Саша Чёрный

Сегодня 145-летний юбилей Саши Чёрного.

Сейчас он активно переиздается, особенно детские его произведения, о существовании которых до недавней поры я и не подозревала. Вообще узнала его только в юности. Да и то не из книг, а услышав цитируемые строки от однокурсницы в общаге энергетического техникума. Ирка была старше, она приехала из Алма-Аты и поступила в техникум на базе 10 классов на новую, только открывшуюся специальность "Театральная светотехника", успев после школы пару лет поработать в столичном театре имени Лермонтова осветителем. Она отличалась ярко выраженной богемной интеллигентностью - начитанностью, чувством юмора, оригинальностью, острым языком, знанием множества театральных баек. Болтать с ней всегда было удовольствием. В одной из ситуаций с дикими воплями, хохотом и пафосными лозунгами по поводу трагизма неустроенного общагинского быта она очень кстати процитировала строки из "Обстановочки":

И кошка, мрачному поддавшись пессимизму,

Трагичным голосом взволнованно орет.

Хохот грянул с новой силой.

- Кто это? - спросила я.

- Саша Черный.

- Что за Саша? - я подумала, что это опять какой-нибудь неизвестный гений из богемной театральной тусовки, про которого она говорила, тыча пальцем в черно-белую фотографию застолья или репетиции, "жутко гениальный" или "потрясающе гениальный". Этот "что за Саша" оказался известно-неизвестным поэтом-эмигрантом Серебряного века, чьи стихи тогда много лет не издавались.

- Ты не слышала про него? Ты что! Такие стихи! Щас! - Ирка убежала в свою комнату и вернулась к нам с толстой общей тетрадью.

- Смотри! Каждый день по ложке керосина пьем отраву тусклых мелочей... Представляешь? - она листала исписанные листы, - сейчас, вот! В голове - надежды вспыхнувшего сердца, в сердце - скептицизм усталой головы... Вот еще... В раю мне будет очень скучно, а ад я видел на земле...

Ирка листала, читала, а я форменным образом обалдевала. Она дала мне тетрадь. На день, на два? Не помню. Тетрадь стала окном в Серебряный век. В ней были Гумилев, Мандельштам, Хлебников, Бальмонт. Я читала, не отрываясь, переписывала и не успевала... И отдав тетрадь, пошла в читальный зал областной библиотеки, где несколько дней сидела над томом Всемирной библиотеки. Наверное, тогда это было единственное издание, где можно было найти этих авторов. Котлы, турбины и автоматика были забыты напрочь...

В противовес Андрею Белому или Демьяну Бедному псевдоним поэта казался совершенно несерьезным из-за уменьшительно-панибратского какого-то кокетливого "Саша". Причем, как прочитала потом, он не терпел панибратства, очень резко его пресекал, но вот псевдоним выбрал такой. Оказывается, это было простое домашнее прозвище. В семье было два Саши, и называли их Саша Белый и Саша Черный. Первый его псевдоним был гордый - Сам по себе, был еще Мечтатель. Ну как же, зря что ли он в 15 лет ушел из дома и пытался пробиться в жизни сам, сначала в безуспешных попытках получить образование, но так и не закончив гимназию. А потом нашел себя в сатирической поэзии, журналистике, став теперь уже для всех Сашей Чёрным.

Его язвительные саркастические строки хирургически точно вскрывали давнишние гнойники, восстанавливали картины прошлого, издевательски-убийственно расставляя акценты, да и что греха таить, порой звучали актуально даже по прошествии многих лет.

Уже через три года, оказавшись в Ленинграде в ноябре, я крутила головой в промозглых сумерках, разглядывая дома, подворотни, дворы-колодцы, глухие стены брандмауэров, понимая, кожей чувствуя откуда брались строки:

Восемь месяцев зима, вместо фиников — морошка.

Холод, слизь, дожди и тьма — так и тянет из окошка

Брякнуть вниз о мостовую одичалой головой...

