Сёстры Аросевы и товарищ Сталин

***

Листаю архив "Мурзилки" за 30е годы. Две темы есть, на которые сейчас обращаю внимание: полярники и оды вождям.

И вдруг замечаю имена авторов рассказа о встрече со Сталиным: Оля Аросева и Лена Аросева, ученицы III и V классов.

В голове щёлкает: Ольга Аросева, актриса советская. Она или тёзка?

Спросила у интернета. Да, девочкой Ольга имела такую знаменательную встречу. И первый букет в своей жизни получила от товарища Сталина.

---

И букет уехал с нами. Он стоит сейчас в синей вазе на круглом столе в нашей комнате.

---

Об этом эпизоде актриса вспоминает в своей автобиографии.

---

12 июля 1935 года, в День авиации, мы были на празднике на Тушинском аэродроме. Тогда еще не было никаких павильонов, никаких трибун, все просто стояли, наблюдая парад. Папа не был членом политбюро, мы скромно разместились в сторонке. Но Сталин «своим орлиным взором» углядел нас, подошел и сказал: «Как не стыдно, большие встали впереди, маленьким девочкам ничего не видно». Он взял нас за руки и поставил впереди себя. Потом спросил у меня: «Девочка, сколько тебе лет?» Я ответила: «Двадцать первого декабря исполнится десять лет». На что Иосиф Виссарионович, друг всех детей и всех народов, удивился: «Смотри, мы с тобой сверстники, я тоже родился двадцать первого декабря. Приходи, девочка, вместе праздновать будем». Я совершенно растерялась, закивала, благодарила неизвестно за что (…) Мне было приятно, что я оказалась в центре внимания, что на меня обратил внимание вождь народов. Несколько раз он просил разрешения закурить, я кивала: «Да курите, пожалуйста». Он похвалил меня: «Вот молодец, а моя девочка Светлана не разрешает мне курить». Меня удивило, что он трубку выбивает о каблук сапога. Когда спустились парашютистки с букетами цветов, огромными, почти одного роста с ними, и поднесли Сталину эти цветы, он взял самый большой букет, отдал его мне и сказал: «Возьми его за день рождения, приходи, будем вместе праздновать». Я эти цветы отвезла домой. Нас фотографировали на аэродроме, а Сталин приговаривал: «Этот снимок завтра в „Правде“ видишь, а этот в „Комсомолке“». Потом приходили и к нам домой, снова снимали меня с этим букетом, расспрашивали, но я была не очень разговорчивой, за меня говорила сестра Елена, рассказывала, как я беседовала со Сталиным. Интервью, напечатанное в «Комсомольской правде», у меня сохранилось.

---

Статья в "Комсомольской правде" от 15.07.35.

Это Хрущов и Ежов друг другу улыбаются?

За девочками стоит их отец. Это, кажется, газета "Правда".

Оля считала себя приглашённой на день рождения Сталина и в положенный день отправилась в Кремль)

---

И вот 21 декабря, в сильный мороз, я пошла в цветочный магазин. Как хорошо воспитанная девочка, я знала — цветы в день рождения надо дарить обязательно. Понимая, что такой букет, который подарил Сталин, мне не потянуть, купила гортензию в горшке, высокий цветок розового оттенка. Мне его хорошо упаковали, чтобы он не замерз, и я с этим свертком подошла к Боровицким воротам Кремля. Высыпало, наверное, человек пять вооруженных до зубов охранников. Их, конечно, поразила фигура с каким-то пакетом под мышкой. Они кричали: «Стой! Ложись! Куда!» Я ответила, что иду к товарищу Сталину на день рождения. Они выхватили цветок, стали вытаскивать его из горшка вместе с корнями, с землей. Я возмутилась: «Что вы делаете, это подарок товарищу Сталину. Он пригласил меня на свой день рождения». Тут некоторые начали соображать, что происходит, заулыбались. Я потребовала, чтобы они вставили цветок обратно в горшок. Потом один из них удалился, чтобы позвонить, а когда вернулся, сказал: «Сталин тебе очень благодарен, но он очень занят, поэтому праздновать сегодня не будет». Цветок я оставила и попросила, чтобы его передали и сказали, что это подарок от Оли Аросевой.

