив опыт потери доверия (например, после достаточно долгой разлуки с мамой в неподходящем возрасте), - оказывается недолюбленным не потому, что вокруг него нет любящих людей, а потому, что он никому уже не верит без оглядки. Он относится к любому приближению к своей душе с опаской и подозрением. Он может улыбаться, благодарить, кивать головой в ответ на вашу заботу, но она – проходит мимо, не проникает в душу. Пропадает тот самый «фермент, переваривающий любовь». Он все время голоден, и не может получить необходимую ему «порцию» любви. Ему страшно: «еще раз я эту боль утраты не перенесу». И это не осознанная мысль, скорее, состояние души.

Ребенок взрослеет. И приходит к терапевту. Терапевт слушает. Старается понять. Он может работать с телом, или с ассоциациями, интерпретировать, рисовать, ставить эксперименты, делиться своим опытом, анализировать отношения (и все это будет приносить некоторые позитивные перемены), но, на глубинном уровне что-то изменится только, если появится доверие. Не то доверие, когда о себе можно рассказывать все, что приходит в голову; и не то, когда «можно повернуться спиной и знать, что не ударят»; и не то доверие, когда начинаешь говорить своему терапевту, что ты думаешь о нем самом; и не то доверие, когда вы можете говорить о ваших отношениях (хотя, конечно, это все - тоже важные этапы работы).

Это то доверие, которое ты проживаешь: когда уходят подозрения и вечный «второй план», уходит контроль, и ты, какой есть, - действительно есть рядом с другим. Возможно, впервые за много-много лет. И это очень длинный путь - восстановление доверия, а вместе с ним и способности принимать и «переваривать» любовь и заботу других людей. Наполняться ею. Получать удовлетворение. И потом уже – любить других, и различать ситуации, где «нужен анализ и контроль», а где «можно просто довериться». И теперь уже оказывается важным перепроживание той застарелой боли, и осознание, что теперь ее уже можно вынести. Потому что – большой и сильный (а не маленький и слабый, как в детстве). И даже если она случится снова – подобная боль – с ней удастся справиться. И тогда можно рисковать сближаться с людьми.

Похоже, именно появление и сохранение доверия, выстраданное рядом с терапевтом (которому придется выдержать все мыслимые проверки со стороны клиента), оказывается важным целительным фактором. И именно на этой основе начинают работать и «осознание», и «перепроживание», и все остальное. От доверия в отношениях – к вере в себя, доверию к самому себе. Интеграция. Катарсис.

На истинность не претендую. Да, это не у всех так. И если у вас все не так – прекрасно, главное, чтобы вас это устраивало.

(с) утерян