Жаль,что сказка...

Недалеко от грязной, заплёванной платформы, внизу, под лестницей, сидит бабулька-крохотулька (как выяснилось - Елизаветой Васильевной звали её) c такой вот маленькой кудлатой собачонкой, закутанной в платок, и улыбается, по-настоящему так улыбается - не вымученной какой-нибудь улыбкой, а такой хорошей, даже мечтательной и в чём-то интеллигентной, как будто она не милостыню-де просит, а сидит где-нибудь в ложе бенуара и слушает арию… А перед ней баночка стоит для подаяния и табличка, от руки написанная аршинющими буквами: «ПОМОГИТЕ НАМ ДОЖИТЬ!». Сама горбатенькая, личико - остренькое, сухое, как коряжка, и глаза - вот такущие глаза, в пол-лица. …И синие-синие - не голубые, не серые, а прямо по-настоящему синие, с длинными-длинными ресницами пушистыми, и совершенно какие-то молодые. Кто подумать может сперва, что это из-за очков, что у неё очки с таким сильным увеличением, и из-за этого глаза кажутся в два раза больше - а у неё вообще одна оправа от очков, а стёкол нету… «ПОМОГИТЕ НАМ ДОЖИТЬ!»

… Долго ли, коротко ли - на станцию, на электричку шёл отец Василий. Подошёл, посмотрел на всё это, сунул ей в баночку сотенную бумажку и говорит так ехидно, как он это умеет:

- И до чего же ты, милая, хочешь дожить? До Страшного Суда? Или, может, до повышения пенсии?..

И в глаза заглядывает. По-доброму так заглядывает, вроде как, с сочувствием. А бабка ему:

- Как - «до чего»? До смертного своего часа, значит, - до чего ж ещё-то?

Отец Василий хмыкнул и всё своё:

- Ну, до этого-то все мы доживём, ни один не пропустит, это ты не сомневайся, не надо.

А она:

- В том-то и дело, - говорит, - что не все. Господь всякому определил свой час, только не всякий до него доживает. И я боюсь, - ладно так сказывает, - что мы с хвостатой моей Жозефиной и не доживём, это очень даже непросто в наше время. А так бы хотелось, - и заканчивает с нажимом, - дожить! (Прям как гвоздь вколотила: «Дожить!».) Потому что своей смертью умирать легко, а чужой - оно-то трудно…

Отец Василий так, вроде бы, немножко удивился, даже оторопел, можно сказать, слегка, но не сдаётся, и дальше свою колядку ведёт, распутывает один ему ведомый клубочек души человеческой, спрашивает, значит:

- А от чего, как ты думаешь, люди не своей смертью умирают?

Она:

- Да от всяких, - говорит, - обстоятельств. От болезней, от немощей разных, от голода, от несчастных случаев… да мало ли - от чего?

Отец Василий всё не отстаёт:

- А своей смертью, - спрашивает, - от чего умирают?

А она ему:

- Как - от чего? От радости. (Обыденно так молвила: «От радости», - и всё тут, хоть ты пой!) Как Господь в положенный час за твоей душой придёт, тогда она обрадуется и сама к Нему навстречу вылетит, - ты и не услышишь как.

Вот так и сказала, честное слово!

Отец Василий задумался, за бороду себя подёргал и говорит:

- Ты, мать, просто ставишь меня в какое-то безвыходное положение… Потому что у меня в церкви уже двое торгуют свечками и третий там - ну, никак ни к чему… В общем, короче говоря, пойдёшь ко мне в храм свечками торговать?..

…С бабой Лизой така-а-ая торговля пошла, просто песня, да что ты!.. Все образки старые, залежавшиеся, которые никто не брал… брошюрки там разные, крестики, платочки - всё расходилось на ура. Причём никто даже объяснить не может почему…

А летом… - летом, в июне это было… - в общем, один раз выходит певчая из церкви-то, смотрит: баба Лиза сидит на скамейке. Вот так вот на спинку откинулась, руки на коленях сложила, глаза закрыла… И лицо такое молодое-молодое, такое радостное, такое спокойное, что у любого просто сердце оборвалось бы. Тут-то всё и понятно стало. И заплакала, заголосила певчая-то! Подходит к ней, трогает её вот так вот за руку - а рука уже холо-о-одная… Жуть!.. Ой! Она как заревёт - во весь свой голос, что ты!.. А баба Лиза… представьте - открывает глаза и говорит: «Что ты, голубушка? Что с тобой?». А та всё ревёт, не может остановиться. Потом кое-как взяла себя в руки, говорит ей: так и так, у вас, тётя Лиза, лицо такое радостное было, что я подумала, что вы уже того - умерли… А та говорит: Что ты, Голосочек, Господь с тобой! Разве радость только затем нужна, чтобы от неё помирать? Она ведь и для того, чтобы жить - тоже ОЧЕНЬ даже годится.. (источник)