Я пришла домой вся в земле, с заплаканными глазами, грязным лицом. Увидев меня, папа спросил, что это за явление такое, откуда. Я гордо ответила: «Из Кремля». Он ужаснулся: «Как из Кремля?» Я: «Я была у товарища Сталина». Папа: «Боже мой, зачем?» Я: «Он же приглашал меня, я и пошла праздновать наш с ним день рождения».

Даже сейчас я не могу передать, что это было. Папа стал издавать какие-то звуки, нечто среднее между плачем ребенка и криком ночной птицы. Он стонал, хватался за голову, качался из стороны в сторону — был очень жалким.

---

Отец девочек был высокопоставленным функционером. В 1937 года его арестовали.

---

(...) я тогда написала письмо товарищу Сталину. Я написала, что это несправедливо, что мой отец ни в чем не виноват. Заканчивалось письмо так: «С пионерским приветом. Оля Аросева». Как ни странно, я получила ответ, он у меня хранится. В нем было написано, что дело отца отдано на пересмотр. Потом пришло письмо из военной прокуратуры: «Дело пересмотрено, приговор оставлен в силе». Это была ложь, потому что к тому времени отца уже не было в живых. И знала об этом только мама. Полина Семеновна, жена Молотова, сказала ей: «Не ждите, Саша не вернется». Но нам мама этого не сказала, а ее муж, Лобанов Михаил Алексеевич, вечерами тихо нам говорил: «Вы будете гордиться вашим отцом, отец ваш замечательный человек». Мама, когда слышала это, кричала на него: «Перестань, советская власть знает, что делает, зачем ты их настраиваешь?» А нас не надо было настраивать, мы были абсолютно убеждены в невиновности отца.

---

Ну, конечно, я загорелась прочитать и другие главы о её детстве.

"Прожившая дважды" - так Ольга Аросева озаглавила свою книгу и посвятила её отцу. Он оставил дневники. Взрослой уже Ольга имела возможность их прочесть, и она их публикует тоже.

***

Александр Аросев был активным революционером с 1907 года, хотя происходил из богатой семьи (его отец принадлежал к ремесленному цеху и был очень успешен в делах). В 1917 он был начальником штаба московского ВРК, подписал приказ об обстреле Кремля, который защищали от большевиков юнкера. Потом занимал большой пост в московской ЧК, с 20х годов - на дипломатической службе.

Его судьба созвучна судьбе многих его соратников. Он делал революцию "отчаянно и скромно", "своими руками и ногами" - он победил. Принадлежал к новой элите, строил страну, согласно своей идеологии. Но в 1937 году Сталину оказалось с ним больше не по пути.

Три сестры Аросевы и их младший брат стали детьми "врага народа".

Ольга описывает, как интересно и благополучно они жили до рокового 1937 года. Отец - дипломат. Семья жила в Стокгольме, Париже, Вене, Праге - многие годы - перед тем, как осесть в Москве. Две квартиры в знаменитом Доме на набережной (4комнатная для одной семьи Аросева - комнатка имелась для прислуги; на той же лестничной площадке 2комнатная для новой жены-иностранки и маленького сына),

---

Строить его начали, еще когда мы жили в Праге. Отец, уезжая в Москву в командировку, иногда брал меня с собой, и я видела стройку, а на том берегу Москвы-реки старый храм Христа Спасителя. Когда мы вернулись в Москву, я спрашивала, а где этот красивый дом с куполами, а папа показывал на Кремль и говорил: «Вот они, купола». Но я настаивала на своем, говорила, что вон там, на другом берегу, стоял красивый дом… Отец ничего не мог мне объяснить.

---

учёба девочек в престижной немецкой школе имени Карла Либкнехта.

---

В нашей школе пение преподавал Эрнст Буш. Мы строились в отряды, шли по Кропоткинской улице и пели «Drum links zwei, drei, drum links zwei, drei». Изумленные москвичи смотрели на нас с ужасом: какие-то немецкие дети маршируют, орут что-то по-немецки.

---

В 37м в школе каждый день кто-нибудь из детей плакал - все понимали почему, потом стали исчезать учителя, потом школу вовсе закрыли. Учеников распределили по другим учебным заведениям.

Музыке Оля училась у Елены Гнесиной, в квартире был рояль.

У девочек была даже воспитательница. С ней они устраивали домашние спектакли.