Негодую, негодую.. Что же дальше, боже мой?!

Через несколько лет потерялась тетрадь. Но многое запомнилось и цитировалось. Кое-какие стихи входили в сборники и антологии то сонетов, то эпиграмм. Все, что я знала тогда о поэте, ограничивалось небольшим абзацем в несколько строк в Большой Советской Энциклопедии:

Чёрный Саша (псевдоним; настоящие имя и фамилия ‒ Александр Михайлович Гликберг) [1(13).10.1880, Одесса, ‒ 5.8.1932, Лаванду, Франция], русский поэт. Родился в семье провизора. Начал печататься в 1904. С 1905 сотрудничал в петербургских сатирических журналах. В 1908‒11 сотрудник «Сатирикона». Его меткие и язвительные сатирические стихи (сборник «Сатиры», 1910) разоблачали реакцию, высмеивали предавшего высокие идеалы либерального интеллигента, обывательщину и пошлость в политике, литературе и быту. В дальнейшем в лирике Ч. усиливаются сарказм, пессимизм. В 1920 эмигрировал. Книга «Жажда» (1923) окрашена чувством тоски по утраченной родине. В последние годы жизни писал рассказы и оригинальные по жанру «Солдатские сказки» (опубл. 1933), воскрешающие тип русского солдата времён 1-й мировой войны, участником которой был Ч. Известен как мастер стихов и прозы для детей.

В 90-е некоторые стихи стали мелькать в журнальных публикациях, а потом я увидела в книжном "Солдатские сказки".

Забавные, оригинальные, с удовольствием их прочла, отмечая слог, образный народный язык и срочно купила второй экземпляр, который подарила брату. Ему так понравились сказки, что тоже немедленно нашел и купил в подарок друзьям )

А чуть позже встал на полку и долгожданный сборник стихов... И я снова перечитывала давно знакомые строки, находила новое, что не встречалось раньше.

Дочке я в детстве рассказывала вслух "Обстановочку", так что ее знакомство с Сашей Чёрным шло по той же траектории. Поэтому и купила недавно тонкую книжку, хотя иллюстрированный комментарий в ней меня совсем не впечатлил,

особенно "дочурка" с кошкой и клизмой...

А вот с детскими его произведениями я познакомилась уже в новом тысячелетии вместе со своим детсадом.

Так язвительно высмеивавший окружавшую его действительность, видевший кровь и грязь войны в полевом лазарете на фронте во время Первой мировой, революцию Черный все же не принял и оказался в эмиграции. А там вместе со стихами-воспоминаниями, поэмой "под Некрасова" о том, кому в эмиграции жить хорошо, "Солдатскими сказками", короткой фельетонной прозой стали появляться детские произведения. Он стал писать для детей стихи и прозу, дети стали его друзьями, искренне обожая его, своего Сашу, а он, пресекавший любое панибратство со взрослыми, позволял им так себя называть.

Детская литература стала для него отдушиной, бальзамом для измученного сердца.

К сборнику с иллюстрациями Диодорова "Что кому нравится" дети отнеслись настороженно. Темноватые иллюстрации их не привлекали, но я все равно читала понемногу, стараясь попасть в ситуацию.Прочли до обеда "Большую стирку" Пантелеева, а после сна во время полдника я читала про Катюшу.

Про плюшевого мишку можно было было читать и без танцев с бубном.

А вот "Кто?"

гораздо лучше читался в тоненькой книжице,

и именно из-за более детских иллюстраций.

Но вот "Жеребенок" в тонкой книжке настолько аляповат и безвкусен, что мы возвращались к Диодорову, чтоб прочесть его.

И стихи про слона,

и весенние майские стихи,

и про гимназиста.

Все же иллюстрации Диодорова больше подойдут школьникам, но читали что было. А вот с детской прозой Саши Черного я пока не знакома. Так что есть куда стремиться. Очень надеюсь, что она меня не разочарует.