Книжный салон — послесловие к встрече с Яхиной

Ужасно не хотелось идти на эту встречу, но заставила себя. Знаете, такое суетно-гуманитарное: а вдруг не разглядела, может, там что-то есть?

Таких, как я, набралась ещё пятая часть атриума. Сидим, смотрим. Записываю не дословно, а то, за что хоть как-то зацепилось внимание.

ЕШ (Елена Шубина): Сейчас у нас уже три романа. Можно выделить главные темы:

- интерес к определённому периоду,

- мощный национальный контекст. В "Зулейхе" татарский, в "Дети мои" - немцы Поволжья, "Эшелон" - это просто Ноев ковчег.

ГЯ (Гузель Яхина): Это красный истерн - 4000 км, 6 недель, кони, сабли, винтовки, соблюдены законы жанра. Были две проблемы: справлюсь ли я с этой темой, справится ли читатель.

И дальше такие же гладкие рассуждения, их можно прочитать в любой газете, например, в "Новой", послушать на ТВ, например, у Познера. Слова катятся и катятся, не цепляясь за конкретику. Если потом зайти, скажем, на лекцию Багдасаровой, контраст разительный. Там страсть, а тут ... "Изрыгну тебя из уст моих, ибо не холоден ты и не горяч, но тёпл".

Я уже приуныла - надо ж было так бездарно провести полчаса, как дальше пошло поинтересней.

ГЯ: Папин дедушка (даты назывались впроброс, где-то я могла не дослышать, где-то ГЯ могла без бумажки ошибиться) родился в 1909 и родители отдали его в приют, чтобы он не умер от голода. Я сначала была в ужасе, как же так, а потом почитала документы и поняла: это норма.

Назовите документы с сравнительным анализом общего количества новорожденных и тех, что сдали в приют. Хорошо бы учесть детей в тех уездах, где вообще не было приютов. Не все любят ковыряться в документах, а некоторым, как справедливо заметил Иа, даже и не приходится - работают, знаете ли. Так что если вы озабочены несением истины в народ, то назовите публикацию с разбором документов. Без вдумчивого анализа это всё так - звуки, исчезнувшие в воздухе, но застрявшие в ушах.

Сдача ребёнка в приют не была нормой, как бы не старалась ГЯ нас в этом убедить. Хотя цифры о количестве приютских воспитанников не стали общим достоянием, но такая норма жизни: родила - дитя в приют, родила - в приют, и так раз 10, - точно отразилась бы в литературе. Литература тогда вообще отвечала за всё.

Мало кто из нас знает историю своей семьи до начала двадцатого века, но прадедов-прабабушек более-менее помнят. И где ж это было нормой? Семьи были многочисленные, хотя не слишком сытые, и детей теряли в голодный год, что случалось не один раз за жизнь - каждый третий год был неурожайным, а примерно каждый 5-7-й - очень голодным. Но сирот не сдавали в приют, как грибы заготовщикам. Сирот содержала община, вспомните жизнь Дарёнки до Коковани. Жили не слишком хорошо, как в поговорке: "Бог сиротку не обидит, но и лёгкой доли не даст". Тем не менее, дети оставались под присмотром общины.

Возможно, ГЯ настиг хтонический ужас, пришедший из семьи: когда семье будет тяжело, взрослые от тебя откажутся. И она мстит взрослым, как умеет, отказываясь от них первой.

Например, по рассказу ГЯ, папин дедушка - в романе Загрейка, был убеждённый коммунист. Он считал, что Советская власть его от голода спасла - вывезла с детдомом в Самарканд.

Как ГЯ относится к тому институту, что заменил отсутствующих взрослых - тех, кто взял на себя ответственность за выживание её прадедушки? В романе Советская власть, коммунисты конкретизируются в лице Деева.

И ГЯ отказывается от них, отказывает им в праве не только на существование, но и на уважение .

ЕШ: Вы как создатель романа можете сказать, что Деев сам и создал ситуацию беспризорничества?

ГЯ: У него на руках много крови. Многие невинные люди погибли по вине Деева. Для детей он и спаситель, и убийца их родителей.

Хлёстко, эмоционально. Давайте включим голову: в Самарканд везли прадедушку ГЯ, он родился в 1909 и родителей не видел. Осиротил ли его какой-то комиссар - Деев или с другой фамилией? Нет.

Осиротил ли Деев детей, попавших в детприёмник после 1917?

Согласно ГЯ, да. Ну помните: "...многие невинные люди погибли по вине Деева..." - несомненно, Деев всех осиротил.

Можно рассуждать как Фирс: "Мужики при господах, господа при мужиках, а теперь все враздробь, не поймешь ничего" Тогда надо дать себе отчёт, что у тебя мысли прислуги при барине. И не удивляться, что когда барину будет не до тебя, ты останешься в пустом доме умирать.

Дети умирали в деревнях каждый голодный год, и умирали в редкий сытый год, врача попробуй найди. Единственное слово правды в этой встрече - прадеда отдали в приют, спасая от голода, в 1911 году. Где тогда были комиссары? Да не было их от слова совсем. Задолго до появления комиссаров, в деревнях вымирали порой семьями. Вот об этом бы написать.

Но кто же будет читать роман, как у красивых сытых людей из-под их благополучия сочатся, утекая никуда, крестьянские жизни? Кому интересно, что балы, наряды, что там ещё ... "и вальсы Шуберта"? (Только Шуберт невиновен - не писал он вальсов) - что всё это оплачено ранними тяжёлыми крестьянскими смертями?

Если писать об этом, то нужно принять на плечи груз этих тягостных беспросветных жизней. Искать ответ, как можно было что-нибудь изменить. "Ходить бывает склизко..." Да и к чему эти взрослые мысли?

А давайте начирикаем - раз! и чудо: благородные бандиты!

А потом - раз! и снова чудо: ты, такой прекрасный, растрогал душегуба-нквдэшника!

А если ты не веришь в чудеса, то ты начитался Вадима Чекунова (не забыть посмотреть, кто это) и отвечать тебе мы не будем! (Реальный эпизод со встречи с ГЯ. ЕШ: Я вижу, вы очень внимательно читали Вадима Чекунова. Следующий вопрос!)

И так можно чирикать всю жизнь, упаковаться во все мыслимые премии, а под старость записаться в поэтическую секцию.

Главное - сыто посвистывать, хлопать глазками, улыбаться. Нельзя только морщить лобик и задаваться вопросом: тот, кто выдаёт премии, он что тебе оплачивает? Чем ты ему полезна? Об этом молчок.