---

В одном из таких представлений Лена изображала ночь, на ней была темная накидка со звездами, на голове — месяц. Я изображала утро и пела:

Я день за собой веду,

Восток мной озарен…

Там еще было много куплетов, а заканчивалось все такими словами:

Уж день златой настал,

Его на работу творец послал

Уж день златой настал…

После этой песни папа мрачно спросил: «Зинаида Яковлевна, вы кого имели в виду под именем творец?» «Иосифа Виссарионовича Сталина», — не раздумываясь, ответила воспитательница. На что папа произнес: «А-а-а, понятно».

---

Аросев сам был артистичен. Играл на мандолине и любил петь.

---

(...) Пел казанские разбойничьи песни про двенадцать разбойников и их атамана Кудияра и волжские задушевные песни, погружаясь в воспоминания о своей юности. Только с нами он мог позволить себе это. Мы сидели на ковре и подпевали. Потом он пел студенческие куплеты еще из времен обучения в реальном училище.

А гимназисту нужен ром,

Когда идет он на экзамен.

А то, пожалуй, скажет он,

Что Юлий Цезарь был татарин.

---

Куда сегодняшним "авада кедавра" до заклинаний прошлого)

---

Раньше, когда он был чем-то нами недоволен, он, не чуждый театральности, вставал в позу и говорил, как мне тогда казалось, какое-то колдовское заклинание, чтобы превратить меня в чудище. Потом я узнала, что это было начало речи Цицерона: «Quo usque tandem, abutere Catilina, patientia nostra?» В переводе: «До каких же пор, Катилина, ты будешь злоупотреблять нашим терпением?» Я очень боялась этих слов, начинала рыдать, просить прощения.

---

За годы репрессий в Доме на набережной почти полностью поменялся состав жильцов. Ольга пишет, что в их подъезде № 5 остались одни Цурюпа. NB. Александр Цурюпа - видный большевик, организатор продотрядов в 1918, умер своей смертью в 1928 году.

Аросевы в гости ездили к известным людям, у себя тоже принимали, например, писателя Ромэна Роллана, артиста Ливанова, режиссёра Немировича-Данченко.

Аросев с детства был дружен с Молотовым (звал его Вяча) и знаком с Ежовым: они из Казани. С революционной молодости дружил с Ворошиловым.

---

Я дружила с дочкой Молотова, Светланой, и очень жалела ее. Маленькая, хрупкая, она жаловалась, что дети Калининых (они были соседями по даче) обижают, бьют ее. Когда я приезжала, кричала им: «Калиныши, выходите драться, кто Светку тронет, будет со мной иметь дело». Но «калиныши» меня боялись и не выходили.

---

На территории дачи Молотова был спуск прямо к Москве-реке, там были купальни, мужская и женская. Меня нарядили русалкой, вплели мне в волосы цветы, на голову навесили водоросли и сказали: «Плыви к мужикам». Я поплыла, а плавала я хорошо, и вдруг увидела, что мой папа и дядя Вяча борются на пристани и Вячеслав Михайлович толкнул отца в реку. Я дико заорала, тогда он и сам прыгнул в воду. Я подплыла к нему и стала его бить и кричать: «Зачем ты моего папу толкнул в речку?» Он засмеялся: «Ну, боремся мы, играем, мы так привыкли, твой папа умеет плавать и я тоже, мы в Казани переплывали Волгу. Знаешь, какая она там широкая». Потом мы втроем сели в лодку, они пели волжские песни (...).

---

(...) когда мы приезжали, мать Светланы, Полина Семеновна, говорила мне, что у Светы педагог по английскому языку или по истории и что у нее нет времени. Я возмущалась, говорила, что хочу с ней поиграть, что я для этого приехала, но Полина Семеновна была неумолима.

---

В одночасье всё это номенклатурное благополучие Аросевых рухнуло.

---

Папа пытался дозвониться до Молотова, тот бросал трубку или молча дышал. Папа просил его: „Вяча, ты же меня слышишь, я чувствую, как ты дышишь, скажи мне хоть что-нибудь, скажи, что мне делать?“ Наконец, после очередного звонка, Молотов прохрипел: „Устраивай детей“ и повесил трубку.

---

Оля в момент ареста отца находилась в пионерском лагере. В Дом на набережной оттуда она уже не вернулась: девочек забрала к себе их мать, она жила со своим вторым мужем в коммунальной квартире.

---

Мне было одиннадцать лет. У меня не осталось ни папы, ни дома, ни школы, ни даже теплой одежды. Так в сатиновых трусах, в майке, с пионерским галстуком и в полотняной панаме я рассталась со своим детством.

---

Оле не сразу сказали о произошедшем с отцом - ей говорили о важной командировке. Сама же она подозревала, что отец уехал с новой женой, бросил их. И ходила по местам, где, предполагала, могла его встретить.

---

Когда я высматривала отца, на мои странные действия обратил внимание проходивший мимо художник Николай Михайлович Ромадин. Он подошел и спросил: «Девочка, что ты тут бегаешь, кого ищешь?» Я ответила, что ищу папу, что он уехал со своей женой, но я его все равно найду. Он поинтересовался, как меня зовут. Когда я назвала свою фамилию, Николай Михайлович печально посмотрел на меня и спросил: «А ты рисовать любишь?» Я ответила «да». Я действительно любила рисовать и рисовала. Ромадин пригласил меня к себе в мастерскую, там рядом, на Масловке, был Дом художников. Он нарисовал мой портрет. Его выставляли в Третьяковке. Потом он нарисовал еще два. (...)

Ну а осенью девочки пошли в школу - там новые испытания.

---

Особенно тяжело пришлось старшей сестре Наташе. Она была комсомолкой, общественницей и уже достаточно взрослым человеком, и ее заставили публично отречься от отца. Она, обливаясь слезами, вынужденно это сделала. Страшно из-за этого переживала. Я тогда отлупила ее, хотя была младше на семь лет и слабее. Она не сопротивлялась, стояла и плакала. Когда подошел срок, я в комсомол не вступила: мне предложили отречься от отца, я категорически отказалась это сделать.

---

Ольга никогда не оставляла своего отца. И письмо Сталину писала в 1938, и в 1948 году - когда истёк 10летний срок приговора отца - писала заявление с просьбой сообщить о его судьбе.

---

(...) я получила справку — умер в 1945 году в местах заключения. Это была очередная ложь.

---

В 1953 она подала просьбу о реабилитации отца. И настаивала, и писала жалобы. Получала на них ответы! Ей даже дали документы: допросы отца, протоколы заседаний тройки под предводительством Ульриха.

---

В документах было написано, что приговор отцу был вынесен 8 февраля 1938 года, а 10 февраля 1938 года приведен в исполнение. Это была правда. В 1955 году я получила справку о том, что отец реабилитирован посмертно, в виду отсутствия состава преступления. И это тоже была правда, страшная правда.

---

Получается, Аросева добилась реабилитации отца до XX съезда КПСС.

Неугомонная Ольга (ей было тогда 20 лет) написала письмо Молотову.

---

Вложила в конверт, кроме письма, справку о реабилитации и просто написала: «Москва, Кремль, Молотову». В письме я написала: «Наверное, Вам небезынтересно будет узнать, что Ваш школьный товарищ ни в чем не виноват».

---

Аросевых Молотовы (Полина Жемчужина вернулась сама из ссылки) пригласили на обед в Кремль. И после снятия Молотова было общение. А его внук Вячеслав Никонов вернул Ольге Аросевой письма её отца Молотову: тот от них не избавился.

От тётушки Ольга получила личные бумаги отца. Среди них было завещание детям, написанное в 1935 г. Т.е. уже тогда Аросев понимал, что в стране происходит и чем это лично для него может закончиться? Хотя в нём он просит замуровать свой прах в Кремлёвской стене.

Мите Аросеву было три года, когда он остался сиротой. Его разыскивала бабушка, живущая в Праге: увидев молодую Аросеву на экране, она каким-то образом связалась с ней через третьи лица. И узнала о судьбе внука.

---

Митю, нашего брата, тогда, в 1937 году, взяла к себе родная тетка,сестра отца, Вивея Яковлевна Аросева, по мужу Рутенберг. Муж ее —Израиль Рутенберг, и наш Митя до шестнадцати лет был Дмитрий Израилевич Рутенберг. Они жили в маленьком доме на Солянке, мы часто ходили к ним в гости, выводили Митю на крыльцо и шептали ему: «Ты —Митя Аросев», трехлетнему малышу вдалбливали: «Аросев, Аросев, твоя фамилия Аросев, ты Дмитрий Аросев, повтори» и он повторял: «Дмитлий Алосев». Тетушка застала нас за этим занятием, выгнала и запретила приходить к ним. Мы выпросили разрешение приходить хотя бы раз в году, в день рождения брата, 12 июня. Но и тогда оставались под наблюдением и не могли ничего сказать лишнего. Видно, мальчик имел хорошую память, он запомнил наши нашептывания и, когда начал взрослеть, отыскал нашу маму. Как ни странно, у них возникла большая дружба — у сына Гертруды и нашей мамы. Она при встрече с Митей всегда плакала, рассматривала его руки, говорила: «Сашины руки», просила зачем-то: «Повернись, отойди, встань» и все приглядывалась к нему. У Мити стали всплывать детские воспоминания и вот однажды, когда Елена приехала в Москву (она тогда жила и работала в провинции), он «взял ее на пушку» (я-то молчала, как партизан), сказав: «Что ты врешь? Ты моя родная сестра, а не двоюродная!» Елена расплакалась, и мама расплакалась. Они сознались.

***

ПС. Читаю дневники Александра Аросева за 1932-1937 гг.

И параллельно ежедневно читаю проект project1917.ru, как раз сейчас там ноябрьские дни 1917 года - бои в Москве, обстрел Кремля из тяжёлого орудия - московским революционно-военным комитетом руководит Аросев.

Статья из журнала "Аполлон" того времени.

(...) при бомбардировке не осталось нетронутым ни одно кремлевское сооружение; следы — от пулевых выбоин до снарядных зияний — есть на каждом.

Меньше всех пострадал как раз наименее значительный в художественном отношении Большой Кремлевский дворец. Сильнее всего разворочен Чудов монастырь. Его стены, окна, крыльцо представляли сплошную рану. Стены пробиты насквозь, искрошены наличники окон, разбиты колонны крыльца; внутренние части монастырских помещений, главным образом архиерейские покои, чрезвычайно пострадали. Особенно опасными представлялись трещины, образовавшиеся на верхних монастырских сводах.

Получила свою долю и знаменитая церковь Чуда Архангела Михаила, стоящая внутри монастыря: снаряд сделал выбоину в стене церкви.

Фасад Малого Николаевского дворца насчитывает свыше десятка пробоин: соответствуют этому и повреждения внутренних дворцовых помещений, не представляющих, впрочем, особой художественной ценности; тут следует отметить, главным образом, повреждения в ампирном иконостасе дворцовой церкви, куда ворвался снаряд.

Архангельский собор и колокольня Ивана Великого — в выбоинах от разрывов снарядов. Благовещенский собор лишился интересной и художественно ценной детали — чудесного крытого «итальянского» крыльца, носящего кличку «крыльца Ивана Грозного»; у него разбит снарядом и осыпался весь угол, и, чтобы сохранить крыльцо, придется все перекрытие разобрать и сложить заново.

Непоправимую рану нанесли снаряды пленительной церкви Спаса на Золотой Решеткой: у нее оторван изразцовый угол, и большая часть осыпавшихся изразцов, столь знаменитых своей художественностью и тонкостью выделки, искрошена и непригодна; придется либо прибегнуть к подделке, либо оставить церковь так, как она есть сейчас, отказавшись от реставрации. (...) есть повреждения, которых восстановить нельзя: так, снесенную снарядом верхушку Свибловой-Беклемишевской башни, древнейшей из сохранившихся нетронутыми до наших дней, реставрировать нельзя, ибо не существует точных обмеров, а приблизительная реставрация, конечно, не нужна и недопустима. Но точно так же, разумеется, должны быть, во всяком случае, произведены реставрационные работы всюду, где это необходимо для предотвращения дальнейших разрушений и осыпания поврежденных зданий Кремля.

Так обстоит дело, в первую очередь, с Успенским собором: в его главе снаряд сделал огромную пробоину в сажен окруженностью, есть трещины свежего происхождения на сводах, вероятно, от сотрясения; очень вредно было промерзание собора и его древней фрескописи в течение ноября и декабря благодаря пробоине и т.п.; все это спешно поставило на очередь вопрос о временном закрытии пробоины и в дальнейшем о реставрации разрушенной части. Так же обстоит дело с пробитой и изуродованной во многих местах церковью Двенадцати Апостолов. Внутри собора и церкви, по счастью, повреждения незначительны — царапины, небольшие выбоины и, главным образом, густой слой каменной пыли, осевшей на все и очень вредной для Успенского собора, для той его части, которая еще не поновлена.

Наконец, минуя мелкие повреждения в других частях Кремля, отмечу лишь зияющие выбоины на Спасских и Никольских воротах, сетку пулевых ударов на казаковском здании Окружного суда и пробитый снарядами купол его центрального Митрофаньевского зала.